Неточные совпадения
И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых
мною кругосветных героев. Вдруг и
я вслед за ними иду вокруг света!
Я радостно содрогнулся при мысли:
я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь,
посмотрю на эти чудеса — и жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений.
Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко
мне. Скорей, скорей в путь!
И люди тоже, даже незнакомые, в другое время недоступные, хуже судьбы, как будто сговорились уладить дело.
Я был жертвой внутренней борьбы, волнений, почти изнемогал. «Куда это? Что
я затеял?» И на лицах других
мне страшно было читать эти вопросы. Участие пугало
меня.
Я с тоской
смотрел, как пустела моя квартира, как из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все это, променять на что?
«Честь имею явиться», — сказал он, вытянувшись и оборотившись ко
мне не лицом, а грудью: лицо у него всегда было обращено несколько стороной к предмету, на который он
смотрел.
Взглянешь около себя и увидишь мачты, палубы, пушки, слышишь рев ветра, а невдалеке, в красноречивом безмолвии, стоят красивые скалы: не раз содрогнешься за участь путешественников!.. Но
я убедился, что читать и слушать рассказы об опасных странствиях гораздо страшнее, нежели испытывать последние. Говорят, и умирающему не так страшно умирать, как свидетелям
смотреть на это.
Я взглядом спросил кого-то: что это? «Англия», — отвечали
мне.
Я присоединился к толпе и молча, с другими, стал пристально
смотреть на скалы. От берега прямо к нам шла шлюпка; долго кувыркалась она в волнах, наконец пристала к борту. На палубе показался низенький, приземистый человек в синей куртке, в синих панталонах. Это был лоцман, вызванный для провода фрегата по каналу.
Довольно и того, что
я, по милости их, два раза ходил
смотреть Темзу и оба раза видел только непроницаемый пар.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай: праздничную сторону народа и столицы, но
я ждал не того;
я видел это у себя;
мне улыбался завтрашний, будничный день.
Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а жить и
смотреть на все, не насилуя наблюдательности; не задавая себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом в руках, по стольку-то улиц, музеев, зданий, церквей. От такого путешествия остается в голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
Я с неиспытанным наслаждением вглядывался во все, заходил в магазины, заглядывал в домы, уходил в предместья, на рынки,
смотрел на всю толпу и в каждого встречного отдельно.
Чем
смотреть на сфинксы и обелиски,
мне лучше нравится простоять целый час на перекрестке и
смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия;
смотреть их походку или какую-то иноходь, и эту важность до комизма на лице, выражение глубокого уважения к самому себе, некоторого презрения или, по крайней мере, холодности к другому, но благоговения к толпе, то есть к обществу.
Самый Британский музеум, о котором
я так неблагосклонно отозвался за то, что он поглотил
меня на целое утро в своих громадных сумрачных залах, когда
мне хотелось на свет Божий,
смотреть все живое, — он разве не есть огромная сокровищница, в которой не только ученый, художник, даже просто фланер, зевака, почерпнет какое-нибудь знание, уйдет с идеей обогатить память свою не одним фактом?
От этого
я до сих пор еще не мог заглянуть внутрь церкви:
я не англичанин и не хочу
смотреть мостков.
Я, прислонившись к шпилю,
смотрел на океан и о чем-то задумался.
Смотрите,
смотрите!» — сказал он
мне, указывая на море.
«Могуч, мрачен — гм!
посмотрим», и, оглядев море справа,
я оборотился налево и устремил взгляд прямо в физиономию…
Я постоял у шпиля,
посмотрел, как море вдруг скроется из глаз совсем под фрегат и перед вами палуба стоит стоймя, то вдруг скроется палуба и вместо нее очутится стена воды, которая так и лезет на вас.
«Посмотри-ка»! — сказал
я Фаддееву, указывая на беспорядок, и, махнув рукою, ушел в капитанскую каюту.
Cogito ergo sum — путешествую, следовательно, наслаждаюсь, перевел
я на этот раз знаменитое изречение, поднимаясь в носилках по горе и упиваясь необыкновенным воздухом, не зная на что
смотреть: на виноградники ли, на виллы, или на синее небо, или на океан.
Однако ж лежать
мне надоело:
я привстал, чтоб сесть и
смотреть по сторонам.
На одной вилле, за стеной, на балконе,
я видел прекрасную женскую головку; она глядела на дорогу, но так гордо, с таким холодным достоинством, что неловко и нескромно было
смотреть на нее долго. Голубые глаза, льняные волосы: должно быть, мисс или леди, но никак не синьора.
«Сколько они просят?» — спросил
я консула, который
смотрел в окно.
Я забыл о прошедших неудобствах и покойнее
смотрел на будущие.
Каждый день во всякое время
смотрел я на небо, на солнце, на море — и вот мы уже в 140 ‹южной› широты, а небо все такое же, как у нас, то есть повыше, на зените, голубое, к горизонту зеленоватое.
К нам приехал чиновник, негр, в форменном фраке, с галунами. Он, по обыкновению, осведомился о здоровье людей, потом об имени судна, о числе людей, о цели путешествия и все это тщательно, но с большим трудом, с гримасами, записал в тетрадь.
Я стоял подле него и
смотрел, как он выводил каракули. Нелегко далась ему грамота.
Но
я с наслаждением путешественника
смотрел и на этот берег, печальный образчик африканской природы.
