Неточные совпадения
Лета от сотворения мира семь тысяч семьдесят третьего, от Рождества же Христова 1565 года,
в самый день Крещения, 6 января, к высоким дубовым воротам обширных
хором князя Василия Прозоровского, находившихся невдалеке от Кремля, на самом берегу Москвы-реки, подъехали сани-пошевни, украшенные вычурной резьбой, покрытые дорогими коврами и запряженные шестеркою лошадей.
Действительно,
в санях, закутанный
в медвежью шубу, сидел
князь Никита Прозоровский, родной брат
князя Василия, у ворот чьих
хором и остановился «поезд».
Не торопясь вылез
князь Никита с помощью соскочивших с коней слуг из пошевень и, поддерживаемый ими под руки, так же неторопливо поднялся по ступеням крыльца, ведшим
в хоромы.
В одной из отдаленных горниц обширных
хором князя Василия Прозоровского, сравнительно небольшой, но все же просторной и светлой, с бревенчатыми дубовыми, как и во всех остальных, стенами, за простым деревянным столом и на таком же табурете сидел молодой человек лет восемнадцати. Два широких окна горницы выходили
в обширный, запушенный снегом сад, сквозь оголенные, покрытые инеем деревья которого виднелась узкая лента замерзшей Москвы-реки, а за ней скученные постройки тогдашнего Замоскворечья.
Князь пристально посмотрел на своего приемыша. Яков Потапович смутился и покраснел. Он
в первый раз сказал неправду своему благодетелю: не нездоровье было причиной его нежелания присутствовать при трапезе, а инстинктивная брезгливость к тем, кто своим присутствием осквернит завтра честные
хоромы вельможного боярина. Не по душе были ему эти званые на завтра княжеские гости, и он, прямая душа, лучше не желал встречаться с ними, следуя мудрому русскому правилу: «Отойди от зла и сотвори благо».
«Насильно
в дом ворваться, выкрасть княжну, да
в какой час сведает о том грозный царь, как взглянется ему эта выходка и какой ни на есть любимец он, да несдобровать, пожалуй, и ему за бесчестие
князя Прозоровского; да и
хоромы княжеские крепко-накрепко охраняются.
В начале ноября,
в обширных
хоромах боярина Яковлева, знакомого уже нам по набору опричников
в Переяславле, шел пир. Гостей было много. Все опричники, бывшие на столовании у
князя Прозоровского, почти два года тому назад, были налицо.
Несколько недель провела она
в величайшей тревоге, бросая по временам искоса подозрительные взгляды на встречавшегося Якова Потаповича, но, наконец, видя его прежним, совершенно спокойным и, видимо, ничего не подозревающим, успокоилась и сама, решив, что, верно, Григорий ошибся, или Яков Потапович прошел через сад к Бомелию, жившему по ту сторону Москвы-реки, почти напротив
хором князя Василия Прозоровского, и не мог, таким образом, подсмотреть и подслушать их.
Эти отзвучья городской жизни не достигали, впрочем, до
хором князя Василия Прозоровского; вблизи на большое расстояние не было «кружал», как назывались
в то время кабаки, вокруг которых кипела относительная жизнь тогдашней полумертвой Москвы.
Живо вспоминается Малюте, несмотря на то, что этому прошло уже более двадцати лет, как он, вместе с невольно увлекшей его толпою грабителей, попал на двор
хором князя Кубенского, а затем проник и
в самые
хоромы.
Явившись несколько месяцев тому назад
в московские
хоромы князя Василия, он велел доложить о себе
князю, назвав себя Воротынским, и просил секретного свидания; когда же был введен
в княжескую опочивальню, то упал к его ногам.
Громадные
хоромы в княжеской усадьбе, несколько лет уже заколоченные наглухо, ожили перед приездом
князя Василия, известить о каковом приезде послан был заранее гонец.
Через неделю после того, как
князь Владимир Воротынский сделался, по воле
князя Василия, женихом его дочери, к
хоромам Малюты Скуратова на взмыленном донельзя коне прискакал всадник. Это был по виду неказистый коренастый мужичонка, одетый
в черный озям и баранью шапку.
