Для человека, который уже всю свою жизнь подчинил
законам разума, решение главных для него вопросов судьбы, счастья, свободы на основе мифологических образов представлялось неубедительным.
Разум и
законы разума существуют только в движении, а движение в субъекте – это свобода.
Мир должен соответствовать простым и ясным
законам разума, так как именно простота законов обеспечивает адекватность познания мира.
Гордись не моральным поступком, не успехами разумного строительства; как раз наоборот – пусть толпа подчиняется
законам разума, – гордиться вправе перед нею тот, кто ощущает в себе беззаконность стихийной воли.
Противоположные явления дня и ночи, солнца и тени, жара и холода, жизни и смерти присвоил он и духовному миру своих религиозных понятий; но в то же время он понял, что при видимой взаимной борьбе этих враждебных начал добра и зла они уничтожаются в гармонии жизни, что в вечных
законах разума относительные понятия добра и зла не существуют и что посему все жизненные силы природы имеют одинаковое право на его поклонение, на его страх и благодарность.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: гетерофония — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Мы хотели бы жить в мире упорядоченном, подчиняющемся
законам разума; при этом мы чувствуем, что окружены тёмными силами и неясными страстями.
Но мы знаем: для того, чтобы существовать – продолжая, конечно, подчиняться основным
законам разума, – им не придётся отказываться от своей оригинальности или её стыдиться.
И в самом деле, проповедует ли интеллектуал идею порядка и заодно идею власти или идею её эстетического представления; хочется ли ему приобщиться к динамизму мира, т. е. испытать чувство единства с некой непреодолимой, фатальной силой, стать чистой волей, чистым действием, чуждыми какого бы то ни было рефлексивного состояния, которое вредило бы этой чистоте; принимает ли он софизмы какой‐либо политической партии и соглашается быть её интеллектуальным знаменем, испытывая таким образом наслаждение от того, что он играет какую‐то роль в общественной жизни и вызывает восторг масс; хочется ли ему только действия, боевой позиции в сегодняшней битве, воинственного состояния духа или исключительно любви, щедрого излияния сердца, отмены суровых
законов разума; отрицает ли он совершенно очевидные, но беспокоящие народы противоречия и тем самым сближается в своих эмоциях с демагогом – как бы то ни было, интеллектуал погружается в чувство и порывает с духовным аскетизмом, составляющим его закон.
Выдвигаются требования (идеи) нового права, «отвечающего
законам разума».
Живущий по
законам разума индивидуум, взращённый по губительскому замыслу, расщепляет мир на добро и зло, а потом судит мир и делает выводы.
Отныне музы диктовали
законы разума (музы – «мыслящие» (греч.)): культ морали, культ войны и культ кумира преобладали в искусстве.
Какая-то непознанная, ускользающая от
законов разума глубина раскрылась вдруг и в отношениях между людьми, и в душе каждого человека.
Примеры подобного почитания
законов разума во множестве можно найти в истории западной культуры; особенно ярко это проявляется в средневековой схоластике, где разум являлся основным судьёй в богословских спорах.
Начать с того, что все они апеллировали к универсальному и единственно верному, с их точки зрения, мировому порядку – прообразу универсальных
законов разума.
Только тогда, когда жизнь человека будет руководствоваться
законами разума и духовного развития, человек перестанет быть животным.
Но не думайте, что всё это хоть на йоту изменит
закон разума и справедливости.
Весь перечень этих прав, по мысли представителей юснатурализма, можно было прямо вывести из человеческого разума, и он имел исчерпывающий, постоянный и неизменный характер, как постоянны и неизменны
законы разума.
Это учение предполагает непреложность
законов разума и духа.
Насколько ей известно, нет ни одной книги, посвящённой психопатологии не с точки зрения студента, а с точки зрения пациента, которому необходимы элементарные знания
законов разума, чтобы он мог думать гигиенически.
И человек может уничтожить того, кто с ним воюет или проявляет враждебность по отношению к нему и является угрозой для его существования, по той же причине, по которой он может убить волкаили льва;ведь люди эти не связаны узами общего
закона разума, ими руководят только сила и насилие, и, следовательно, их можно рассматривать как хищных зверей, как опасных и вредных существ, которые несомненно уничтожат человека, как только он окажется в их власти.
Однако искусство, по мнению теоретиков классицизма, должно было “подражать природе”, т. е. воспроизводить действительность лишь в той мере, в какой она сама соответствовала
законам разума.
Я называю трансцендентальными
законами разума неизменные направления действия разума, определённые в простом субъекте, или законы, с которыми этот субъект связан в тех переживаниях, посредством которых внутренний опыт, в той мере, в какой он зависит только от субъекта, становится реальным.
Сознав, что слово основано на непреложных
законах разума, заключили из этого, что явление слова было результатом сознания его законов, то есть что оно было сочинено, придумано, изобретено, как, например, паровые машины сочинены, придуманы и изобретены вследствие сознания силы паров.
Но вдруг обнаружилось, что априорный моральный
закон разума обладает свойствами и априорности, и всеобщности.
Все императивы выражены через долженствование и этим показывают отношение объективного
закона разума к такой воле, которая по своему субъективному характеру не определяется этим с необходимостью (принуждение).
Если реализм не рассматривает реальность как определяемую необходимостью разума, а приписывает ей абсолютное существование в сфере, выходящей за пределы всякой необходимости разума, и при этом хочет предъявить претензии к разуму за такой подход и такое указание, т.е. закрепить место предполагаемой абсолютности и неразумности, т.е. абсолютной неразумности, в сфере
закона разума, то он сам не знает, чего хочет.
