Неточные совпадения
В это время услыхали они, что митрополит Гавриил раздает помощь бедным. Крайность принудила обратиться к милостыне. Они отправились в Лавру, где
было много бедных. Доложили преосвященному, что дворянин желает его видеть; он, выслушав о
несчастном их положении, отправил к казначею, где им
был выдан рубль серебром.
«Завидная участь, вместо одной
несчастной,
будет трое, — продолжал смущать ее бес — в том, что это бес, Талечка не сомневалась. — За что ты разобьешь его жизнь?»
«Он умер!» —
было первою мыслью Андрея Павловича, но, подбежав к полулежавшему в кресле Зарудину и схватив его за руку, услыхал учащенное биение пульса. Его друг оказался лишь в глубоком обмороке. Испуганный раздавшимися шагами и напором в дверь,
несчастный поспешил спустить курок, но рука дрогнула, дуло пистолета соскользнуло от виска и пуля, поранив верхние покровы головы и опалив волосы, ударила в угол, в стоявшую статую.
Таково
было положение на европейском театре войны, куда Андрей Павлович Кудрин посылал
несчастного Зарудина.
Я, матушка, побольше тебя в Бога верю и, кажись, взыскан за это Его святою милостью, да и Евангелие тоже не раз читывал, знаю, что вера без дел мертва
есть, только несчастье от лени и лодырничества тоже отличать могу, а твоих
несчастных пороть надо да приговаривать: работай, работай — все несчастье их как рукой снимет.
— Из них
есть и действительно
несчастные.
Тяжелей всего
было то, что
несчастной Наталье Федоровне не с кем
было поделиться своими душевными муками, не перед, кем
было открыть свое наболевшее, истерзанное сердце.
После
несчастной битвы под Аустерлицом, австрийский император Франц, как мы уже говорили, вступил с Наполеоном в переговоры о мире, перемирие
было подписано 26 ноября 1805 года, а на другой день император Александр Павлович уехал в Петербург. Воображение его
было чересчур потрясено ужасными сценами войны; как человек он радовался ее окончанию, но как монарх сказал перед отъездом следующую фразу, достойную великого венценосца...
Действительно, это свидание на мистически настроенного Зарудина произвело отрадное впечатление, он
был почему-то глубоко убежден, что оно, несмотря на последние слова Натальи Федоровны, далеко не последнее, он, проводив графиню, снова вернулся в церковь святого Лазаря и там горячо благодарил Бога за неизреченную благость, явленную ему избранием его другом-охранителем
несчастной, безумно любимой им женщины, он видел в этой встрече в храме доказательство именно этой воли Провидения.
Предсказание Агафонихи сбылось. Над
несчастной Глашей
было действительно совершено «все равно, что убивство».
Окаменелость и безразличие к настоящему и будущему, появившиеся в характере Натальи Федоровны за полтора года ее
несчастного супружества,
были результатом тех нравственных потрясений и унижений, которые она испытала одно за другим, не подготовленная к ним, не ожидавшая их, а напротив, лелеявшая, как мы видели, иначе мечты, вдруг забрызганные житейской грязью, строившая иные планы, вдруг разбившиеся вдребезги о камень жизни.
— Может
быть, и так. Но нет, я мог бы еще найти себе счастье в жизни, если бы не одно
несчастное обстоятельство.
Сначала он порывался
было сейчас идти к графу, снова напомнить ему об обмане Настасьи, представить ему свое
несчастное и неестественное положение в обществе и всю гнусность его поступка — украсть человека из родной семьи и воровски дать ему право незаконно пользоваться не принадлежащими ему именем, состоянием и честью. Но Михаила Андреевича удерживала клятва, данная родной матери, и страх мести со стороны Настасьи его матери за открытие тайны.
Через месяц граф приехал и не узнал места. Следов не
было видно существования
несчастной рощи, кое-где лишь торчали пни, которые и обратили теперь внимание Шумского.
О чем думала
несчастная, осиротевшая мать? Теперь, когда лежавший перед ней человек, чуть не поплатившийся за ее дочь жизнью,
был на пути к выздоровлению, мысли старухи Хвостовой, естественно, обратились к «погибшей» дочери.
Великий князь поспешил в Зимний дворец в сопровождении своего адъютанта и друга детства Владимира Федоровича Адлерберга и нашел свою
несчастную мать в таком отчаянии, что все его попытки успокоить и утешить ее
были напрасны. Она
была убеждена, что ее обманывают, и что ее возлюбленный сын уже не существует.
С рокового дня 14 декабря, когда он по назначению членов «Союза благоденствия» — какою злою ирониею звучало в это время это название — должен
был с некоторыми из своих сотоварищей изображать «бунтующий народ», вел
несчастный, к ужасу своему прозревший в самый момент начала безумного, братоубийственного дела, скитальческую жизнь — жизнь нового Каина.
Хрущев вскоре достиг своего убежища — барки, вошел в каюту. Лунный свет слабо проникал в замерзшее маленькое окошко и освещал убогое помещение. Соломы в углу, служившей постелью,
было довольно много — Василий Васильевич собрал ее в других частях барки,
было даже несколько незатейливой глиняной посуды, кружка, горшки, словом, каюта, за эти проведенные в ней
несчастным молодым человеком дни, приобрела некоторый вид домовитости.