В московских
хоромах князя Василия Прозоровского шла спешная уборка.
О том, что
князь Василий выехал из усадьбы, сообщил прискакавший ранее гонец, привезший распоряжение приготовить и истопить
хоромы, словом, привести все
в порядок
в пустовавших уже несколько месяцев жилых помещениях московского княжеского дома.
Письмо брата далеко не утешило
князя Василия, хоть он, по правде сказать, и не ожидал от него особого утешения, тем не менее он не упал духом и приказал собираться
в Москву. Послав гонца велеть приготовить
хоромы,
князь не оставил мысли — по приезде, уже на словах посоветовавшись с братом, явиться к царю с челобитьем, тем более, что брат не отказался помочь ему, а только уведомлял, что, по его мнению, это будет трудно, а главное — опасно.
Находившиеся
в княжеских
хоромах также долго не могли прийти
в себя от неожиданного удара. Княжну Евпраксию замертво отнесли
в опочивальню. Бледный, испуганный насмерть отец Михаил стоял
в глубине горницы. Яков Потапович с помощью сенных девушек понес бесчувственную невесту.
Князь Василий и Никита
в застывших позах стояли посреди комнаты и растерянно глядели друг на друга.
Царский доктор Елисей Бомелий, вскоре после отъезда Иоанна
в Александровскую слободу как свою постоянную царскую резиденцию, тоже перебрался туда на постоянное жительство, и лишь изредка, по большей части вместе с царем, наезжал
в Москву и временно останавливался
в отведенной ему избе, находившейся, как мы уже знаем, по ту сторону Москвы-реки, невдалеке от
хором князя Василия Прозоровского.
Розвальни с связанным
князем и усевшимися
в них опричниками, конвоируемые несколькими из них верхами, быстро выехали за ворота княжеского дома. Григорий Лукьянович тоже вскочил на лошадь и помчался за ними следом. Оставшиеся опричники стали хозяйничать
в княжеских погребах и
хоромах. Панкратьевна с воем вернулась наверх, отперла дверь и бросилась к княжне.
Девушки, видевшие из окон происшедшую свалку, но хорошенько не разобравшие
в чем дело, кинулись к ней на помощь вместе с продолжавшей причитать Панкратьевной. Их визг и крики смертельного испуга огласили княжеские
хоромы.
В этот же момент на пороге светлицы появился
князь Владимир Воротынский, схватил бесчувственную княжну и бросился, держа ее на руках, как ребенка, вниз по лестнице. Все это было делом одной минуты.
Неточные совпадения
На колокольне, завидев их экипаж, начали благовест. Священник и дьякон служили
в самых лучших ризах, положенных еще покровом на покойную княгиню, мать
князя. Дьячок и пономарь, с распущенными косами и
в стихарях, составили нечто вроде
хора с двумя отпускными семинаристами: философом-басом и грамматиком-дискантом. При окончании литургии имениннику вынесена была целая просфора, а Калиновичу половина.
Красовалась и крупная, породистая фигура красавца губернского предводителя
князя Юрия Голицына, впоследствии очутившегося
в Лондоне вроде полуэмигранта и кончившего карьеру начальником
хора, предшественником Славянского.
К счастью, это была последняя тревога. Через каких-нибудь две недели все разъяснилось. Иван Кольцо с товарищами, московскими воеводами и царскими войсками подошел к
хоромам Строгановых. Здесь встретили прибывших хлебом и солью.
Князя Болховского, Ивана Глухова и послов Ермаковых приняли
в парадных горницах. Там и рассказал Иван Кольцо радостные московские вести.
В продолжении обеда играл прекрасный домовой оркестр
князя, меняясь по очереди с
хорами русских песенников и оперных певцов и певиц.
Великий
князь жил тогда
в деревянных
хоромах, на так называемом Старом месте, за церковью Благовещения, недавно отстроенною.