Я забыл
посмотреть на магнитную стрелку, когда мы проходили магнитный экватор, отстоящий на три градуса от настоящего.
Смотрите вы на все эти чудеса, миры и огни, и, ослепленные, уничтоженные величием, но богатые и счастливые небывалыми грезами, стоите, как статуя, и шепчете задумчиво: «Нет, этого не сказали
мне ни карты, ни англичане, ни американцы, ни мои учители; говорило, но бледно и смутно, только одно чуткое поэтическое чувство; оно таинственно манило
меня еще ребенком сюда и шептало...
Слушай же:
я тебе скажу, да
смотри, помни.
— «А Англия-то где?» Он еще больше косо стал
смотреть на
меня.
Я продрался
посмотреть, что они делают.
Здесь, как в Лондоне и Петербурге, домы стоят так близко, что не разберешь, один это или два дома; но город очень чист,
смотрит так бодро, весело, живо и промышленно. Особенно любовался
я пестрым народонаселением.
Они обе
посмотрели на
меня с полминуты, потом скрылись в коридор; но Каролина успела обернуться и еще раз подарить
меня улыбкой, а
я пошел в свой 8-й номер, держа поодаль от себя свечу; там отдавало немного пустотой и сыростью.
Я с новым удовольствием обошел его весь, останавливался перед разными деревьями, дивился рогатым, неуклюжим кактусам и опять с любопытством
смотрел на Столовую гору.
В отеле в час зазвонили завтракать. Опять разыгрался один из существенных актов дня и жизни. После десерта все двинулись к буфету, где, в черном платье, с черной сеточкой на голове, сидела Каролина и с улыбкой наблюдала, как
смотрели на нее.
Я попробовал было подойти к окну, но места были ангажированы, и
я пошел писать к вам письма, а часа в три отнес их сам на почту.
«
Я все с большим и большим удовольствием
смотрю на вас», — сказал он, кладя ноги на стол, заваленный журналами, когда мы перешли после обеда в гостиную и дамы удалились.
Мне, однако ж, не интересно казалось
смотреть на катанье шаров, и
я, предоставив своим товарищам этих героев, сел в угол.
«Что ж он на нас так странно
смотрит и откуда вы его взяли?» — спросил
я.
Чрез полчаса стол опустошен был до основания. Вино было старый фронтиньяк, отличное. «Что это, — ворчал барон, — даже ни цыпленка! Охота таскаться по этаким местам!» Мы распрощались с гостеприимными, молчаливыми хозяевами и с смеющимся доктором. «
Я надеюсь с вами увидеться, — кричал доктор, — если не на возвратном пути, так
я приеду в Саймонстоун: там у
меня служит брат, мы вместе поедем на самый мыс
смотреть соль в горах, которая там открылась».
Когда вы будете на мысе Доброй Надежды,
я вам советую не хлопотать ни о лошадях, ни об экипаже, если вздумаете
посмотреть колонию: просто отправляйтесь с маленьким чемоданчиком в Long-street в Капштате, в контору омнибусов; там справитесь, куда и когда отходят они, и за четвертую часть того, что нам стоило, можете объехать вдвое больше.
Я молча, задумавшись о чем-то,
смотрел на пляску.
— «Нельзя ли поймать где-нибудь бушмена?
мне давно хочется
посмотреть это племя».
Я долго шел, поминутно останавливаясь
посмотреть на долину.
В ожидании товарищей,
я прошелся немного по улице и рассмотрел, что город выстроен весьма правильно и чистота в нем доведена до педантизма. На улице не увидишь ничего лишнего, брошенного. Канавки, идущие по обеим сторонам улиц, мостики содержатся как будто в каком-нибудь парке. «Скучный город!» — говорил Зеленый с тоской, глядя на эту чистоту. При постройке города не жалели места: улицы так широки и длинны, что в самом деле, без густого народонаселения, немного скучно на них
смотреть.
Я думал, что он хочет показать нам весь Паарль, а оказалось, что ему хотелось только
посмотреть, ходит ли еще на лугу лошадь, которая его так озадачила в первый проезд.
Как только
я пришел в свой нумер, тотчас
посмотрел, вставлено ли стекло.
«Ну,
смотрите же теперь, — сказал
я, — какова гора…» — и открыл ставни.
Я повел отца Аввакума
смотреть город.
Он давно
посматривал на
меня, а
я на него.
Нам хотелось поговорить, но переводчика не было дома. У моего товарища был портрет Сейоло, снятый им за несколько дней перед тем посредством фотографии. Он сделал два снимка: один себе, а другой так, на случай.
Я взял портрет и показал его сначала Сейоло: он
посмотрел и громко захохотал, потом передал жене. «Сейоло, Сейоло!» — заговорила она, со смехом указывая на мужа, опять
смотрела на портрет и продолжала смеяться. Потом отдала портрет
мне. Сейоло взял его и стал пристально рассматривать.
В течение вечера приходили раза два за
мной сверху звать
посмотреть его.
Она осветила кроме моря еще озеро воды на палубе, толпу народа, тянувшего какую-то снасть, да протянутые леера, чтоб держаться в качку.
Я шагал в воде через веревки, сквозь толпу; добрался кое-как до дверей своей каюты и там, ухватясь за кнехт, чтоб не бросило куда-нибудь в угол, пожалуй на пушку, остановился
посмотреть хваленый шторм. Молния как молния, только без грома, или его за ветром не слыхать. Луны не было.