По справедливому замечанию одного известного
историка культуры, такие явления неразлучны с самым духом шаманства.
Соответственно,
историки культуры говорят об эпохе модерна, стиле модерн и т. п.
Не было и умелыми комбинациями символических форм, которые теперь описывают
историки культуры.
Историки культуры утверждают, что это – древнейшие знания, выдержанные в народно-поэтической форме.
Это – робинзонады, которые отнюдь не являются – как воображают
историки культуры – лишь реакцией против чрезмерной утончённости и возвращением к ложно понятой природной, натуральной жизни.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: кутейный — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Конечно, я не упускаю из вида то, что пишут современные психологи и философы, а также то, как описывают чувственный опыт
историки культуры.
Этот поворот в исследованиях оказался очень плодотворным для холистического взгляда на город
историков культуры и философов, отличающегося от функционального прагматизма инженеров и архитекторов.
Те современные
историки культуры, у которых есть возражения против некоторых моих реконструкций, основанных на сравнении между древними народами и современными примитивными обществами, не смогут легко отмахнуться от столь весомых и явных параллелей между древними и современными обычаями.
Сравним, какую степень простора и какой материал находит для своих исследований
историк культуры в пределах истории всеобщей и в пределах истории местной, и затем дадим себе такой же отчёт по отношению к историку, поставившему перед собой вопросы социологического характера.
Если на других уровнях исследования литературовед решает задачи, общие с теми, которые привлекают
историка культуры, политических учений, философии, быта и т. п., то здесь он вполне самобытен, изучая органические проблемы словесного искусства.
Дооктябрьский – это у будущего
историка культуры будет звучать так же тяжеловесно, как у нас «средневековый» в противовес новой истории.
С другой стороны, они делаются достоянием
историков культуры, которые склонны отождествлять такое метаописание, культурная функция которого и состоит в жёсткой переупорядоченности того, что в глубинной толще получило излишнюю неопределённость, с реальной тканью культуры как таковой.
Гомбрих полемически указывал, что
историки культуры более, чем кто-либо, склонны воспринимать эпохи как единые организмы и более или менее осознанно предполагать существование духа времени.
Немецкий
историк культуры и философ, один из создателей философии жизни.
Знаменитый французский
историк культуры XIX в.
Историки культуры давно обнаружили значимость пейзажа в русской истории, особенную роль леса в картине мира и в самосознании.
Это только одна часть работы
историка культуры.
Потребность антропологического подхода к культуре в той или иной степени ощущали и выражали все поколения отечественных
историков культуры.
Историки культуры часто пользуются словом палимпсест.
По мнению ряда
историков культуры и литературы, хотя зачатки литературного постмодернизма появились значительно раньше, всеобщая эпоха постмодернизма началась в период между мировыми войнами.
Для
историка культуры чрезвычайно важен анализ ключевых слов.
Извлекая её,
историк культуры принимает во внимание не только её эстетическую ценность, но и внеэстетическую.
Историки культуры стремятся выявить не только внеэстетическую информацию, которая важна сама по себе.
Но всякая идеологическая борьба (вовсе не входящая в прямые задачи
историка культуры) не только отнимает силы и нервы, но и сказывается на творчестве.
Такая точка зрения уже обнаружилась в довольно ранних попытках
историков культуры систематизировать изучаемый ими материал.
В университете создана и активно развернула свою деятельность инновационная научно-педагогическая школа
историков культуры.
Всё это были лучшие
историки культуры, прекрасные знатоки эстетических памятников соответствующих эпох.
Историк (в том числе
историк культуры) и литературный критик посоветуют внимательнее относиться к процессу, где среди спасительно знакомого обязательно появляется и мелькает озадачивающая новизна, а философ напомнит о диалектике.
История литературы напоминает географическую полосу, которую международное право освятило как res nullius, куда заходят охотиться
историк культуры и эстетик, эрудит и исследователь общественных идей.
