Мои любимые преподы

Юлия Гауф, 2023

Они – мои бывшие преподы, наследники двух влиятельных семей города.Они смазливые, порочные, чарующие подлецы.Нас связывали любовь, страсть и летние ночи, а мое счастье казалось бескрайним.Но теперь я не подпущу их близко, не прощу и не дам вернуться.Я жду ребенка.И сохраню эту тайну.МЖМ (отношения девушки с 2 мужчинами)

Глава 2. Ярослав

— Воронцов, почта.

При словах этих вздрагиваю, и вспоминаю лежащий под подушкой желтый галстук. Галстук, который не положено иметь в камере СИЗО, но мне его передали. А еще записку: «От Евы».

Ева… интересно, как она? Скучаю по ней невыносимо. Каждый день, каждый час, каждую минуту вспоминаю, перед глазами ее бледное лицо в нашу прошлую встречу — не поверила. Запуталась совсем, да я и сам хорош, раз устроил перед ней ту сцену.

Сколько спрашивал у адвоката, у Серого, который был у меня в прошлом месяце, у родных — все лишь глаза отводили, чем довели меня до ручки. А еще этот галстук, кричащий о том, о чем я сам должен был догадаться: Ева — Лилит.

А не сучка-Лиля.

Подхожу, принимаю посылку, и иду обратно в пятую камеру пятого следственного изолятора, сопровождаемый конвоем. «Сынок, питайся хорошо, мы скоро тебя освободим! Люблю, мама» — читаю я.

Мама немногословна, я в нее пошел.

Вот только в то, что освободят меня, я не верю: отца с должности сняли, семья на плохом счету теперь, но мама, отец и Серый полны какого-то больного энтузиазма. Лживого, как по мне.

Самообман все это.

— Слышь, может, правду уже скажешь? Хоть мне, по-братски, насиловал ту телку, а? — снова пристает сокамерник.

Витя, он же Вепрь, как просил его называть. Сидит за столом, уставившись в маленький телевизор с круглым экраном, и я славлю присланные матерью продукты рядом. Общее здесь все, да и ни к чему мне все эти вкусности, в горло не лезут.

— Правду я уже сказал.

— Не насиловал, значит? Ну да, мы все здесь невиновные собрались, — заржал Вепрь, и достал мозолистыми пальцами сигарету. — Ну а если серьезно? Слухи-то быстро расходятся, и все знают про ту хату, на которой ты элитную девку поимел.

Элитная девка, лучше и не скажешь. Дорого мне Лиля обошлась, очень дорого. И ведь доказательства к делу пришили: простынь с моим материалом, свидетелей слышавших крики, свидетелей видевших, как Лилю утаскиваю.

И ее справки из травмы. Следы насилия, которых не могло быть.

Но губернатор на славу постарался, спасибо Насте.

— Ну и долго мы будем играть? — сел на нары, закурил по приобретенной в камере привычке, и усмехнулся. — Нас пишут, и я знаю об этом, сам работал в подобной системе. Так нужно мое признание, да? Но зачем, если доказательства неоспоримы?

— Слышь, ты меня стукачом только что назвал?

— Спокойно, — киваю Вепрю, и он обратно садится, на удивление послушно. — Ну я не такой тупой, и сразу просек, что тебя специально ко мне посадили. Камера двухместная, здесь содержатся не обычные подследственные, а своеобразная элита, к которой ты не относишься. Так вот: никого я не насиловал, и закроем эту тему. Ах, да, угощайся.

Глазами указал на передачу из дома, и вдохнул в легкие дым.

Губернатор не идиот, и он знает, что Лилю я не насиловал. Меня ведь проверяли, прежде чем Настю мне подсунуть в невесты, и все они знают, что не способен я на подобное. Но любое неосторожное слово, брошенное Вепрю, могло послужить причиной обвинительного приговора.

А значит, нужно держать себя в узде, и больше молчать. Тем более, у меня это отлично получается.

— Воронцов, посетитель. Три шага вперед, и не двигаться.

Камера открывается, и я послушно выхожу — с ними лучше не спорить, чтобы в карцере не оказаться. Здесь хоть условия мягкие: конвой есть, но в наручниках водят лишь убийц.

Меня просто сопровождают к комнате свиданий, и я сначала думаю, что адвокат пришел. Но меня ведут дальше, заводят в переговорную, где за стеклянным стеклом я вижу Серого.

— Привет, — беру трубку, и здороваюсь с приятелем, которого чертовски рад видеть. — Отец уступил свое свидание? В этом месяце оно последнее.

— Да, уступил.

— Я рад, — искренне говорю, ведь так оно и есть.

Один лишь Серый, хоть и раздражает меня своим двинутым энтузиазмом, но зато не смотрит, как собака побитая. И не жалеет меня, как отец с матерью. Просто поддерживает, и этого достаточно.

— Ева… что о ней слышно? Ты звонил ей?

— Давай лучше о тебе поговорим.

— Серый, давай лучше о Еве. Меня достали эти хреновы тайны. Просто скажи, где она, и как она! — как же бесят эти недомолвки, а о Еве все предпочитают молчать, и даже родители, которые узнали нашу с ней историю, глаза отводят.

— Каникулы. Дома она, — отрывисто отвечает Штерн. — Мы не общаемся, и хватит на этом.

— Не хватит. Твою мать, ты можешь нормально объяснить мне, что случилось? Она не выходит на связь?

Серый криво улыбается, и пожимает плечами. Не хочет говорить о ней, или…

— С ней все в порядке? Хоть это скажи! — прошу, а сам холодею: вдруг с Евой беда, потому все и молчат о ней, чтобы меня не расстраивать.

— С ней все в порядке. Говорю же, каникулы, она дома. Не местная ведь, уехала. Я вот зачем пришел, — лицо друга застывает маской, скулы заостряются. — Я женюсь скоро, Яр. Свадьба в сентябре.

Первая мысль — на Еве женится. Я в СИЗО, Серый на свободе, и выбор очевиден: зачем ей насильник, если рядом есть Сергей Штерн, который безумно влюблен?

Тогда все логично и все понятно.

— На Насте. Она скоро станет моей женой, я должен был тебе сказать. А еще знай: совсем скоро ты выйдешь, сейчас я могу тебе это пообещать.