Неточные совпадения
— Что ж?.. я маскарады лю-блю-ю, — протянул директор
и быстро опустил голову вниз, к груди Палтусова. — Люблю. Это развлечение по мне. День-деньской здесь в банке-то этой, — сострил он, — ровно рыжик в уксусе болтаешься, одурь
возьмет!.. Ни на какое путное дело не годишься. Ей-ей! В карты я не играю. Ну
и завернешь в маскарад. Мужчина я нетронутый… Жених в самой поре. Только еще тоски не чувствую.
Он остановил Палтусова в проходе против лестницы
и взял его своими короткими руками за бока.
Палтусов поблагодарил его наклонением головы
и взял сначала вправо, в угловую комнату с камином, где больше завтракают, чем пьют чай.
«Карлуша» — так его звали приятели — отряхнулся, дал лакею на чай, поправил галстук
и взял Палтусова под руку. Они пошли не спеша в угловую комнату, где никого уже не было.
И выпляшет —
возьмет полмиллиона
и банковый учредитель будет.
Его точно тянуло в Кремль. Он поднялся через Никольские ворота, заметил, что внутри их немного поправили штукатурку,
взял вдоль арсенала, начал считать пушки
и остановился перед медной доской за стеклом, где по-французски говорится, когда все эти пушки взяты у великой армии. Вдруг его кольнуло. Он даже покраснел. Неужели Москва так засосала
и его? От дворца шло семейство, то самое, что завтракало в «Славянском базаре». Дети раскисли. Отец кричал, весь красный, обращаясь к жене...
Надо было зайти за решетку
и взять влево мимо конторок. Оттуда вышел полный белокурый мужчина. Палтусов заметил его редкие волосы
и типичное лицо купца-чиновника, какие воспитываются в коммерческой академии. Это был заведующий конторою, но не сам Вадим Павлович. Он возвращался с доклада. Палтусову он сделал небольшой поклон.
Станицын
взял с кресла шляпу
и перчатки
и, поморщиваясь от сигары, надевал их.
Незаметно Палтусов
взял ее за руку
и почтительно пожал.
Безрукавкин быстро подошел к письменному столу
и взял книгу журнала. Она была развернута. Он надел было очки
и собрался прочитать Анне Серафимовне целую страницу.
Она тихо подошла к племяннице,
взяла ее за плечи, поцеловала в лоб
и поглядела на Рубцова, стоявшего немного поодаль.
В это утро он серьезно озабочен. Ему предстоят три визита,
и каждый из них требует особенного разговора. А накануне жена дала почувствовать, что сегодня будет что-нибудь чрезвычайное…
И уступить надо!.. Нечего
и думать о противоречии… Но
и уступкой не
возьмешь, не сделаешь этой неуязвимой, подавляющей его во всем Марьи Орестовны тем, о чем он изнывает долгие годы… Только ему страшно взглянуть ей в «нутро»
и увидать там, какие чувства она к нему имеет, к нему, который…
Викентий вышел. Нетов
взял со стола портфель
и ждал не без волнения.
Швейцар издали увидел Евлампия Григорьевича
и встряхнул еще раз шинель, а не пальто: холодно
и моросит. Викентий шел позади барина; дойдя до лестницы, он сбежал по другому сходу
и взял шинель из рук швейцара.
Он указал Взломцеву столбец
и строку. Старик надел черепаховое pince-nez,
взял газету, развернул весь лист, отвел его рукой от себя на пол-аршина
и медленно, чуть заметно шевеля губами, прочел указанное место.
Приказчик подбежал
и взял бумажку.
Жена
взяла карты
и грифельную доску
и вышла молча, сохраняя все ту же улыбку.
— Выдохлись они теперь, болтают все на старые лады. Уж коли брать, так купца. Этот хоть умничать не станет
и счет знает… А кого
взять?.. Может ли он понять мою душу? Раскусит ли он — лавочник
и выжига, — что диктовало, какое чувство… вот хоть бы этот самый седьмой пункт?.. Вы не знаете этого народа?.. Ведь это бездонная прорва всякого скудоумия
и пошлости!..
Началась партия. Лещова присела у нижней спинки кровати
и глядела в карты Качеева. Больной сначала выиграл. Ему пришло в первую же игру четырнадцать дам
и пять
и пятнадцать в трефах. Он с наслаждением обирал взятки
и клал их, звонко прищелкивая пальцами.
И следующие три-четыре игры карта шла к нему. Но вот Качеев
взял девяносто. Поддаваться, если бы он
и хотел, нельзя было. Лещов пришел бы в ярость. В прикупке очутилось у Качеева три туза.
—
Возьми стул
и сиди… Ковыряй что-нибудь, вяжи, не мозоль так глаза.
Лещов начал рукой толкать жену. Она отошла к окну
и взяла работу.
Она только что
взяла ванну
и отдыхала на длинном атласном стеганом стуле, с ногами.
Нетова присела к письменному столу, раскрыла серебряный новый бювар,
взяла лист продолговатой цветной бумаги с монограммой во всю высоту листка, написала записку, позвонила два раза
и отдала вошедшему официанту, сказав ему...
Осенние простые туалеты она
возьмет на дорогу
и для ненастных дней в Ницце или где проживет зиму; у Ворта закажет четыре платья — не больше.
Газету он
взял на столе в кабинете
и подал ей. Она нашла статейку
и показала ему.
Там он опрыскал себе голову одеколоном с водой,
взял чистый платок
и торопливо спустился с лестницы.
Только что дверца кареты захлопнулась
и вороные
взяли с места, из-за угла, от бульвара, показалась пролетка. Евлампий Григорьевич узнал Палтусова
и раскланялся с ним.
