Серпийцы. Перпендикулярный мир

Юша Минт (2025)

Когда тебе шестнадцать лет, у тебя ещё уйма времени, чтобы выбрать себе дело по душе… но не на планете Серпи. Здесь подростки приступают к работе уже с четырнадцати. Хорошо хоть, что выбирать им нужно не из тысячи разных профессий, а всего из пяти, и самая престижная — это работа разведчиков. Кари поступает в разведку назло своему авторитарному отцу. Тот уверен, что сын, пусть даже и умея управлять энергией, вылетит со службы ещё до конца первой недели. А вот родители Стрижа, который видит энергию других людей, совершенно не волнуются о будущем сына. Да и ни о чьём будущем, кроме своего. Стриж становится разведчиком, чтобы исправить их ошибки. Наставником новичков назначают Лио, но он, кажется, совсем этому не рад. Впрочем, парням всё равно придётся найти общий язык, ведь в первый же день их отправляют на задание: ребятам предстоит спасти обречённую на гибель планету. Энергией пользоваться можно! Но что если одних сверхспособностей недостаточно, чтобы стать хорошим разведчиком?..

Часть 1. Серпи — Глава 1. Без права выбора

Кари совершенно точно знал, что ни за какие льготы в сдаче энергии не согласится стать учёным-приграничником.

Вот уже полчаса он, держа в руке скальпель, пялился на дохлую крысу, лежавшую на лабораторном столе перед ним, а крыса, в свою очередь, пялилась на Кари. От мёртвой тушки зверька веяло холодом, кожу парня неприятно покалывало. Чтоб ещё раз он согласился работать с умершей энергией!

Впрочем, выбора ему не давали. Толстуха, заведующая научной лабораторией, просто кинула на стол Кари крысу, которую другой учёный только что вытащил из Пустоты, и приказала «разрезать и составить полный отчёт о состоянии внутренних органов». Из всей этой речи Кари понял только то, что крысе надо было вспороть брюхо, но как это сделать, он понятия не имел.

Зверёк лежал на боку, когтистые задние лапки были скрещены. Чёрная шерсть крысы топорщилась в разные стороны, длинный жирный хвост вытянулся чуть ли не на полстола. Из пасти торчали мелкие, но, судя по всему, очень острые зубы. Кари прикусил губу. Может, тут найдётся какой-нибудь валлег, который согласится воткнуть скальпель в тушку вместо него?

Он поднял голову и огляделся. В большой и до омерзения светлой лаборатории царила суматоха: одетые в белые халаты приграничники звенели склянками и колбами, шуршали бумагой, спорили друг с другом до хрипоты, скрипели дверцами клеток для животных… Толстуха отчитывала двух бытовщиц, мывших панорамное окно. Её дочка, нескладная девчонка лет шести, сидела неподалеку и, пользуясь тем, что мать не видит, увлечённо копалась в мусорном ведре. Вот как раз она, решил Кари, не побрезговала бы мёртвой крысой, но кто ж ей разрешит!

С тяжёлым вздохом отложив скальпель, практикант откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Ну почему именно ему всегда достаются самые сложные задания? Он ведь даже не учёный!

Время, как назло, тянулось очень медленно. Кари попробовал было прикорнуть хотя бы минут на десять, но когда снова открыл глаза и взглянул на экран своего энобраслета, оказалось, что прошло всего две. Да когда же наконец закончится эта практика?!

Наконец энобраслет коротко мигнул, обещая скорое освобождение. Кари тут же повеселел и, снова развалившись на жёстком стуле, принялся быстро разминать кисти рук. Работу в последние пять минут смены он искренне считал преступлением, но никто из учёных, похоже, его мнения не разделял. Пристально оглядев трудящихся в поте лица приграничников, Кари прищурился. Вон тот в тёмных очках выглядит самым уставшим, надо бы помочь бедолаге расслабиться.

