Неточные совпадения
— Право, — продолжал он, — это
было бы прелестно. Не только то,
что Ирена очаровательна, но мне еще удалось бы воспрепятствовать планам ее матери, какие бы они
ни были, и, кроме того, отомстить ей… Это должно
быть так! Это так и
будет.
— Она дала мне понять,
что вы дочь князя Облонского и
что ваш батюшка никогда не одобрит… мои чувства к вам, как бы
ни были честны мои намерения… — глухим голосом сказал он.
Разлука и время не сокрушили их чувства. Несмотря на то,
что они виделись лишь раз в год, оба они, не говоря еще об этом
ни слова, уже понимали,
что любят друг друга и
будут любить вечно.
За несколько ласковых слов Владимира Анжелика готова
была сделать для него все,
что бы он
ни пожелал.
Происходило это не от того,
что она любила общество, напротив, она скорее пряталась от людей, но в эти вечера занимались музыкой и пением, а этого
было достаточно, чтобы Анжелика забыла все и всех, упиваясь звуками, которые заставляли вспомнить ее милую мать. Она сама прекрасно играла на рояле, но игры ее в доме графа еще никто не слыхал, так как со смерти матери она не дотронулась
ни разу до клавишей.
Скоро доктор и все домашние
были изумлены ее уменьем и выносливостью. С пунктуальной точностью давала она больному лекарство и переменяла компрессы на его голове. Она ходила по комнате, поправляла его подушки, не причиняя ему
ни малейшего беспокойства. Никто не мог уговорить ее отдохнуть: она целыми ночами просиживала у постели больного, так
что холодные глаза Лоры выражали удивление при взгляде на нее.
— Веселюсь, но иначе,
чем, может
быть, вы думаете. Я не бываю
ни на одном вечере, которые посещает Лора.
— А вы думаете,
что я не желаю того же? — с жаром сказал он. — Я и сам хотел сказать вам,
что как это
ни будет трудно, но вы
будете моей женой.
Как
ни тяжел
был удар, обрушившийся на нее при известии об исчезновении ее дочери, сила этого удара увеличилась, когда она узнала,
что похитителем Ирены
был не кто иной, как князь.
«Нет, она
будет моей во
что бы то
ни стало, и
будет моей добровольно, даже если бы мне пришлось для этого пойти на преступление, лишиться половины моего состояния!» — мысленно решил он и снова плотоядным взглядом окинул сидевшую в той же позе молодую девушку.
Тот дал утвердительный ответ, доказавший,
что была не забыта
ни одна йота приказаний своего барина.
Несмотря на всю чистоту, невинность такого обмена мыслями, они все-таки оба чувствовали необходимость скрываться и лгать перед светом,
что заставляло их страдать. К тому же, как бы честны
ни были их отношения, они все же обманывают отсутствующего князя Сергея Сергеевича, обманывают графиню и графа Ратицыных. Последний со своей стороны мог также не одобрить любовь своей свояченицы к Боброву и, может
быть, если бы узнал про нее, закрыл бы Виктору Аркадьевичу двери своего дома.
— Мы исполним наш долг, — отвечала княжна Юлия. — Но
что бы
ни случилось — ничто не разлучит меня с вами, и ничто не помешает мне любить вас, ничто не заставит меня выйти за другого. К тому же, — прибавила она с улыбкой избалованной дочери, — мой отец
будет говорить со мной об этом… а я сумею его тронуть и убедить…
— В тот вечер его взгляд мне показался странным, но оставим это, я вас к нему не ревную, нет! Я слишком уверен в вас, чтобы ревновать к кому бы то
ни было… Но он и я принадлежим к разному обществу, у нас разные взгляды, мы различно чувствуем и думаем… Впрочем, дело уже сделано…
что он сказал? Враг ли он нам, или друг, или
ни то,
ни другое?..
Она
ни в
чем не отступала от своих правил горизонталки, находя,
что это ремесло, как и всякое другое, должно
быть оплачиваемо по заслугам.
— О, я не
буду так нескромна, чтобы сказать — за
что! — отвечала хозяйка, видя,
что ей представляется случай одним ударом убить двух зайцев, Анжель и князя, против которого она тоже имела зуб: он никогда,
ни на один день, не удостаивал ее своим вниманием,
что ее очень оскорбляло, так как нравиться, хотя бы и на самый короткий срок, этому аристократу, стоявшему головой выше всей золотой молодежи Петербурга,
было большой честью.
На лице не
было ни малейшего смущения,
ни тени воспоминаний о том,
что произошло так недавно. Князь, видимо, заметил это.
— Сердце человеческое — потемки… Может
быть, она
была истинной матерью… а эта несчастная честным созданьем. Но
что бы то
ни было, запомни то,
что я тебе теперь говорю: это так не останется, это худым кончится.
— Так
что мне почти нечего сообщать тебе. Пока знай только,
что я женщина, не имеющая права
быть строгой…
ни к какой другой женщине… особенно к тебе, дочь моя.
