–
Боже мой, – забеспокоился король, – неужели её обращение с вами даёт повод для таких подозрений?
Боже мой, какое это счастье – войти в освобождённый город и чувствовать, что ты сам принимал участие в его освобождении.
Вдруг поднялся сильный вихрь – что и
боже мой! – схватил царицу и унёс неведомо куда.
–
Боже мой, Берт, это замечательно снова встретиться с вами!
– Прости… прости меня, девочка. Я сейчас уйду.
Боже мой, боже мой… какая большая…
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: отсиживание — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
–
Боже мой, это ещё что такое? – прошептала мама, когда пыль улеглась.
Успех в свете, мужские комплименты… приёмы, рауты, танцы –
боже мой!
–
Боже мой, – с облегчением произносит он, – наконец-то дела снова наладились. Теперь через месяц наступит мир!
–
Боже мой, – говорит он. – Хочется лечь и поваляться. А из-под какого-нибудь из этих грибочков в любую минуту может появиться гном.
– Профессор, вы опять к динозаврам собрались? Когда-нибудь ваше путешествие добром не закончится.
Боже мой! Вы ещё и ребёнка с собой прихватили!
Не так скоро!
Боже мой! Поздно! Слишком круто повернул. Они не успеют вернуться на свои места, и нас ожидает куча неприятностей.
– Ах,
боже мой! Ах, боже мой! – воскликнули они. – Какой, однако, красивый ребёнок!
–
Боже мой! – сказал отец. – Истории… Слыхал я от него одну историю.
– О! Как я страдаю,
боже мой! – И слёзы полились из его глаз.
–
Боже мой, где вы были? Церемония вот-вот начнётся! – Она обнимает нас за плечи и ведёт в проход, из которого появилась.
Но,
боже мой, боже, угодники и святители, неужели мне суждено жить здесь долго?
–
Боже мой! – сказал король. – Какая печальная мысль может проникнуть в ваше сердце, когда я защищаю его своим собственным?
–
Боже мой. До воскресенья нужно что-то сшить. Нельзя, чтобы деревенские жители видели такую оборванку в церкви. Когда ты в последний раз мыла голову?
Но,
боже мой, как же не верить, когда кругом такая красота, а воздух наполнен таким чарующим дурманом, что, казалось бы, одного глотка довольно, чтобы наполниться лунным светом до самых пяток, раскинуть руки и лететь…
– Нет-нет-нет, это никуда не годится. Ох
боже мой! Совсем никуда не годится. Как твоя соцработница, первое, что я для тебя сделаю…
– Господи ты
боже мой, никакого сладу с ним нет! – сокрушалась бабушка. – Что ты будешь делать!
– Господи!
Боже мой!.. – твердил моряк, даже не сознавая, что говорит. – Я пропал!
–
Боже мой, если ты хочешь накормить шоколадным печеньем собаку, то возьми восемь, – вздохнула мама.
Она кружит и кружит над ним, и,
боже мой, какие у неё глаза!
– Никогда не был в театре, – приглушённым голосом сообщил он, словно мы стояли в соборе. –
Боже мой! Это великолепно!
–
Боже мой, как эта дамочка умеет достать!.. – вздыхает мама.
Да, конечно, они были пионерами – но,
боже мой, до чего они ненавидели всякий риск, кроме крупного!
–
Боже мой, да у вас целая организация! Даже на телефонной станции, как говорят, всё схвачено!
Ты,
Боже мой милый, шёл босым, голодным и жаждущим напиться, искушаемый людьми и нечестивым, а затем был бичёван, оплёван, исколот кинжалами и копьём.
–
Боже мой, только идиот мог подумать что-либо подобное об этом человеке.
–
Боже мой! Я всегда думала, что это выдумки путешественников. Ну, знаете, как детские страшилки. Чтобы не ходили, куда не надо.
– И именно сегодня его должны отравить.
Боже мой! Делать-то что?
– Ненавижу собак, – сказала она сквозь зубы. – Он почти с телёнка.
Боже мой. Как собака может быть такой большой?!
–
Боже мой, Курт, – испуганно воскликнула мама, – что случилось?
– Ох,
боже мой! – вырывается машинально, пока иду по коридору в сторону лестницы. – Держитесь!
Я любил его, я любовался им, он казался мне образцом мужчины – и,
боже мой, как бы я страстно к нему привязался, если б я постоянно не чувствовал его отклоняющей руки!
–
Боже мой! – замахал руками врач. – Оставьте! Он вас не послушает. Он никого не слушается. Никого и никогда. Я его знаю. Поэтому – оставьте.
–
Боже мой, сию минуту надо выходить к публике, а эти легкомысленные мартышки бегают до сих пор без штанов, в одних галстуках!..
–
Боже мой, – заметила маркиза, – от этого чёртова огня мы здесь задохнёмся.
Боже мой, ну и где ты был? – она бросилась к раковине, оттеснила отца в сторону и подставила рот под струю воды.
–
Боже мой! – воскликнул папа. – Неужели нам придётся подвешивать её к потолку?
– Я?
Боже мой, по какому поводу? Разве я пришла бы к вашему величеству, если б у меня была причина сердиться на вас?
–
Боже мой! – воскликнула она, выйдя на улицу. – У тебя такой измождённый вид! Давно ты идёшь?
–
Боже мой… – отложив в сторону бумаги, я положила лоб прямо на колени и облегчённо вздохнула.
–
Боже мой, четвёртый час! – воскликнула я. – Нам надо через полчаса быть дома, иначе что я маменьке скажу? Нас никуда больше не отпустят!
–
Боже мой, – сказала она. – Вот сюрприз-то. Тут никого нет. Вы обе сегодня остаётесь без ужина – ты за то, что врала, а ты за то, что её поддерживала.
–
Боже мой, а я-то думал, что он записался добровольцем! Неужели нет?
– Господи
боже мой, – вздохнула гражданка, показывая сыну серую, плохо пропечённую ковригу, – хлеб всё дорожает, да он теперь и не чистый пшеничный.
–
Боже мой, какой ужас! – тихо воскликнула старушка, без сил опускаясь на стул. – Это была моя последняя надежда.
–
Боже мой! Ну почему этот чёртов телефон звонит всегда так не вовремя?