Кари как следует потёр ладони друг о друга и ощутил, как к коже приливает приятное тепло. Закрыв глаза, он постарался отвлечься от шума лаборатории и целиком сосредоточиться на своей энергии. Конечно, после длинного дня практики её в теле оставалось не так много, но на пару забавных фокусов хватит. Кари крепко прижал ладони друг к другу, направив их пальцами от себя, и приказал своей энергии течь в руки. Горячие, щекочущие кожу изнутри потоки потянулись к ладоням. Кари в очередной раз порадовался, что от природы обладал положительной, «отталкивающей» энергией: ребята с «притягивающей» частенько жаловались, что собственные силы буквально вымораживают им руки.

По мере того, как тёплое, чуть искрящееся, как артийская газировка, тепло выходило из ладоней наружу, Кари всё больше разводил их в стороны, превращая сложенные вместе ладони в подобие чаши, в которой теперь помещалась его энергия. Наконец решив, что выпустил из тела достаточно сил, практикант мысленно придал этой энергии форму шара, идеально круглого и твёрдого наощупь, а затем открыл глаза. Он всё ещё чувствовал шар лежащим у себя в ладонях, но разглядеть его не мог: способностью видеть свою силу природа энергусов не наградила.

Тем временем очкарик, выбранный Кари в жертву, что-то быстро строчил на бумажке, то и дело поправляя очки, которые съезжали ему на нос. Выглядел он довольно молодо, наверное, тоже практикант. Ишь, какой старательный! Кари едва слышно нашептал шару из своей энергии пару слов, затем опустил руки под стол и там аккуратно развёл их в стороны, оставив энергию висеть в воздухе. Секунду полюбовался ничего не подозревающим Очкариком — и мысленно приказал шару лететь в его сторону. Когда энергия добралась до затылка парня, Кари щёлкнул пальцами. Шар легко втянулся в голову практиканта, словно нечто всосало его внутрь.

Очкарик вздрогнул, а затем, отложив ручку, медленно поднялся из-за стола, выставил перед собой руки и, высоко задирая ноги, потопал в сторону клеток с животными. Какая-то приграничница испуганно вскрикнула, когда практикант врезался ей в бок и неожиданно резво схватил за тонкую шейку. Девушка дёрнулась, пытаясь вырваться из захвата, а Очкарик, пробормотав что-то вроде «М-м, какой прекрасный образец!», принялся расстёгивать на ней рабочий халат. Приграничница взвизгнула. Когда Очкарик уже был готов запустить руку под блузку учёной, Кари, ухмыльнувшись, ослабил контроль — и очнувшийся практикант в ужасе уставился на свою коллегу.

— П-простите, я не понимаю, как это п-полу…

— Да иди ты знаешь куда!

— Из-звините, я не з-знаю, что на меня нашло…

Кари, пряча довольную ухмылку, отвернулся к окну и привычно сделал вид, что ни имеет никакого отношения к произошедшему скандалу. Впрочем, свидетелей того, что напасть на девушку Очкарику приказал именно он, всё равно не было, а густая темнота за стеклом всегда хорошо умела хранить секреты.

Лаборатория, в которой сидел Кари, находилась в буквальном смысле на краю вселенной — в большой приграничной станции, зависшей одной своей половиной в Пустоте: так называлось необъятное безжизненное пространство, абсолютно чёрное, так что любой источник света казался в нём ярче, чем он был на самом деле. Пустота окружала все существующие миры, которые двигались в ней подобно частичкам пыли в воздухе, только гораздо более организованно. Любые две плоскости — так в этом мире называли вселенные, — перемещались в Пустоте либо параллельно, либо перпендикулярно друг другу, а на приграничных станциях, распределённых по всему периметру этого мира, учёные отслеживали их перемещения, чтобы вовремя успеть среагировать на возможное столкновение вселенных. На каждой из станций даже существовали отдельные этажи с каютами для разводчиков плоскостей — людей, которые в случае угрозы для своей вселенной с помощью энергии изменяли направление движения другого мира, не давая ему столкнуться с этой плоскостью и причинить ей вред.