Эмпирический законодатель требует соответствия действий действующим законам, философ – соответствия мотивов действий
законам разума.
Ведь они демонстрируют высшую цель, которую практический
закон разума должен предполагать в качестве своего дополнения, чтобы не потерять свою силу.
Поэтому власть, которую в строгом нравственном
законе разум имеет над чувственностью, следует понимать не столько как прекрасную, сколько как возвышенную по своему воздействию на чувства.
И благо это может быть достигнуто подчинением животного в человеке
закону разума.
Кстати, многие вещи могут быть предметом действительного опыта, не определяясь специальными эмпирическими законами: удельные веса химических элементов, число и строение зубов и пальцев четвероногих, число тычинок в цветках растений, число планет и число лун, прикреплённых к планетам; в некоторых случаях вместо законов найдены правила, в других даже их нет; но и это всё должно быть подчинено априорным
законам разума.
Законы разума здесь не имели силы, и над всем стояла природа, вознаграждая сильных.
Мы видим, если понятие эффективности толковать широким образом, то оно не противостоит существу научных исследований и автономии, понятой как следование
закону разума и включающейся в существо определения науки и образования с XVIII–XIX веков.
Этот смысл имело утверждение, что «все правовые положения суть априорные положения, так как они суть
законы разума».
Но положим, однако, Бокль прав, утверждая, что в истории человечества
законы разума восторжествуют, наконец, над законами физическими и нравственными.
Если же
закон разума состоит, по автору, именно в том, чтобы жить для всего мира, для блага той жизни, которая не в моей личности, но вне нас – то каким же образом может случиться, чтобы господствующим началом в жизни оказывалось зло, чтобы вся та жизнь вооружилась на праведника?
Пусть внешность и аппетитные формы твердили об обратном, поведение противоречило
законам разума.
Созидательный
закон разума (подсознания) сделает всё за вас.
Существенное в нём – не отдельность, но следование всеобщему
закону разума.
– Однако если определяющие основания каузальности по понятию свободы (и по практическому правилу, которое в нём содержится) не присутствуют в природе и чувственное не может определять сверхчувственное в субъекте, то обратное возможно (правда, не в познании природы, а по следствиям воздействия первого на вторую) и уже содержится в понятии каузальности посредством свободы, действие которой в мире должно происходить в соответствии с её формальными законами; хотя слово «причина» в применении к сверхчувственному означает лишь основание для определения каузальности вещей природы к действию согласно их собственным природным законам, но вместе с тем и в соответствии с формальным принципом
законов разума; возможность этого, правда, не установлена, но упрёк в заключённом здесь мнимом противоречии может быть достаточно убедительно опровергнут.
Нетрудно предположить, что подобная интерпретация идеи свободной воли и новое понимание потенциальных возможностей человека немыслимы без признания той аксиомы, что мир, или мировой закон, управляющий вселенной, не только может быть познан человеком на основе
законов разума, но и может быть изменён им в соответствии с ними.
Но я разглядел в научной фантастике то, что вижу и сейчас: среду, в которой – разумеется, повинуясь
законам разума и эволюционному принципу – может раскрыться в полную силу человеческое воображение.
Во всех объяснениях этой причины, которые до сих пор давала философия, инстинкт удовольствия и
закон разума более или менее явно фигурируют как существенные характеристики этой причины.
Я не хочу утверждать здесь, что, как я надеюсь, смогу строго доказать в другой раз, что во всех этих объяснениях идея нравственности становится неверной из-за по существу излишней характеристики инстинкта удовольствия и по существу неполной характеристики
закона разума; но это не может и не должно остаться здесь неупомянутым, что взаимное отношение этих двух характеристик совершенно не определено даже среди тех философов, которые прямо заявляют о своей поддержке обеих характеристик, и что наши мыслящие моралисты в настоящее время менее чем когда-либо согласны по этому вопросу: подчиняется ли в моральном законодательстве инстинкт удовольствия разуму или последний первому?
Правда, не следует думать, будто эти вечные
законы разума можно прочесть в душе прямо, без всякого труда, подобно тому как читается эдикт претора на его таблице, но достаточно, если их можно открыть в нас, направив на это своё внимание, поводы к чему доставляют нам чувства.
Однако и здесь он вначале думает, по-видимому, о состоянии своего отечества, которое он хотел бы видеть избавленным от страданий насильственного свержения:
закон разума может допустить, чтобы «состояние публичного права, пораженного несправедливостью, сохранялось до тех пор, пока все либо созреет само собой, либо будет приближено к зрелости мирными средствами» для полного свержения; и таким образом государственная мудрость «в том состоянии, в котором находятся вещи сейчас, сделает реформы, соответствующие идеалу публичного права, своим долгом».
Последний оборот речи встречается почти в тех же словах в трактате «О моральной пользе эстетической морали»: «Моральность внутреннего действия покоится исключительно на прямом определении воли
законом разума» (XII 284).
Мы скорее находимся под дисциплиной разума и не должны ни забывать во всех наших максимах о подчинении ему, ни отступать от него, ни укорачивать авторитет
закона разума самолюбивым заблуждением, ставя основание нашей воли если и в соответствии с законом, то в чём ином, как не в самом законе и в уважении к этому закону.
Чистая воля желает бескорыстия не потому, что оно приобретает благосклонность и уважение, а потому, что это общее и необходимое содержание
закона разума, потому что это формально разумная вещь в жизни.