Удивительная членораздельность речи, выпестованная, видимо, многолетней преподавательской деятельностью, сделала из него не только поэта, но и значительного
историка культуры, на чьи работы принято обращать внимание в профессиональной среде.
Историки культуры предпочитали говорить о параметрах группового культурного опыта или о «структурах чувства», объективировать которые, разумеется, сложнее, а описать можно только через сравнение.
Поэтому задача философа и
историка культуры осложняется.
Как правило, наши
историки культуры либо чересчур мало говорят об этом, либо говорят так, что лучше б и не говорили.
Этот жанр
историки культуры считают предшественником российской социологии – будущего обществоведения [10].
Этим, скорее, должен был бы заняться
историк культуры.
Она адресована
историкам культуры, искусствоведам, краеведам, архивистам, публицистам, журналистам, само собой -художникам, деятелям власти и управления, а также (как и всякая энциклопедия) – широкому кругу читателей города, региона, страны и заграницы.
Универсализм «Аполлона» давно отмечен
историками культуры.
Несмотря на то что многие из этих теоретических концепций к настоящему времени подверглись немалой критике, они вполне применимы к историческим исследованиям, и современные
историки культуры используют их в большинстве своих аналитических работ.
В силу этой совокупности причин понятие гегемонии оправдывает синекдоху, на которую опираются
историки культуры: нет нужды прибегать к мистике шедевров, дабы объяснить, что каноны, пусть даже рождённые чистой волей к власти, не означают лишь случайную победу одной группировки над другой.
Историки культуры нечасто определяют природу вопросов, которыми они занимаются, однако, рассуждая о своей теме как об универсалии (романтизм, постмодерн, роман), они неизбежно более или менее осознанно ссылаются на модель единства: суть, которая проявляется в отдельных феноменах, организм, сохраняющий собственную идентичность во всех своих частях, ментальное конструирование фигуры интерпретатора, который собирает и классифицирует a posteriori бесчисленное множество отдельных событий.
Историки культуры придают большое значение такому факту: в течение недавней эпохи геозоологии отдельные группы людей занялись сельским хозяйством, позволяющим добыть пропитание; оно могло быть их основным занятием, а могло стать лишь вспомогательным.
Если верить
историкам культуры, каждая высокая культура переживает сначала период медленного развития, затем это развитие ускоряется и достигается высший расцвет культуры, а после этого она разрушается и гибнет.
Известно, что дед в совершенстве владел старыми и новыми языками северных стран и что несколько его книг по скандинавско-германской мифологии, опубликованных в конце двадцатых – начале тридцатых годов, по сию пору принадлежат к списку цитируемых
историками культуры источников.
Этот приём вызывает у многих филологов и
историков культуры возражения.
Остаётся только удивляться, как скупы
историки культуры, взахлёб повествующие о папах римских – покровителях искусств, на правдивое описание настоящего облика этих людей.
Именно тогда интерес к истории деторождения оказался связанным с «новой культурной историей» – историей эмоций и образов (имагологией), взрывом интереса к автобиографиям; он объединил уже не только и не столько врачей и акушеров, изучавших успехи своей науки, сколько
историков культуры, антропологов, социологов и психологов, готовых исследовать не только достижения, но провалы, поражения и ложные пути в развитии интеллектуального знания.
Она пытается учесть эту сложность, объединяя выводы биологов и исследователей мозга с наработками представителей гуманитарных наук, в частности
историков культуры, и намеренно упуская из виду напряжение, которое возникает между универсализирующей, аисторической биологической антропологией и психоаналитически фундированным культурно-историческим подходом.
По свидетельству ряда
историков культуры, представления о ней первоначально как бы локализовались на способах и результатах преобразования человеком «внешней» по отношению к нему природы.
Искусствоведы и
историки культуры давно заметили, что в расположении персонажей на холсте, а также в театральных мизансценах наблюдается тенденция размещать героев, воплощающих злое, отрицательное начало, по левую сторону, оставляя правую за персонажами – носителями добра.