Палтусов смотрел ему вслед. Умер Лещов. Марья Орестовна собралась жить враздел с мужем. На чьем же попечении останется этот задерганный обыватель? Надо его прибрать к рукам, пока не явятся новые руководители. Нетов раскланялся с Краснопёрым
и с камер-юнкером мимоходом, не стал с ними заговаривать, потом
взял в сторону, раскланялся
и с кучкой, где выглядывало рябое лицо его врага
и «обличителя», кажется, улыбнулся им. Подал руку всем троим, что-то сказал
и, сделав жест правой рукой, перезнакомил их с зятем.
— Емеля-то дурачок как расходился! — крикнул громко Краснопёрый,
взял за руку старичка генерала
и пошел по мосткам к выходу.
— Другая полоса теперь! Другая-с!.. — громко провозгласил он
и надел бобровую шапку, а шляпу
взял под мышку.
Бабушка внутренне сокрушалась, что ее Тася
возьмет да
и скажет иногда словечко, какого в ее время девушке немыслимо было выговорить вслух… Или вот такую поговорку о тараканах… Но как тут быть? Кто ее воспитывал?
И учили-то с грехом пополам… Слава Богу, головка-то у ней светлая… А что ее ждет? Куда идти, когда все рухнет?
Девушка
взяла мать за одно плечо
и громко шепнула...
Елена Никифоровна металась
и ныла. Тасе стало страшно. Она
взяла с ночного столика пузырек с иглой для впрыскивания морфия
и очень ловко впустила ей в ногу несколько капель.
Книжку Тася
взяла с этажерки. Это был том сочинений Островского. Она нагнулась над ним, просмотрела оглавление
и заложила ленточкой на комедии «Шутники».
И старухам будет приятно,
и она прочтет лишний раз Верочку. Может быть, сегодня у ней выйдет гораздо лучше.
— Куда? Портить все, когда нужно только переждать. Меня
возьмут, я знаю…
И в воинские начальники,
и в Западный край предводителем, мировым судьей.
Тася подошла к нему
и взяла за обе руки.
— На это надо средства.
И, главное, время… Вот я
и подумала… Год должна я быть свободнее… Только год…
И ходить в консерваторию… или брать уроки. А как я могу? Около maman никого. Необходимо будет
взять кого-нибудь… компаньонку или бонну, сиделку, что ли… Пойми, я не отказываюсь! Но ведь время идет. А через год я могу быть на дороге.
— Bonnet blanc, blanc bonnet… [Что в лоб, что по лбу… (фр.).] Только я родителю ничего не дам, — сказал он
и взял в руки бумажник. —
И тебе загорелось сейчас же?
— Добрая моя Таисия Валентиновна, — говорил он ей третьего дня — они сидели в зале —
и за обе руки ее
взял, — выдержите ли? Вот вопрос!
Они
взяли вправо, в низкую комнату, уходившую в какой-то провал, отгороженный перилами. Вдоль стены, на необитом диване, лежало кучками платье. В углу, у конторки, дежурил полный бритый лакей в синем ливрейном фраке
и красном жилете. У перил стоял другой, худощавый, пониже ростом, с бакенбардами.
Он
взял ее под руку
и повел мимо конторы в белую залу, освещенную целым рядом тускловатых ламп.
— Папа сейчас должен быть, — сказала Тася
и подошла к Палтусову. — Только вы, Андрюша, про меня ему ничего еще не говорите. Теперь не стоит… Я ему на днях сама скажу, что с матерью я ладить не могу
и надо
взять компаньонку. Деньги у меня есть… на это…
Княжна вздохнула, повернула голову
и взяла со своего бюро шитье, tapisserie [вышиванье (фр.).], не оставлявшее ее, когда она беседовала.
Он взбежал по ступенькам
и взял вправо. Темная комната, род приемной, где он со свету ничего не разобрал, показалась ему, когда он скинул пальто, не много теплее галереи.
— Со мной! Не пущу, — заговорил он
и взял Палтусова по привычке за пуговицу.
На Пирожкова Тася махнула рукой, назвала его"тряпочкой". К Палтусову она тоже не хотела обращаться… Все они на один лад… сначала сочувствуют, обещают, дразнят, а потом
и на попятный двор… Постыдно!.. Она мигом все сделала, узнала адрес Грушевой, когда ее вернее застать,
и без всяких рекомендаций
взяла да
и явилась.
— Вам к спеху! — рассмеялась Грушева
и взяла со стола папиросу. — Курите? — спросила она. — Нет?
И прекрасно делаете… у меня вот от куренья все зубы пожелтели.
Играть при актере, при авторе! Сначала у Таси дух захватило. Грушева, крикнув в дверь, ушла в столовую… Тася имела время приободриться. Пьесу она
взяла с собой «на всякий случай». Книга лежала в кармане ее шубки. Тася сбегала в переднюю,
и когда она была на пороге гостиной, из столовой вышли гости Грушевой за хозяйкой. За ними следом показалась высокая девочка, лет четырнадцати, в длинных косах
и в сереньком, еще полукоротком платье.
— Садитесь, садитесь, вот сюда, — усадила ее Грушева рядом с собой
и взяла за руку. — Это наш Сарду, — шепнула она ей на ухо. — Ловко переделывает, отлично труппу изучил… Вы с ним полюбезнее… в самом деле рольку напишет. Он наш поставщик.
Полгода каких-нибудь,
и с такою учительницей — дебют, поддержка. Все ее знают, слушаются,"сочинитель"не очень-то с ней рассуждает.
Взяла карандаш
и вычеркнула все"длинноты".