— Между тем, — снова начала она, — кем бы я
ни была, я все-таки сделала для тебя, для того чтобы спасти тебя, вырвать тебя из той грязи, в которой я живу, даже не дать тебе возможности знать о ней, все,
что только можно сделать в человеческих силах.
Мужчины это знают, несмотря на то,
что это те самые мужчины, у которых
были матери, сестры и у которых
будут дочери… нет между ними
ни одного, не способного на это преступление после лишнего бокала шампанского, или просто из тщеславия…
— Думаешь ли ты, чтобы он когда-нибудь рассчитывал дать тебе свое имя? Думаешь ли ты,
что он это сделал бы, если бы ты и не
была моей дочерью! Ты его не знаешь! Он никогда не любил тебя…
ни на минуту,
ни на секунду — он это сделал частию из тщеславия, частию из мести. Ведь он меня ненавидит, и я также ненавижу его. И это
будет ему дорого стоить, когда-нибудь я ему отомщу.
— Нет, не то я хотела сказать тебе… Все может
быть поправлено… потому
что ты никогда его не увидишь. Мы уедем из России далеко, далеко. Мы поедем туда, где не
будут знать
ни тебя,
ни меня. Я сумею составить тебе будущность, о которой мечтала… Ты его больше не увидишь, никогда, никогда — все от этого зависит, слышишь?
«Его оставить с ним нельзя. Мне надо подготовить его, предупредить, как друга!» — думал граф о Боброве, хотя сознаться в неудаче
было для него невыносимо тяжело, и это чувство тяжелой необходимости почти переходило в чувство озлобления против
ни в
чем не повинного Виктора Аркадьевича.
— Особенно, когда она имела честь знать ваше сиятельство в продолжение некоторого времени, — льстиво заметил Степан. — Ваше сиятельство, может
быть, и правы… но так как я не сердцевед, то и не сумею сказать, добровольно или по принуждению скрывается Ирена Владимировна… или то и другое вместе. Я знаю только то,
что это помещение, о котором г-жа Вацлавская не сообщила
ни одной живой душе, охраняется двумя испытанными и весьма преданными ей слугами.
Это «здравствуйте»
было сказано таким спокойным, вежливым тоном,
что самый опытный наблюдатель не нашел бы в нем
ни малейшего намека на настоящие чувства, волновавшие говорившую женщину.
— В таком случае,
что я могу сделать? Ведь этот семейный разговор, как бы он
ни был интересен, должен же иметь какой-нибудь конец.
Что вам от меня угодно?
Прожив с ним полгода, она так же, как и Степан, хорошо знала Сергея Сергеевича и
была уверена,
что он не остановится
ни перед каким препятствием, когда дело шло об удовлетворении не только его страсти, но даже простого желания, каприза или фантазии.
Не
будучи человеком особенно религиозным, он все-таки совершенно невольно, под давлением обрушившегося на него несчастья, при несколько успокоившей его мысли о чувстве к нему княжны, чувстве, которое, по уверению ее самой, настолько сильно и крепко,
что устоит при всякой борьбе и выйдет целым из нее, мысленно обратился к тому руководителю человеческих судеб, сознание о существовании которого лежит в душе даже атеиста, какой бы болотистой тиной материалистических и атеистических учений
ни была бы она затянута.
Он почувствовал,
что, как
ни бессердечны люди, он нашел себе Высшего Покровителя, который не может, думалось ему,
будучи Сам в существе Своем высшей любовью, не помочь двум высоко и чисто любящим друг друга сердцам.
Она, видимо, от волнения первое время не могла выговорить
ни слова — достаточно
было взглянуть на ее бледное лицо, горящие глаза, полные какой-то бесповоротной решимости, чтобы понять,
что она выдержала в душе целую бурю, один из шквалов которой и занес ее туда, где она находилась в настоящую минуту.
Эта мысль холодила ей мозг.
Что же касается до приема вообще, то более вежливый не
был ни в ее расчете,
ни в ее желании.
Если она, эта гордая, невозмутимая и неумолимая женщина, в которой никто никогда не замечал
ни малейшего признака чувствительности, отступления от раз принятого решения, которую никто не видал когда-либо плачущей, теперь унижалась, валялась в ногах перед этим человеком, то это только потому,
что она ради своей дочери хотела до конца
выпить чашу оскорбления, для того, чтобы потом иметь право не отступать
ни перед каким средством для достижения своей цели.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще
ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно
есть что-то такое,
что внушает робость. По крайней мере, я знаю,
что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То
есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой,
что лет уже по семи лежит в бочке,
что у меня сиделец не
будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь,
ни в
чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины.
Что делать? и на Онуфрия несешь.
Слесарша. Милости прошу: на городничего челом бью! Пошли ему бог всякое зло! Чтоб
ни детям его,
ни ему, мошеннику,
ни дядьям,
ни теткам его
ни в
чем никакого прибытку не
было!
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры:
чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно
было б с ними изъясняться: он по-русски
ни слова не знает.