Разрешение 1 пиксель на 50 см не только камуфлирует стратегические объекты – оно затрудняет исследование последствий актов
государственного насилия и противоправных действий.
Эти инструменты
государственного насилия были движимы идеологическими постулатами, которые в 1936 г.
Но поскольку лежащие в основе идеологии идеализированные предметы либо неосуществимы, либо в принципе рационально недоказуемы, то директивное приписывание государственной властью статуса осуществимости и принятие ею в качестве официальной идейной основы государственного управления даже самой претендующей на гуманность, на общенациональную и общечеловеческую значимость идеологии неизбежно потребует применения вредного
государственного насилия над отдельными личностями, над обществом, над историческим процессом и приведёт к огромным негативным для общественного прогресса следствиям.
Государство, характеризующееся всеобъемлющей опекой над населением и чрезмерным развитием карательной функции, которую осуществляет разветвлённая система
государственного насилия: армия, органы охраны правопорядка и безопасности, тюрьмы (12, с. 206).
Существование в экстремальных материальных условиях, нередко недоедания и голода, под давлением
государственного насилия и террора толкало на путь обмана и преступлений (подчас это было преступлением лишь в советском понимании) даже самых законопослушных и робких людей.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: интернационалистка — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Принципиальная отличительная особенность «либеральной бюрократии» – стремление провести крутые кардинальные преобразования, административные, социальные и, гораздо реже, политические реформы, опираясь на послушный бюрократический аппарат, на механизм
государственного насилия.
Её нужно или удовлетворить, или обуздать и смирить; но удовлетвориться она может только тогда, когда рушится
государственное насилие, этот последний оплот буржуазных интересов.
Демонстративный жест объяснялся тем, что с началом перестройки мир изменился, и «проблемы поэтики – и противостояния одинокого человека
государственному насилию – померкли перед проблемами рынка, демократии, права, массового насилия, национализма и т. п.».
Поэтому первое, зачем нужна демократия, – недопущение применения
государственного насилия в частных интересах.
Другими словами, пока самая сущность государства не будет преобразована, а живое братство всех не сменит бездушного аппарата
государственного насилия.
В более ранний период многие из этих исследователей занимались анализом государства, фокусируясь на изучении технологий
государственного насилия и особых субъектов – политических элит, опиравшихся на это насилие.
С другой стороны, я его очень понимаю, потому что речь идёт о наших любимых и любящих родителях, проживших трагическую жизнь под непреодолимым гнётом
государственного насилия, страха и лжи.
У либеральных реформаторов, безусловно, было намерение радикально преобразовать само общество, но сделать это они стремились не традиционными средствами
государственного насилия, а при помощи «невидимой руки рынка».
Целый день уходил на преодоленье несчастных бытовых препятствий, о которых человеческая цивилизация давно забыла; они усугублялись тем, что разыгрывались не среди природы, а посредством сложной машины
государственного насилия и сложнейших выкрутасов самой передовой техники, направленной на уничтожение и мучительство людей.
Просто нельзя осуждать, судить только потому, что человек является жертвой
государственного насилия, только потому, что он не способен справиться с его жизненной действительностью, только потому, что у него не хватает сил противостоять насилию.
При этом не стоит сомневаться в грядущем усилении
государственного насилия под предлогом безопасности даже в развитых демократиях.
Предсказуемое авторитарное развитие советской системы без всплесков
государственного насилия стимулировало безразличие к преступлениям прошлого.
Мы далеки от рассуждений о недопустимости
государственного насилия: российская действительность последних десятилетий слишком богата на примеры того, кто принимает у государства выброшенные средства принуждения, какими методами и какими «понятиями» решаются вопросы, которые в цивилизованном обществе должны решаться исключительно государством.
Источником действенности
государственного насилия и принуждения является угроза нарушения физического здоровья или потеря свободы.
Примером служит широко распространённое словосочетание «советский режим», которое, хотя и используется в качестве синонима таких терминов, как советское государство, советская история или социализм, часто несёт гораздо более отрицательный оттенок, чем эти термины, подспудно сводя советскую реальность к проявлению
государственного насилия.
Одним словом, поскольку сами трудящиеся массы берутся за дело управления государством и создания вооружённой силы, поддерживающей данный государственный порядок, постольку исчезает особый аппарат для управления, исчезает особый аппарат для известного
государственного насилия, и постольку, следовательно, и за демократию, в её старой форме, мы не можем стоять.
Так, например, своей знаменитой заповеди о непротивлении злом он то придаёт значение безусловное, мистическое, независимое от своих последствий, то представляет её откровением новейших веков, допуская законность и даже пользу
государственного насилия 400 лет тому назад и ранее.