Впрочем, не только движение вселенных интересовало тех, кто работал на приграничной станции. Несмотря на долгие годы лабораторных экспериментов и наблюдений, Пустота до сих пор оставалась плохо изученным явлением, потому что была непредсказуема. Порой в ней сами собой возникали аномальные зоны, и чем ближе каждая из них оказывалась к миру Кари, тем больше интереса она вызывала у приграничников. Одна из таких зон как раз появилась рядом со станцией несколько дней назад, и учёные, которые не могли нарадоваться своей удаче, отложили все запланированные исследования ради новых опытов в этой части Пустоты. Крыса, которую Толстуха кинула на стол Кари, тоже была одним из экспериментов: зверька запихнули в аномальную зону, чтобы посмотреть, что случится там с живым организмом, и крыса — по мнению практиканта, вполне предсказуемо — сдохла.

Вновь вернувшись мыслями к своему заданию, Кари невольно сфокусировал взгляд на отражении лаборатории в панорамном стекле, и его радость от недавней удачной шуткитут же утихла. В груди что-то болезненно сжалось. А что, если ему не зачтут сегодняшний день? Ведь тогда придётся оставаться здесь ещё на сутки и снова смотреть на эти белые стены…

Нет. Сегодня он улетит отсюда. И хорошо бы навсегда!

По обычаям родной планеты Кари — Серпи, — все подростки, включая него, обязаны были после окончания основной учёбы отработать ещё четыре месяца, то есть сто двадцать дней практики, во время которой они пробовали свои силы в каждой из пяти существующих на Серпи профессий — ну, или как в случае Кари, в каждой из трёх доступных ему: некоторые профессии не могли получить те серпийцы, чьи тела вырабатывали недостаточное количество энергии в сутки.

Казалось бы, всё было просто: прийти, отработать практику, получить отметку об этом, на следующий день повторить. Но у Кари как-то сразу всё не заладилось. Одну только практику у разведчиков — исследователей планет в других плоскостях — он проходил почти год: то кураторы не засчитывали ему идеально пройденное в симуляторе задание, то и вовсе отказывались даже принимать Кари к себе на практику. Когда он прилетел на приграничную станцию, чтобы отработать положенные дни в качестве бытовщика и приграничника, ситуация чуть улучшилась, но всё равно это тянулось уже очень долго, поэтому Кари с нетерпением ждал того момента, когда наконец зайдёт в космоборт и отправится обратно домой. Тем более что со своей будущей профессией практикант уже давно опреде…

Оборвав его на середине мысли, за спиной Кари раздался оглушительный грохот: стеклянная створка входной двери, резко распахнувшись, ударилась о стену лаборатории и разлетелась по полу тысячей острых осколков. Кто-то закричал, но тут же смолк, когда в помещение ворвался высокий широкоплечий мужчина в белом халате. Тёмные, почти что чёрные волосы учёного, в которых уже виднелась первая седина, были взъерошены, щёки раскраснелись, а глаза сверкали ярче, чем лампы на потолке.

— Пустота их всех забери! Они, видите ли, «перепутали сигналы»! Фарды! Валлеги! Энерговыродки!!!

Кари резко выпрямился на стуле и судорожно провёл рукой по своим тёмно-коричневым волосам, пытаясь придать коротким лохмам более-менее приличный вид, а проходившая мимо него приграничница быстро проверила, на все ли пуговицы застёгнут её рабочий халат. Учёному, впрочем, не было никакого дела до чужой униформы. Метеором пролетев по лаборатории, он остановился возле Толстухи и прорычал:

— Брутта, скажите мне, что хотя бы здесь всё в порядке!

Учёная жестом велела бытовщицам, которых до этого ругала за разводы на окне, заняться осколками разбитой двери и повернулась к приграничнику.

— В порядке, мас Ви, — кивнула она. — Всем даны задания. Есть первые результаты опытов с крысами и клаттами, через двадцать минут будут отчёты о состоянии пристанционной области Пустоты. Желаете посмотреть?

Мас Ви, являвшийся одновременно ответственным за всю приграничную станцию, куратором учебной практики Кари и, что хуже всего, его отцом, мотнул головой.

— Позже. У меня там два фарда направили несколько тысяч разведчиков не туда, куда следовало. Даже не хочу представлять, сколько всего мне придётся выслушать этим вечером от Совета Серпи!

