Неточные совпадения
(Почерк Лельки.) —
Вот как странно: сестры. Полгода назад почти даже не знали друг друга. А теперь начинаем писать вместе дневник. Только
вот вопрос: писать дневник, хотя бы даже отчасти и коллективный (ведь нас двое), — не значит ли
это все-таки вдаряться в индивидуализм? Ну, да ладно! Увидим все яснее на
деле.
Дневник! Я расскажу тебе на ухо то, что меня мучает: я б-о-ю-с-ь своей аудитории. Перед тем как идти к ребятам, что-то жалобно сосет в груди. Я неплохо готовлюсь к занятиям,
днями и вечерами просиживаю в читальне Московского комитета, так что
это не боязнь сорваться, не ответить на вопросы, а другое. Но что? Просто как-то неудобно:
вот я, интеллигентка, поварилась в комсомоле, начиталась книг и иду учить рабочих ребят. Пробуждать в них классовое сознание. Правильно ли
это?
Диспуты у нас все больше — о половых проблемах, и молодежь валом на них валит. У нас
вот с тобой — личные неудачи в сердечных
делах, и мы стараемся пристально не смотреть друг другу в глаза, чтобы не прочесть в них отчаяния. А стоят ли его
эти неудачи?
— Обвинение мы тебе прочли, а ты выкручивайся. Только говори всю правду, потому что ты не должен терять своего авторитета перед публикой… Так
вот и расскажи нам, красота моя, как
это случилось, что ты товарища своего избил, — за какие
дела, за какую обиду?.. Только одну еще минуту подожди.
Вот что скажи мне: раньше судился когда?
— Мы тебя, милый, может, ни к чему даже и не присудим, нам не
это важно есть, А важно нам выяснить тебя перед всеми, каков ты нам есть товарищ и гражданин пролетарского государства. И мы тебя начали уж немножко больше понимать, — от одних вопросов о твоей прошлой жизни. Теперь можно приступить к
делу. Потерпевший… э… э… Георгий Васин. Выходи сюда, садись
вот тут.
И
вот какая оказывается перед нами горькая истина:
этот гражданин, который так внимательно все заглядывает зачем-то в свой кулак (смех),
этот гражданин до самой сегодняшней поры был комсомольцем и черное
дело свое делал с комсомольским билетом в кармане.
—
Вот этак-то сейчас у тебя лучше выходит… Ну что ж, можно теперь и
это дело кончать.
—
Вот я тебе скажу такую истину: много народу ты сейчас на
этом деле не собьешь, — слишком новое
дело. И притом — утопизм, неправильная постановка: обобществлять зарплату, не считаться ни с квалификацией, ни с производительностью труда, —
эти уравнительные тенденции надо оставить. Не все такие хорошие, как мы с тобою. Пойдут склоки, неудовольствия…
— Я красноречия так много не знаю, как другие здесь развивают. Но все-таки хочу сказать категорически.
Этого вот инженера, который тут выступал с докладом, я его давно заприметил. И замечаю по глазам, что он не любит нас, рабочий класс. Ему нет
дела до грандиозного плана строительства, он сам не хочет выполнять задания и нам говорит, чтоб не выполняли. Должно быть, ему важно только жалованье спецовское получать, а на нас, рабочий класс, он плюет.
Этого дозволять ему нельзя.
— Весною вы разыгрались, весело было на вас глядеть, да только недолго получал я
это веселье. Сейчас же вы и скисли. А когда теперь гляжу, как вы работаете, то откровенно скажу: не чувствую я, что вы ударницы.
Вот когда талоны на материю получать, тогда — да! Тогда сразу я чувствую, что в
этом деле вы ударницы. Вопрос теперь становится перед вами всерьез. Весною мы больше резвились, спички жгли для забавы, а теперь нам нужно зачинать большой пожар на весь завод.
Вот вам истина, от которой не уйдете.
— Прошу слова! — и заговорил: — Товарищи! Я вижу, что инженеру Голосовкеру нет
дела до производства и до строительства социализма! Поэтому он и ведет саботаж всякому улучшению и всякому снижению себестоимости. Какая бы
этому могла быть причина?
Вот мы все время в газетах читаем — то там окажется спец-вредитель, то там. Не из
этих ли он спецов, которые тайно только и думают о том, чтобы всовывать палки в колеса нашего строительства?
— Стараемся, а
дело все не выигрывается, хоть на канате вверх тащи! Хоть ты караул кричи! Резина в пузырях, а то вдруг щепа в ней, рожица никуда не годится. Сердца разрыв чуть не получаем,
вот до чего убиваемся! А контрольные комиссии у нас над каждыми концами… На ком вину
эту сорвать, не знаю, но надо бы кого-то под расстрел!
Юрка знал, — если бы подойти к ним вплотную, если бы спросить: «Ну, как, — можно
это допустить, чтобы разбазаривали самое ценное имущество завода?» — они бы ответили: «Ясное
дело, нет.
Это — безобразие». И все-таки — что он
вот выследил, накрыл, донес, — они за
это чувствовали к нему безотчетное омерзение и способны были объяснить его действия только одним: «Старается пролезть». Юрка и в самом себе помнил совсем такие настроения.
— Товарищи! Иногда приходится слышать от ребят: «Эх, опоздали мы родиться! Родиться бы нам на десять лет раньше, когда шли бои по всем фронтам.
Вот когда жизнь кипела,
вот когда весело было жить! А теперь — до чего серо и скучно! Легкая кавалерия — да! Что ж!
Это дело хорошее. А только куда бы интереснее быть в буденновской кавалерии…»
—
Вот только с грамотой очень нам трудно, — с учетом
этим самым, с бухгалтерией всякой. Кабы не
эта наша товарищ, — хоть свертывай все
дело. Сами ничего не понимаем, счетовода нанять, — где денег возьмешь?
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А
вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в
это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Аммос Федорович (в сторону).
Вот выкинет штуку, когда в самом
деле сделается генералом!
Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до
этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще не генералы.
Хлестаков. Да что? мне нет никакого
дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до
этого вам далеко…
Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Хлестаков.
Вот вздор какой! я
этого не принимаю. Ты скажи ему: что
это, в самом
деле, такое!..
Этого мало.
Аммос Федорович. А я на
этот счет покоен. В самом
деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я
вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.