Неточные совпадения
Здесь Густав Бирон уже нашел своего брата, герцога, арестованным
со всем семейством и сам просидел под стражей до сумерек 9 ноября, когда к дворцовой гауптвахте подъехали два шлафвагена, из которых в одном поместилось все семейство герцога Курляндского, отправлявшегося
на ночлег в Александро-Невский монастырь, с тем чтобы
на другой
день оттуда следовать в Шлиссельбург, а в другой посадили Густава Бирона и увезли в Иван-город.
Он сумел, однако, скрыть свою тревогу с искусством тонкого дипломата, но по приезде домой тотчас послал за Лестоком. Напрасно прождал он его всю ночь, не смыкая глаз. Врач цесаревны явился только
на следующий
день и рассказал
со слов Екатерины Петровны содержание вчерашнего разговора. Маркиз понял всю опасность своего положения. Правительница знала и была настороже.
На основании этого маркиз де ла Шетарди отправил
на следующий
день курьера к французскому посланнику в Швецию, чтобы генерал Левенгаупт, стоявший
со своей армией
на границе, перешел в наступление. Так как прибытие курьера в Стокгольм потребовало немало времени, то осуществление переворота было отложено до ночи
на 31 декабря 1741 года.
— Пойдем
со мной, Осип, — говорила она тем нежным, неотразимым тоном, который делал ее, как и сына, чуть не всемогущей. — Я давно все предвидела и все подготовила; ведь я знала, что
день, подобный сегодняшнему, настанет. В получасе ходьбы отсюда ждет мой экипаж, он отвезет нас
на ближайшую почтовую станцию, и раньше, чем в Зиновьеве догадаются, что ты не вернешься, мы уже будем с тобой далеко, далеко…
Великий канцлер Бестужев не сопутствовал двору.
Дела и здоровье задерживали его в Петербурге. Грозная туча стояла
на политическом горизонте, а при дворе ряды его приятелей заметно пустели. Много злобы накипело в душе великого канцлера
со времени падения Бекетова.
К таким благословенным уголкам принадлежало тамбовское наместничество вообще, а в частности, знакомое нам Зиновьево, где продолжала жить
со своей дочерью Людмилой княгиня Васса Семеновна Полторацкая. Время летело с тем томительным однообразием, когда один
день бывает совершенно похож
на другой и когда никакое происшествие, выходящее из ряда вон, не случается в течение целого года, а то и нескольких лет, да и не может случиться по складу раз заведенной жизни.
Таня с некоторых только пор, а именно
со времени начавшихся в Зиновьеве надежд
на молодого князя Лугового, стала титуловать свою молодую госпожу, особенно как-то подчеркивая этот титул. Княжна Людмила Васильевна запрещала ей это, и Таня подчинялась в обыкновенные
дни и звала ее просто Людмила Васильевна, но когда бывали гости и несколько
дней после их визитов Татьяна, будучи в дурном расположении духа, умышленно не исполняла просьбу своей госпожи и каждую минуту звала ее «ваше сиятельство».
Как старожил этой местности, сжившийся
со своей паствой, он невольно
разделял некоторые ее предубеждения, основанные
на преданиях, во главе которых стояло заклятие из рода в род
на неприкосновенность старой беседки.
Якобине Менгден от этого было не легче, и она даже с грустью стала примиряться с мыслью остаться в старых
девах, когда заботливая о ней
со дня восшествия
на престол государыня возымела мысль выдать ее замуж за Зиновьева, тоже уже почти решившего остаться старым холостяком.
Князь Луговой промолчал и переменил разговор. Он не мог не заметить действительно странного поведения княжны
со дня убийства ее матери, но приписывал это другим причинам и не верил, или, лучше сказать, не хотел верить в ее сумасшествие. Ведь тогда действительно она была бы для него потеряна навсегда. Граф прав — связать себя с сумасшедшей было бы безумием. Но ведь в ней, княжне, его спасение от последствий рокового заклятия его предков.
На память князю Сергею Сергеевичу пришли слова призрака. Он похолодел.
— В твоих интересах, значит, быть отсюда отпущенным
на волю и снова
делить свою добычу
со своей сообщницей — Татьяной Берестовой.
Великая княгиня решилась
на последнее, тем более что Иван Иванович Шувалов уверил ее, что императрица скоро увидится с нею, и если
со стороны ее, Екатерины, будет оказана малейшая покорность, то все
дело окончится хорошо.
— Но, — продолжал Сергей Семенович, — она себя поставила так относительно меня и жены, что нам положительно неудобно давать ей родственные советы. Она бывает у нас с визитами, является по приглашению
на вечера, никогда ни
со мной, ни с Лизой еще не говорила по душам, по-родственному. С какой же стати нам вмешиваться в ее
дела, особенно серьезные?
— Князь, я молода, — почти с мольбой в голосе начала она, — а между тем я еще не насладилась жизнью и свободой, так украшающей эту жизнь.
Со дня окончания траура прошел с небольшим лишь месяц, зимний сезон не начинался, я люблю вас, но я вместе с тем люблю и этот блеск, и это окружающее меня поклонение, эту атмосферу балов и празднеств, этот воздух придворных сфер, эти бросаемые
на меня с надеждой и ожиданием взгляды мужчин, все это мне еще внове и все это меня очаровывает.
Все думы графа были направлены к этой его заветной мечте. И
днем и ночью он изыскивал средства осуществить ее. Но, увы, все составленные им планы оказывались никуда не годными. «Самозванка-княжна» была защищена
со всех сторон неприступными бронями. Граф лишился аппетита, похудел и обращал
на себя общее внимание своим болезненным видом.
Несмотря
на заботливый уход за ним
со стороны отца Николая и его стряпки Ненилы, больной с каждым
днем все слабел и слабел и, наконец, попросил отца Николая о последнем напутствии.
На этой же предсмертной исповеди умирающий и рассказал все своему духовнику.
Это происходило не потому, что болезнь
на самом
деле подействовала роковым образом
на его умственные способности, но потому, что князь пришел к окончательному решению, несмотря
на все убеждения графа Петра Игнатьевича, порвать все свои связи
со «светом» и уехать в Луговое, где уже строили, по его письменному распоряжению, небольшой деревянный дом.
Неточные совпадения
Да черт его
со временем // Нанес-таки
на барина: // Везет Агап бревно // (Вишь, мало ночи глупому, // Так воровать отправился // Лес — среди бела
дня!),
«Пей, вахлачки, погуливай!» // Не в меру было весело: // У каждого в груди // Играло чувство новое, // Как будто выносила их // Могучая волна //
Со дна бездонной пропасти //
На свет, где нескончаемый // Им уготован пир!
Как велено, так сделано: // Ходила с гневом
на сердце, // А лишнего не молвила // Словечка никому. // Зимой пришел Филиппушка, // Привез платочек шелковый // Да прокатил
на саночках // В Екатеринин
день, // И горя словно не было! // Запела, как певала я // В родительском дому. // Мы были однолеточки, // Не трогай нас — нам весело, // Всегда у нас лады. // То правда, что и мужа-то // Такого, как Филиппушка, //
Со свечкой поискать…
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище
со стороны города глубокою канавой.
На другой
день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Наконец, однако, сели обедать, но так как
со времени стрельчихи Домашки бригадир стал запивать, то и тут напился до безобразия. Стал говорить неподобные речи и, указывая
на"деревянного
дела пушечку", угрожал всех своих амфитрионов [Амфитрио́н — гостеприимный хозяин, распорядитель пира.] перепалить. Тогда за хозяев вступился денщик, Василий Черноступ, который хотя тоже был пьян, но не гораздо.