И учёный, шумно сопя, начал осматриваться в лаборатории с таким видом, будто те самые фарды сейчас сидели в ней, по какому-то недоразумению всё ещё живые и здоровые. Кари решил под шумок выбросить дохлую крысу в мусорку под столом, но вдруг мужчина остановил свой взгляд на нём, и практикант замер, так и не успев дотянуться рукой до зверька.

Мас Ви несколько секунд смотрел на сына, а потом вновь повернулся к Толстухе и спросил что-то настолько тихо, что как Кари ни пытался, не смог ничего разобрать. Толстуха почему-то тоже посмотрела на практиканта, а потом шёпотом принялась отвечать мужчине. Сначала она говорила спокойно, но с каждым мгновением её жесты становились всё более эмоциональными, и под конец своего монолога приграничница уже размахивала руками во все стороны.

Учёный нахмурился. Кари всё же схватил крысу со стола и, стараясь не думать о том, что держит в руках, швырнул её в мусорное ведро. Раздался тошнотворный «чавк».

–…дальше я сам, — донеслось до практиканта, и он, подняв глаза, увидел, как ответственный за станцию направляется к нему. Ногой отпихнув от себя мусорку, Кари ещё раз пригладил волосы и одёрнул свою униформу — такой же, как у всех, длиннющий халат, который был ему не по росту.

— Ну, что тут у тебя? — спросил мас Ви, приблизившись к столу практиканта. — Есть результаты за день?

Кари сглотнул и пододвинул к отцу стопку бумаг, которые заполнил ещё утром.

— Это всё? — изогнул одну бровь учёный. Его правое плечо заметно дёрнулось.

— Да, мне сегодня давали только это задание, — пробормотал Кари, старательно отводя взгляд.

Ему в лицо пахнуло холодом: отец так и пульсировал отрицательной энергией. Холод был не такой сильный, как от мёртвой крысы, но всё же довольно ощутимый, и волоски на руках Кари встали дыбом.

— Ты пытаешься обмануть одного из сильнейших энергусов, — произнёс учёный без тени угрозы, как будто говорил со старым приятелем, а не с подчинённым на двадцать шесть лет себя младше. — Не забывай, Кари, я всегда могу почувствовать, когда ты врёшь. У тебя в груди образуется большой тёплый шар из энергии, дыхание учащается…

Кари тут же стиснул губы покрепче и постарался не дышать, но мас Ви лишь усмехнулся.

— Достань крысу из ведра под твоим столом и закончи опыт. Маса Массл сказала мне, что ты должен был предоставить отчёт уже… — Он сверился со своим энобраслетом. — Уже полчаса назад, если не больше. Вперёд!

Кари резко вдохнул, снова начав дышать, и хотел было возразить, но приграничник уже направился прочь от стола.

— Через десять минут жду отчёт.

Практикант громко фыркнул. Отец, как всегда, в своём репертуаре. Пустота его забери! Неужели он до сих пор верил, что его работа на станции реально важна? Чушь! Уж Кари-то знал, что такое действительно стоящее дело…

Тем временем смена в лаборатории подошла к концу. Едва на энобраслетах сотрудников появилась цифра «восемнадцать-ноль-ноль», все как один зашевелились, послышались негромкие радостные возгласы — громкие никто не решился издать, пока в помещении находилось сразу два начальника. Опять зазвенели колбы и склянки, лаборатория наполнилась тем особенным гулом, который всегда означал пересменку. Одни приграничники, проведя положенную норму опытов, уходили отдыхать на верхние этажи станции, где находились столовая и большая, одна на всех, развлекательная комната. Другие приграничники, ещё бодрые и розовощёкие, только прибывали в лабораторию, чтобы продолжить работу своих коллег. Те, кто уходил, отмечались у Толстухи: прикладывали свой энобраслет экраном к её браслету, раздавался тонкий писк, и к трудовому стажу каждого приграничника прибавлялся ещё один день. Или не прибавлялся, если Толстуха считала, что учёный или учёная отработали сегодня очень плохо.

Кари так засмотрелся на пересменку, что даже про задание своё опять забыл. Скальпель, который он взял в руку, уже успел потеплеть, и какой-то приграничник, проходя мимо его стола, бросил в мусорное ведро с крысой открытую банку с напитком, который тут же залил безжизненную тушку. А потом — словно мало было Кари неприятностей! — пока он искал какую-нибудь бумажку, которой можно будет воспользоваться как перчаткой, мусорное ведро и вовсе куда-то пропало.

