Неточные совпадения
В душе
человеческой появляется сознание неабсолютности и внебожественности, а следовательно, относительности и греховности своего
бытия, но одновременно зарождается и стремление освободиться от «мира», преодолеть его в Боге; другими словами, вместе с религиозным самосознанием в человеке родится и чувство зла, вины, греха, отторженности от Бога, а равно и потребность спасения и искупления.
Трансцендентное в самом общем смысле, т. е. превышающее всякую меру
человеческого опыта, сознания и
бытия, вообще «этого мира», дано в первичном религиозном переживании, поскольку в нем содержится чувство Бога, — это есть основная музыка религии.
Т. 1. С. 140).], и, чтобы не подвергнуться очистительной и убийственной карме [Карма — букв.: «деяние», «поступок» — одно из главных понятий индийской философии, обозначающее в самом широком смысле совокупность всех
человеческих поступков и их последствия в его последующих существованиях.] дальнейшего диалектического процесса, на который обречено отвлеченное от всякого содержания или окачествования
бытие у Гегеля, надо с самого же начала спасти его от превращения в ничто определенным что.
Содержание мифа относится к области
бытия божественного, на линии соприкосновения с
человеческим.
Коренное различие между философией и религией заключается и том, что первая есть порождение деятельности
человеческого разума, своими силами ищущего истину, она имманентна и человечна и в то же время она воодушевлена стремлением перерасти свою имманентность и свою человечность, приобщившись к
бытию сверхприродному, сверхчеловечному, трансцендентному, божественному; философия жаждет истины, которая есть главный и единственный стимул философствования.
У Юма она имела субъективно-человеческое значение — «быть для человека», у Беркли получила истолкование как действие Божества в
человеческом сознании; у Гегеля она была транспонирована уже на язык божественного
бытия: мышление мышления — само абсолютное, единое в
бытии и сознании [К этим общим аргументам следует присоединить и то еще соображение, что если религия есть низшая ступень философского сознания, то она отменяется упраздняется за ненадобностью после высшего ее достижения, и только непоследовательность позволяет Гегелю удерживать религию, соответствующую «представлению», в самостоятельном ее значении, рядом с философией, соответствующей «понятию».
Полная трансцендентность предмета мышлению делала бы его вполне невозможным как объект мышления, или окончательно немыслимым; полная же его адекватность мышлению свидетельствовала бы о полной его имманентности: в божественном разуме, в котором мышление и
бытие совпадают в едином акте, нет и не может быть антиномий, болезненных разрывов и hiatus'oв [Пропасть, зияние (лат.).], составляющих естественное свойство разума
человеческого.
В отношении к этому Ничто всякое
бытие: божеское ли, или мировое и
человеческое, есть уже некое что: в Ничто возникает что, vom Nichts zu Ichts или zu Etwas [От Ничто к Ichts или к Нечто (нем.).
Апории, возникающие при определении соотношения между единым абсолютным универсом и относительным
бытием, вскрылись бы с еще большей ясностью, если бы Бруно перешел к выяснению природы
человеческой личности и индивидуального духа, который во имя последовательности тоже пришлось бы признать акциденцией, модусом или феноменом единой субстанции (к каковому аперсонализму и приводит обыкновенно логика пантеизма).
Типична в этом отношении полемика св. Григория Палимы (XIV в.), который отвергает астрологическую мировую душу, однако утверждая
бытие ее в человеке: «Не существует какой-нибудь небесной или всемирной души, но единственно разумная душа есть
человеческая: не небесная, но свышенебесная, и не благодаря месту, но по своей собственной природе, как умная правящая сущность» (ού^εστι τις ουρανός, ή παγκόσμιος ψυχή, άλλα μόνη λογική ψυχή εστίν ή ανθρωπινή ουκ ουράνιος, αλλ' ύπερουράνιος, ου τόπω, αλλά щ εαυτής φύσει, άτε νοερά υπάρχουσα ουσία) Migne Patrol., ser. gr., t. 150, col. 1125, cap.
Этим же живым софийным единством мысли и
бытия обосновывается
человеческая телеология в науке, технике, хозяйстве, равно как и возможность внешнего овладения миром, «мир, как хозяйство» [См. выше прим.43.].
Иудео-христианская вера свой богооткровенный миф о происхождении мира имеет в повествовании книги
Бытия рода
человеческого.
И мы перестаем чувствовать эту свою плотяность, забываем о ней, когда искусство показывает нам нашу подлинную телесность, нас же самих в достойном образе
бытия: божественные изваяния эллинов, запечатлевшие некую правду
человеческого тела, дают это высшее знание о нашей телесности.
Триипостасность присутствует в
человеческом духе не только как его основа, но и внутренняя форма
бытия, смутное искание и жажда.
Вместе с тем оно не должно было принадлежать к нашему
человеческому миру, находясь в иной плоскости
бытия, и потому способно соблазнять человека, клевеща на Бога.
Каждая
человеческая личность, имея для-себя-бытие, является своим абсолютным центром; но она же и не имеет самостоятельного
бытия, свой центр находя вне себя, в целом.
Но здесь содержится справедливая мысль о возможности для
человеческой свободы вызывать собой такую модальность
бытия, которая именуется адом.
В самой природе — хотя не Бога, а человека и вообще твари — заложена возможность не только блаженства, но и муки, причем индивидуальная неповторяемость
человеческой личности простирается и на это: всякий лик
бытия имеет не только свою светлую сторону, но и свою особую изнанку или тень.