Одна Наталья Федоровна не соглашалась со своими друзьями, что
было большою редкостью, и находила, что
несчастный достаточно наказан. Она не умом, а скорее сердцем поняла те нечеловеческие страдания раскаяния, которые вынес Хрущев и которые привели его к жестокой нервной горячке.
Он, конечно, и не подозревал, что
несчастная Екатерина Петровна
была слепым орудием стоявшего за ее спиною негодяя, поработившего ее волю.
С год они из чужих краев вернулись, ну и изверг же муж у ней, у
несчастной, все как
есть дочиста прожил, что за ней
было, а денег
была уйма — триста тысяч, сын у ней в Париже воспитывается, в чужие руки басурманам его отдал, и с собой взять запретил, как назад в Россию они ехали.
Она поняла, что в соседней комнате находится та самая Марья Валерьяновна Хвостова, которая
была предметом безумной и безответной любви Василия Васильевича Хрущева, желавшего утопить эту
несчастную любовь в мутных волнах политического заговора и поплатившегося за это почти четырехлетним пребыванием на Кавказе под тяжелою солдатскою лямкой.
—
Несчастная! — воскликнула графиня. — Но что же делать, надо ее все-таки увезти к матери… Как же
быть с ребенком?..
Мысли о том, что она, может
быть, спасет эту
несчастную и доставит ее к ее матери, наполнили душу графини тем радостным чувством, которое для доброго человека является лучшим вознаграждением за доброе дело, и она, мысленно укорив себя за мгновенную слабость, также мысленно возблагодарила Бога, что он привел ее в этот дом одновременно с пребыванием в нем Марьи Валерьяновны.
Лошади
были запряжены и Наталья Федоровна, повторив Петру Петровичу инструкцию, как поступить с мертвой девочкой, уехала и увезла с собою
несчастную Марью Валерьяновну, которая покорно дала себя одеть в салоп, закутать и даже положила на это время на диван свою драгоценную ношу, хотя беспокойным взглядом следила, чтобы ее у ней не отняли.
— Ведь в эту
несчастную женщину, в Марью Валерьяновну,
был влюблен Василий Васильевич Хрущев, еще до ее рокового замужества, — заметила Наталья Федоровна, видимо, с целью переменить разговор, и передала присутствующим свое свидание с возвращенным с Кавказа и помилованным бывшим заговорщиком.
Несчастная женщина
была все в том же положении, только казалась, если это
было возможно, еще более исхудавшей.
Перед ликом Того, Кто сам
был всепрощение, она, конечно, простила все прошлое своей
несчастной дочери и, казалось, любовь к ней в ее материнском сердце загорелась еще сильнее, чем прежде. Ольга Николаевна молила Бога спасти ее, если это не идет в разрез Его божественной воле.
Затем
несчастный попросил
пить. Ему принесли воды. Он напился и сказал Панаеву...
Раз двенадцать
несчастный Соколов
был перетаскиваем поперек шоссе и обе партии, как стоявшая за арест, так и приговаривавшая его к смерти, били его, отнимая одна у другой. Наконец, партия ареста одолела, и бесчувственного Соколова утащили на гауптвахту.
Несчастные, как будто из плена, возвратились в отечество, под защиту законной власти и правительства. Десять дней томились они в полной неволе, десять дней
было для них прервано сообщение с окрестностями и городом.
Словом, Василий Васильевич продолжал жить и…
быть по-прежнему
несчастным.
Но это горе
было только преддверием другого — сильнейшего. Не прошло и двух месяцев после смерти Ольги Николаевны, как Петра Валерьяновича поразил первый удар апоплексии, за которым вскоре последовал второй, и
несчастный, еще сравнительно молодой мужчина оказался на всю жизнь прикованным к креслу на колесах.
На первых порах
несчастной женщине показалось, что она проснулась от тяжелого, страшного сна, но восстановив подробности всей прошедшей за какие-нибудь четверть часа у склепа сцены, она должна
была оставить эту отрадную надежду.
Талицкого, то это
будет все-таки меньшее зло, причиненное
несчастному Хвостову, нежели разоблачение истины.
Прах Петра Валерьяновича похоронили с надлежащей торжественностью и опустили в могилу в фамильный склеп Хвостовых на кладбище Ново-Девичьего монастыря, у которого две недели тому назад
была окончательно решена участь его
несчастной жены.
Это и
была несчастная Екатерина Петровна Бахметьева, по официальным розыскам значащаяся под именем жены полковника Зои Никитишны Хвостовой, урожденной Белоглазовой.
— Я приехала просить вас, граф, угадав, что
несчастная утопленница Катя Бахметьева, или официально Хвостова, чтобы ее прежнее имя не
было обнаружено… — торопливо, после некоторой паузы, заговорила графиня. — Или,
быть может, я опоздала? — тревожно добавила она.
— Я
буду дожидаться в Новгороде и провожу тело до Москвы… Я очень любила эту
несчастную… — сказала она сквозь уже давно сдерживаемые слезы.