Кари ругнулся себе под нос и начал оглядываться по сторонам. Тут-то и обнаружилось, что ведро стащила дочка Толстухи, та самая нескладная любительница поковыряться в отходах. Опрокинув мусорку на белую плитку пола, Уродина уселась рядом с ведром и теперь вертела найденную в нём крысу в руках, словно какую-то игрушку.

Кари вылез из-за стола и подошёл к девочке.

— Отдай, Уродина.

Она посмотрела на него большими, как две планеты, глазищами и, покачав головой, прижала мокрую крысу к себе. Кари передёрнуло от отвращения.

— Отдай, Уродина, а то вместо неё тебя вскрою.

И он помахал рукой, в которой по-прежнему держал скальпель.

— Мама-а-а! — крикнула Уродина, вскакивая с места.

Кари сделал шаг по направлению к ней, и тут ему в руку вонзилась острая игла из горячей энергии. Практикант вздрогнул и рефлекторно разжал пальцы. Скальпель выпал из его руки, со звоном ударившись об плитку пола, и в этот момент Кари настигла ошеломительная боль в запястье. Схватившись за руку, он буквально согнулся пополам.

Подскочившая сзади — хотя как это вообще может двигаться быстрее двух валланов в час? — Толстуха уже держала наготове ещё одну энергетическую иглу.

— Только попробуй! — прошипела она.

Уродина громко всхлипнула и, бросив крысу, подбежала к Толстухе. Та неловко обняла её свободной рукой, прижав к себе.

— Что здесь происходит?!

Рядом с Кари вдруг возник — только его не хватало! — разъярённый отец. Толстуха повернулась к нему.

— Ваш сын только что пытался убить мою дочь!

— Да зачем она мне сдалась? — огрызнулся Кари, выпрямляясь, но тут же получил сильный тычок в рёбра от отца и, охнув, заткнулся.

— Брутта, я уверен, это недоразумение можно уладить. — Учёный прищурился, посмотрев сначала на Уродину, а потом на мёртвое животное на полу. Правое плечо мужчины вновь дёрнулось. — Само собой, Кари не хотел причинять вред вашей дочери. Ему нужна была только крыса. Ну, просить он не умеет, вы же знаете.

— Он угрожал Анке! — с нажимом повторила Толстуха. — Если этот энерговыродок выкинул опытный образец в помойку, это его проблемы! А нападать на мою дочь я никому не позволю.

Уродина снова всхлипнула и плотнее прижалась к матери. Тем временем приграничники, прибывшие на ночную смену в лаборатории, как-то незаметно перетекли поближе к эпицентру конфликта и теперь стояли вокруг, ловя каждое слово. Всё-таки не каждый день увидишь, как ссорятся два непосредственных начальника!

— Знаете, Брутта, я тоже никому не позволю нападать на своего сына, — медленно произнёс мас Ви, и в его голосе прозвучали угрожающие нотки. — Да, он виноват, и, само собой, я прошу у вас прощения за то, что сделал Кари. Ему очень стыдно, ведь так?

Нет, Кари ни капельки не было стыдно. Больно было, обидно было, а вот стыдно — совсем нет. Однако вслух он этого не произнёс и только нехотя кивнул, как бы соглашаясь со словами отца.

— Вот. Но признаем также, что и вы погорячились с вашими иглами. Использование любых видов оружия, в том числе энергетического, на станции запрещено, и сейчас уже я, как ответственный за эту станцию, могу предъявить претензии вам, Брутта, за нарушение правил.

Круглое лицо Толстухи резко покраснело. Кари посмотрел на неё, и его губы сами собой растянулись в улыбке. Получи, чокнутая мамаша!

— Впрочем, на первый раз мы вполне можем обойтись и устным предупреждением, — примирительным тоном добавил отец. — Если вы сейчас же уберёте иглы.

