Московские
концептуалисты ниспровергали идеологию социалистического реализма, прибегая к художественным практикам, которые теперь, с исторической дистанции, можно спокойно назвать постмодернистскими.
– В-третьих, разнообразие видовых понятийсущественно зависит от качества работы сознания
концептуалиста при постулировании исходных понятий и отношений концепции.
Там, где слагаемые мастерства фотохудожника подобны мастерству
концептуалиста или, напротив, расходятся с ним, я искал примеры, которые могли бы усилить, подчеркнуть линии моего предмета.
Здесь будет много примеров, но для начала пусть появится ещё один из задачника
концептуалистов.
Факт этот странный, но истинный: в ходе работы
концептуалиста данность, с которой он работает, меняется.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: ливонский — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Однако в этом шаге проявляется не только альтруизм и человеколюбие
концептуалиста, в котором он снисходительно соглашается поделиться добытым знанием.
Для
концептуалиста универсалии существуют в человеческом уме, они связаны с его аналитико-синтетической работой над признаками конкретных вещей, то есть над результатами их чувственного познания.
Но вместе с тем и творчество «Митьков», и работы московских
концептуалистов прямо-таки кричат о жажде человеческого общения!
Это некоторым образом примиряло его с выходками современных
концептуалистов, и всё же он никак не мог поверить, что кто-нибудь захочет платить за нечто столь банальное и недолговечное.
Сдержанность и минимализм
концептуалистов ниспровергается безудержной экспрессивностью и спонтанностью художников интуитивной школы.
Так что возрождение исторического авангарда совпадает с временем сознательного отрицания его художественного кредо будущими
концептуалистами.
Хотя, может, и
концептуалист какой-нибудь.
Может быть, именно тогда она решила во что бы то ни стало вырваться в столицу, где на выставки
концептуалистов можно ходить каждую неделю, а к перформансу с плакатом «Долой царизм!» кто-нибудь да присоединится.
Суть арт-деятельности усматривается
концептуалистами не в выражении или изображении идеи (как в традиционных искусствах), а в самой «идее», в её конкретной презентации, прежде всего в форме словесного текста, а также сопровождающих его документальных материалов типа кино-, видео-, фоно-записей.
При этом
концептуалисты достаточно регулярно играютна предельно тривиальных, банальных, общеизвестных вроде бы в обыденном контексте «концепциях» и «идеях», вынося их из этого контекста в заново созданное концептуальное пространство функционирования (в музейную или выставочную среду, например).
Установки
концептуалистов, как и вообще авангардно-модернистского движения, принципиально антиномичны.
В живописи появились
концептуалисты, гиперреалисты и ещё бог знает кто с перестроечным духом.
Он всегда взволнован, этот антипод
концептуалистов, всегда бьётся с какими-то ветряными мельницами, что может вызывать недоуменную улыбку, раздражение, негодование, но вряд ли – равнодушие.
Это позднее
концептуалисты увидели смысл в том, чтобы помогать разваливаться гиперреальному.
Поэтому современный художник называется
концептуалистом.
Если в авангардистском типе взаимоотношений автора, текста и социума автор репрессировал социум при помощи своего текста, а в эпоху бронзового века автор вместе со своим текстом подвергался репрессиям со стороны социума, то в эпоху железного века московским
концептуалистам удалось сделать наглядной работу репрессивных механизмов, порождающих прямое высказывание, в результате чего были нейтрализованы властные претензии и текста и социума.
Мир
концептуалистов не давал человеку возможности выбора.
Не касаясь всех граней этой сложной проблемы, отметим её широкое раскрытие в работах фотореалистов, живописи – «реди-мейд», и даже определённой части
концептуалистов.
Подобно возникшим в 1960‐е и 1970‐е годы литературным кафе, таким как «Дерзание» или «Сайгон», кружок
концептуалистов функционировал как один из способов «внутренней эмиграции», характерной для повседневной жизни в позднесоветский период.
В конце концов, если его коллеги-литературоведы видят смысл в текстах
концептуалистов, почему этого смысла он не мог видеть в статье о корчевателе?
Но, преодолевая новый хаос, или порой погружаясь в него до самого дна, он отказывается напрочь от затейливых игрищ
концептуалистов и постмодернистов.
На первый план
концептуалистами выдвигается воссоздание типичных структур мышления, стереотипов массового сознания.
А твоя модель уже сидит на волосатых коленях какого-нибудь
концептуалиста.
Да нет, я понимаю логику
концептуалистов.
Мы понимали, что ваши
концептуалисты получили новый, принципиально иной инструмент анализа.
Причём
концептуалист именно в том смысле, какой вкладывали в это понятие американские художники и критики 1960—1970-х.
Грохнул дверью так, что со стены слетел бесценный картон в разноцветных пятнах какого-то французского
концептуалиста.
Этот неумолимый закон имиджмейкерства в конце концов сработал, и боготворящие слово московские
концептуалисты доверчиво распахнули объятия некогда гонимым живописцам: в TV-галерее развёрнута знаменательная экспозиция.
Концептуалист обещал заняться обложкой самого важного, предстоящего, альбома группы.
Она обвешала квартиру картинами советских живописцев, и не каких-то там гонимых
концептуалистов или митьков.
Из чудовищного в литературном и художественном отношении советского опыта
концептуалисты вынесли важный урок: никакого «открытого чувства», никакого пафоса, связанного с выражением, никакой лирики.
Это говорит о смещённых ориентирах личных границ советского человека, а также о попытке
концептуалистов определить границы собственной личности в мире через очерчивание личного пространства.
Этот пересказ, вероятно, является гротескно-игровым преувеличением, но нечто подобное вспоминают и другие участники первого выступления
концептуалистов для ленинградских коллег.
Персонажный метод творчества оказывается для
концептуалистов основной стратегией в производстве и одновременно деконструкции субъективности, индивидуальных и коллективных, своих и чужих языков [Бобринская 2013: 22–23].
Подобная отстранённая имитация советских дискурсов помогала
концептуалистам уловить перформативную природу ритуализованных речи, письма и визуального искусства позднесоветской эпохи, обыгрывая её художественными средствами.
И в той неожиданной лёгкости, с которой герой проходит мимо них, ничуть не больше тяготясь расставанием, чем когда он проходит мимо, скажем, так любимого
концептуалистами милиционера, нет ничего удивительного.
Несмотря на убедительность этой характеристики московского и ленинградского/петербургского арт-миров как антиподов, представляется возможным утверждать, что интерес «Митьков» к перформативным арт-объектам как узловым точкам на пути самопознания во многом сближает их с московскими
концептуалистами – ввиду общности целей.
Пусть внутри самого кружка московских
концептуалистов и не было принято деление ни по возрасту, ни даже по принадлежности к тому или иному поколению, творческие практики круга и стоявшие за ними концепты со временем претерпели явные изменения.