Неточные совпадения
Было смешно смотреть,
как он липнет к покупательнице, и, чтобы не смеяться,
я отворачивался к стеклу двери. Но неодолимо тянуло наблюдать за продажей, — уж очень забавляли
меня приемы приказчика, и в то же время
я думал, что никогда не сумею так вежливо растопыривать пальцы, так ловко насаживать башмаки на чужие ноги.
— Теперь — начисто разорился дедушка-то;
какие деньги были, все отдавал крестнику Николаю в рост, а расписок, видно, не брал с него, — уж не знаю,
как это у них сталось, только — разорился, пропали деньги. А все за то, что бедным не помогали мы, несчастных не жалели, господь-то и
подумал про нас: для чего же
я Кашириных добром оделил?
Подумал да и лишил всего…
Но
я думал: «
Как это обидно и противно — смерть. Вот гадость!»
В те годы
я был наполнен стихами бабушки,
как улей медом; кажется,
я и
думал в формах ее стихов.
Не помню,
как я вылечился от этого страха, но
я вылечился скоро; разумеется,
мне помог в этом добрый бог бабушки, и
я думаю, что уже тогда почувствовал простую истину:
мною ничего плохого еще не сделано, без вины наказывать
меня — не закон, а за чужие грехи
я не ответчик.
— Гляди-ка ты!
Я думала — пустое дело, мальчишья забава, а оно вон
как обернулось!
Было странно и неловко слушать, что они сами о себе говорят столь бесстыдно.
Я знал,
как говорят о женщинах матросы, солдаты, землекопы,
я видел, что мужчины всегда хвастаются друг перед другом своей ловкостью в обманах женщин, выносливостью в сношениях с ними;
я чувствовал, что они относятся к «бабам» враждебно, но почти всегда за рассказами мужчин о своих победах, вместе с хвастовством, звучало что-то, позволявшее
мне думать, что в этих рассказах хвастовства и выдумки больше, чем правды.
— Ф-фу,
какие глупые люди! — сказала она, сдвинув тонкие брови. — А еще у твоего хозяина такое интересное лицо. Ты погоди огорчаться,
я подумаю.
Я напишу ему!
Я сажусь и действую толстой иглой, —
мне жалко хозяина и всегда, во всем хочется посильно помочь ему.
Мне все кажется, что однажды он бросит чертить, вышивать, играть в карты и начнет делать что-то другое, интересное, о чем он часто
думает, вдруг бросая работу и глядя на нее неподвижно удивленными глазами,
как на что-то незнакомое ему; волосы его спустились на лоб и щеки, он похож на послушника в монастыре.
Часто целые фразы долго живут в памяти,
как заноза в пальце; мешая
мне думать о другом.
«Вот та самая веселая жизнь, о которой пишут во французских книгах», —
думал я, глядя в окна. И всегда
мне было немножко печально: детской ревности моей больно видеть вокруг Королевы Марго мужчин, — они вились около нее,
как осы над цветком.
Что-то хрустнуло в сердце у
меня. Конечно,
я ни минуты не
думал, что моя Королева любит,
как все женщины, да и офицер не позволял
думать так.
Я видел перед собою его улыбку, — улыбался он радостно,
как улыбается ребенок, неожиданно удивленный, его печальное лицо чудесно обновилось. Он должен был любить ее — разве можно ее не любить? И она тоже могла щедро одарить его любовью своей — он так чудесно играл, так задушевно умел читать стихи…
— Однако ты отчаянный шалун,
как я слышала! Не
думала я этого…
Но не столько побои мучили
меня, сколько мысль о том, что́ теперь
думает обо
мне Королева Марго.
Как оправдаюсь
я перед ней? Солоно
мне было в эти сквернейшие часы.
Иногда кочегар казался
мне дурачком, но чаще
я думал, что он нарочно притворяется глупым.
Мне упрямо хотелось выспросить его о том,
как он ходил по земле, что видел, но это плохо удавалось; закидывая голову вверх, чуть приоткрыв медвежьи темные глаза, он гладил рукою мшистое свое лицо и тянул, вспоминая...
Ужинали вяло, без обычного шума и говора,
как будто со всеми случилось нечто важное, о чем надо упорно
подумать. А после ужина, когда все улеглись спать, Жихарев сказал
мне, вынув книгу...
—
Думаешь — это
я по своей воле и охоте навалился на тебя?
Я — не дурак,
я ведь знал, что ты
меня побьешь,
я человек слабый, пьющий. Это
мне хозяин велел: «Дай, говорит, ему выволочку да постарайся, чтобы он у себя в лавке побольше напортил во время драки, все-таки — убыток им!» А сам
я — не стал бы, вон ты
как мне рожу-то изукрасил…
Я слишком много стал
думать о женщинах и уже решал вопрос: а не пойти ли в следующий праздник туда, куда все ходят? Это не было желанием физическим, —
я был здоров и брезглив, но порою до бешенства хотелось обнять кого-то ласкового, умного и откровенно, бесконечно долго говорить,
как матери, о тревогах души.
Я знал, что он живет с какой-то швейкой, и
думал о ней с недоумением и жалостью:
как она не брезгует обнимать эти длинные кости, целовать этот рот, из которого тяжко пахнет гнилью?
Это — существо непостижимой сложности, вместилище бесконечного вихря мыслей;
как бы
я ни относился к нему, он является частью
меня самого, живет где-то во
мне,
я о нем
думаю, и тень души его лежит на моей душе.
— Видал,
как я сочинять могу? Вот чего наговорил — чего и не
думал никогда! Вы, ребята, не давайте
мне веры, это
я больше от бессонницы, чем всурьез. Лежишь-лежишь, да и придумаешь чего-нибудь для забавы: «Во время оно жила-была ворона, летала с поля до горы, от межи до межи, дожила до своей поры, господь ее накажи: издохла ворона и засохла!»
Какой тут смысел? Нету никакого смысла… Нуте-ка — поспим: скоро вставать пора…
— Вообще, брат, люди — сволочь! Вот ты там с мужиками говоришь, то да се…
я понимаю, очень много неправильного, подлого — верно, брат… Воры всё! А ты
думаешь, твоя речь доходит? Ни перчинки! Да. Они — Петр, Осип — жулье! Они
мне всё говорят — и
как ты про
меня выражаешься, и всё… Что, брат?
Так
я думаю, что это вовсе не смешно, а — правда!
Как ни вертись, дальше погоста не заглянешь. А тогда —
мне все равно: арестантом жить али смотрителем над арестантами…
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими:
я, брат, не такого рода! со
мной не советую… (Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает есть.)
Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Анна Андреевна.
Я думаю, с
каким там вкусом и великолепием даются балы!
«Ах, боже мой!» —
думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот
какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, —
думаю себе, — слава богу!» И говорю ему: «
Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! —
думаю себе.
Городничий.
Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право,
как подумаешь, Анна Андреевна,
какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же
я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно, что
мне нужно есть. Деньги сами собою… Он
думает, что,
как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже. Вот новости!