Кари чуть не поперхнулся воздухом. Чего-о-о?! Устное предупреждение?! Да ему же руку продырявили насквозь! Пусть и не настоящей иглой, но он до сих пор чувствовал в запястье раскалённую, как перегретый двигатель космоборта, чужую энергию.

Впрочем, стоило практиканту сосредоточить своё внимание на игле, она тут же начала таять. Раскалённая энергия вдруг стала просто горячей, потом тёплой, а потом и вовсе перестала ощущаться. Кари осторожно потрогал другой рукой воздух рядом с пострадавшим запястьем. Иглы больше не было. Боль в руке тут же пошла на спад.

— Только из уважения к вам, Ларс.

— Спасибо, Брутта, — с явным облегчением выдохнул отец и, громко прочистив горло, добавил: — И да, это первое и последнее предупреждение насчёт оружия. Надеюсь, вы понимаете.

Повернувшись к Кари, ответственный за станцию кивком головы велел сыну следовать за ним и направился к выходу из лаборатории. Под ногами мужчины громко захрустели осколки разбитой им двери, которые бытовщицы ещё не успели убрать. Кари не рискнул остаться с Толстухой в одном помещении и поспешил за отцом, тщательно огибая те участки пола, где стекла было особенно много.

Толпа любопытных приграничников, разочарованная таким быстрым разрешением конфликта, рассосалась так же незаметно, как и возникла.

В полном молчании отец и сын прошли по безлюдному коридору станции, спустились по лестнице на два этажа ниже, пересекли просторный холл и вошли в каюту, которая последние полгода служила Кари подобием дома. Здесь, как и в лаборатории, всё было пронзительно-белым, и практикант поморщился, зайдя внутрь.

Ларс, вошедший первым, жестом указал Кари на не застеленную с утра кровать, а сам уселся на стол, который по сравнению с ростом мужчины выглядел скорее как широкая табуретка.

— Ты ведь понимаешь, что только что перечеркнул все свои шансы на то, чтобы стать приграничником на этой станции? — бросился из плоскости в Пустоту отец, как только практикант опустился на край кровати.

Кари лишь хмыкнул, глядя себе под ноги, и потёр то место, куда вонзилась энергетическая игла Толстухи.

— Тебе смешно? — тут же рявкнул Ларс. — А мне вот было не очень, когда я выгораживал тебя перед Бруттой! Зачем ты угрожал её дочери? Нельзя было решить этот вопрос мирно?

— Я пытался, — пожал плечами Кари. — Но эта Уродина тупая как…

— Как ты, очевидно. Иначе твой поступок не объяснишь!

Кари посмотрел на учёного и открыл было рот, но Ларс снова не дал ему и слова вставить.

— Ты один из худших практикантов, которые когда-либо работали на этой станции. За полгода ты не сделал ничего такого, чтобы я мог с чистой совестью засчитать тебе хотя бы один полный день практики! Другой куратор на моём месте давно бы отправил тебя обратно на Серпи.

— Ну вот видишь, как мне повезло, что на твоём месте ты, — криво улыбнулся Кари.

— Да, повезло! Повезло, что такой ни на что не годный практикант может хоть как-то добраться до Посвящения раньше, чем в восемнадцать лет!

— Да почему негодный-то сразу? Между прочим, практику у разведчиков я прошёл сам, без твоей помощи!

— Не иначе как чудом и не назовёшь, — буркнул учёный, дёргая правым плечом, и Кари при виде этого движения тоже весь передёрнулся: ещё чуть-чуть, и плечо отца начнёт сниться ему в кошмарах!

Ларс со вздохом посмотрел на сына и скрестил руки на груди.

— Ты думаешь о чём угодно, только не о своём будущем, Кари, — покачал головой он. — Ты достаточно сильный энергус, но что ты умеешь кроме того, чтобы бездарно растрачивать свои силы на развлечения? В разведке ты полный ноль, в науке тоже. Ты даже мёртвую крысу не смог разрезать! Что уж говорить об опытах в Пустоте…

Учёный прикрыл глаза и потёр пальцами переносицу.

— Похоже, работа бытовщиком — единственный возможный для тебя вариант. Не такой карьеры я тебе хотел, конечно, но раз другого выбора нет…

— Почему это нет? — взбрыкнул Кари. — Не знаю, как ты, а я собираюсь работать разведчиком! Моего энергенциала как раз достаточно для поступления на службу.