Этот вид рабства, особенно широко распространяющийся теперь, вытесняющий постепенно два первые, возможен только при усовершенствованном
государственном насилии с его банками, тюрьмами, администрацией и войском.
Скрепляющим началом для всех этих конфликтующих между собой стратегий могло стать лишь принуждение (тотальное
государственное насилие, угроза насилия, страх перед насилием).
Последовавшее затем строительство советского государства продолжало тенденции, уже начавшиеся в годы мировой войны, – государственный контроль над экономикой, наблюдение за здоровьем и благополучием населения, надзор и использование
государственного насилия против «чуждых элементов».
Но те иначе использовали
государственное насилие.
На практике после отмены частной собственности произошло усиление социалистического
государственного насилия.
В их руках «государственная власть», совершенно безразлично, проявляет ли это
государственное насилие народ как совокупность единичных лиц или только представители этой совокупности, многие, как при аристократическом строе, или один, как в монархиях.
По задумке властей, очередная волна
государственного насилия по отношению к крестьянству должна была способствовать росту производительности труда в колхозном хозяйстве.
Сама длительность
государственного насилия в деревне, в малых городах, в посёлках городского типа во время коллективизации, войны, послевоенного восстановления изменила массовое сознание большей части населения страны, превратив колхозы и фабрики в формы нового крепостного состояния, а самих людей в крепостных, не имеющих паспортов, а значит, и свободы перемещения.
Такая интерпретация времени террора и лишённого смысла
государственного насилия оказывается иной, нежели изображение государственной машины, бездушной «системы», отбирающей во власть догматиков и конформистов, садистов или слепых исполнителей чужой воли.
При этом теряется главное – субъектность представлений об истории (история как взаимодействие различных действующих лиц) и, следовательно, институциональная природа
государственного насилия и его последствия для морали общества (оснований общественной солидарности).
Кажется невероятным, что такая книга вообще могла быть написана – в тюрьме, в условиях политических репрессий, при отсутствии надежды на победу над торжествующим
государственным насилием.
Широкий размах и сложная структура
государственного насилия имели столь же многочисленные и сложные последствия для формирования и последующего развития советской системы.
Важно отметить, что мощный размах
государственного насилия, свойственный всем инкарнациям русской власти, не компенсировался её эффективностью в других областях (за исключением – но далеко не всегда! – военной).
– Да, что это за способ отучения от пьянства с помощью
государственного насилия!
Я думал, что глупость
государственного насилия должна казаться современникам гораздо более очевидной, чем так называемым будущим историкам, которым должна быть непонятна именно личная тягостность этого гнёта, соединённая с отчётливым пониманием его абсурдности.
Для айнов, которые не знали
государственного насилия, скорее характерно спокойное согласие, чем спор.
Если радость в достижении цели грубо обрывается сторожащим рядом
государственным насилием, с оскалом хищника, – это признак несправедливости в природе и обществе.
Необходимость их обеспечения – как и возможность предьявления! – надёжно подпирает государственный пресс и демократию как его приводной механизм, создаёт нужду в законодательной деятельности, придаёт
государственному насилию моральность и легитимность.
Оттого само понятие "социальный договор" превратилось в синоним
государственного насилия, в ловкое средство увековечить социальную войну.
Подумать только: всё в этом мире и жизни приносят в жертву учреждению
государственного насилия.
– Человек попал в шестерёнки
государственного насилия, – пробулькал он с негодованием.
Его медицинская карьера началась на фоне сменяющих друг друга военных режимов и всё растущего
государственного насилия, и из-за этого рос его интерес к здоровью самых маргинализированных слоёв общества.
Но поскольку лежащие в основе идеологии идеи безгранично идеализированных предметов нереалистичные, то директивное приписывание государственной властью даже самой претендующей на гуманность, на общенациональную и общечеловеческую значимость идеологии статуса якобы абсолютно истинной и принятие её в качестве официальной идейной основы государственного управления неизбежно потребует применения вредного
государственного насилия над отдельными личностями, социальными общностями, над всем обществом, над историческим процессом и приведёт к огромным негативным последствиям для общественного прогресса.
Основным гарантом прав, по мысли кадетов, должно было выступать государство, но при этом применение
государственного насилия как целенаправленной политики в отношении граждан не допускалось.
Несколько показных актов
государственного насилия не означают сильного государства.
Антитеза демократии – диктатура, олигархия, авторитаризм, которые дают правителям, т. е. людям, имеющим доступ к средствам
государственного насилия, применять их бесконтрольно, в своих интересах, в том числе для захвата и удержания власти.