— Это даже для шутки плохо. Ну сколько ты продержишься на такой работе, с твоим-то отношением к ней? Неделю, две? А потом получишь отметку о принудительном увольнении в трудовом листе и всё равно пойдёшь работать бытовщиком.

— Не пойду.

— А тебя никто и не спросит! У всех уволенных дорога одна. Скажут тебе: «Лети в другой конец плоскости выгребать говно за изолированными», — и ты полетишь. Скажут: «Иди работай в вонючих пещерах в Лабасто», — и ты пойдёшь. Потому что права выбора у тебя уже не будет. Вообще!

— А вариант, что меня не уволят из разведки, не рассматривается? — изогнул одну бровь Кари.

— Это лишь вопрос времени, так что лучше бы тебе сразу выбрать профессию бытовщика. Я уже договорился со своим знакомым, он завтра прилетит на твоё Посвящение. Ему как раз пора брать подопечных на обучение, а поскольку он очень опытный бытовщик, работа под его началом — неплохой старт для твоей карьеры.

— И чем же он занимается?

— Обслуживает соседнюю приграничную станцию.

Кари громко фыркнул:

— Мечта, а не работа! А главное, столько возможностей, я даже не знаю, какую мне выбрать: вынести тонну дерьма за крысами или подтереть чужие жо…

— Хватит! — перебил его Ларс. — Бытовщики не только грязь убирают. Посмотри вокруг — эта станция построена их руками! Хотя к ремонту неисправных частей тебя вряд ли допустят… Но ты сможешь готовить еду для сотрудников или кормить лабораторных животных, или…

— Или я сразу выберу ту профессию, которую хочу!

— Кари, работа в разведке не для тебя, — устало повторил отец. — Да, у тебя неплохие природные данные, но мало просто иметь силу, нужно также уметь ей распоряжаться.

Кари вскочил с кровати и упёр руки в бока.

— Значит, ты такого мнения о родном сыне? Не веришь, что я могу стать кем-то большим, чем мойщик окон?

— Довольно.

Стол натужно скрипнул: учёный поднялся с места и навис над сыном. Он и так был выше парня на полголовы, а сейчас и вовсе казался каким-то великаном.

— Я лучше знаю, что тебе нужно, Кари. И поскольку сейчас от меня зависит, закончится ли наконец твоя практика, сделаем так. Через два часа от станции отходит космоборт до Серпи. Ты летишь на нём домой. Завтра прилечу я, и вместе со мной ты отправишься на Посвящение, где выберешь профессию бытовщика. А чтобы у тебя не возникло соблазна пройти церемонию где-нибудь в другом месте, последний день твоей практики я тоже засчитаю тебе завтра, прямо перед Посвящением.

— Но… Но разве так можно? — только и сумел выговорить Кари.

— Можно. Главное, чтобы практика была окончена, а в какой момент — не так важно.

Ларс посмотрел на сына сверху вниз, поправил расстегнувшуюся пуговицу его халата, пригладил выбившиеся из причёски волосы — Кари при этом инстинктивно втянул голову в плечи, — и вдруг улыбнулся, смягчив взгляд.

— Я ведь не враг тебе, сын.

Кари презрительно сморщился в ответ и, опустив руки вниз, сжал их в кулаки.

— Не стоит этого делать, — качнул головой учёный, верно истолковав его жест. — Я правда не желаю тебе зла. Я ведь твой отец и хочу как лучше. Когда-нибудь ты меня поймёшь.

Сказав это, Ларс повернулся и вышел из каюты, оставив Кари в полном одиночестве. Негромко хлопнула, закрываясь, входная дверь.

Кари резко выдохнул и разжал кулаки. Шары из тёплой энергии, скопившейся в ладонях, метеорами рванули в стороны. Один за другим раздались два хлопка: энергия Кари ударила по стенам каюты, оставив на гладких поверхностях заметные вмятины. Парень с досадой поморщился: если эти шары кому-то и предназначались, то уж точно не безжизненным кускам металла.