Должность Смерти

Элла Эйвери (2024)

Я мечтала о любви, о доме. Я хотела путешествовать по миру и наслаждаться жизнью. Но планы Судьбы сильно отличались от моих… Меня убили. Отобрали имя, а взамен наделили бессмертием, нечеловеческой пугающей силой и обязательствами. С тех пор именно я прихожу к умирающим и забираю их души. Я та, кого кличут Смертью.

Глава 7."Искушающие перспективы"

С нашей последней встречи прошло трое суток, но Самаэль до сих пор так и не заявил о своей цене. Более того, с прошлой встречи он, в принципе, ни разу не появлялся.

С Марком мы тоже давно уже не встречались. А про Адриана я вообще стараюсь лишний раз не вспоминать — боюсь не удержаться и все же наведаться к мальчишке.

На самом деле, ужас как хочу этого… Вновь почувствовать тепло дружеских объятий, насладиться живой улыбкой и приветливостью во взгляде. Как он там? Справился ли с горем? Победил ли болезнь? Я бы многое отдала за один единственный разговор… Но мои желания ничего не стоят по сравнению с его благополучием. Я буду мучаться и терпеть, но вредить человеку своим появлением не стану.

Вздохнув, я телепортируюсь и оказываюсь в самом нелюбимом районе, популярном среди тех, кто ищет грязных развлечений. Черные улицы освещаются неоновыми вывесками подпольных клубов и дешевых отелей с почасовой оплатой. Возле входа пошатывающиеся посетители громко смеются и теряются среди горького дыма.

Преодолевая порочные зловония, я заворачиваю за угол, за которым, увы, начинается еще более неблагополучная территория.

Слева от пустой дороги просторное поле очерчивает границу города. А справа — полуразвалившиеся маленькие нежилые дома заметно контрастируют со сверкающими огнями небоскребов, возвышающихся позади.

Здесь фонари стоят не для осветительного эффекта, а просто ради наличия. Я угрюмо вздыхаю и вступаю в ночную мглу. Едкая вонь мусора и человеческих отходов жизнедеятельности ударяет в голову похлеще любого нашатыря. Я моргаю несколько раз, усердно отгоняя появившуюся влагу на ресницах, и, не обращая внимания на тошнотные позывы, дохожу до заброшенного магазинчика с покосившейся ободранной вывеской:"Свежие ово".

Возле узкой пластмассовой входной двери находится полукруглый выступ из трех ступеней. На них ссутулившись сидит человек неопределенного пола и возраста. Он скрывает лицо в капюшоне сильно изношенной грязной куртки, явно на несколько размеров большей нужного, и опирается спиной на дверь, поджав к себе колени и пряча руки в карманах. Одна из его ног проветривается через дыру в районе большого пальца резинового сапога.

Я подсаживаюсь на широкий бетонный обшарпанный подоконник возле побитых стекол, заколоченных крупными деревяшками, и терпеливо жду.

Через какое-то время из-за угла выплывает шатающийся мужчина с небрежной щетиной в сером офисном костюме, с опустевшей стеклянной бутылкой в руке. Он идет в нашу сторону, но равнодушно проходит мимо. Наступает в глубокую лужу и спотыкается о невидимое препятствие, выронив кошелек из заднего кармана. Икнув, он безразлично направляется дальше. Заходит за соседний дом и издает мерзкие звуки справления нужды. Я брезгливо морщусь и обнимаю себя за плечи. Как же хочется поскорее уйти.

Минуту спустя пьяный человек возвращается и, остановившись возле нас, медленно оборачивается.

— Эй, бомжарик, ты тут бумажник не видел? — голос у него неприятный, годами прокуренный, вялый.

В ответ бездомный робко кивает в сторону лужи.

Мужчина в костюме снова икает и, неуклюже согнувшись, поднимает с сырой земли кожаный кошелек со стекающей с него грязной водой. Оттряхивает и заглядывает внутрь, однако увиденное его явно не радует, потому он раздраженно мычит.

— Тут денег не хватает. Ты взял?

Несчастный скрюченный бродяга отрицательно мотает головой и еще больше съеживается в угол. Озлобленный пьяный мужчина бегло озирается по сторонам и щурится.

— Здесь больше нет никого. Значит, ты взял. И врешь мне. Так нагло и бесстыдно.

Пьянчуга трясет бутылку над своим языком, жадно выскребая остатки, а затем хватает ее за горлышко, как биту, и угрожающе надвигается на бездомного. Приподнимает несчастного за шиворот куртки и без особых усилий отбрасывает в лужу, как полупустой мешок. При падении объемный потертый капюшон слетает, обнажая голову бродяги. Длинные каштановые прядки путаются в темной мутной воде и липнут к лицу.

Я кусаю себя за губу и невольно вскакиваю с места. Мои ноги сами подводят меня ближе к происходящему.

Мужчина в костюме хлестко разбивает бутылку об угол дома и, пошатываясь, приближается к валяющемуся в луже доходяге. Варварски хватает того за волосы и разворачивает лицом к себе.

Мы одновременно издаем удивленный возглас, открыв для себя истинный облик бездомного: выразительные, но потрескавшиеся, губы, светлые, но такие потухшие, глаза, облик изнеможденный и костлявый, но… до невозможности очаровательный. Какие бы ужасы ни происходили в жизни, ничто не смогло лишить природной красоты эту женщину.

От неожиданно прелестного вида пьяница зависает на несколько секунд с озадаченным лицом. Но его взгляд быстро возвращает себе устрашающий оттенок и наливается кровью вперемешку с ненавистью.

— Че моргалками так стреляешь? Думаешь, раз баба, так я пожалеть тебя должен? Гребаная ворюга!

Явно готовая к любому исходу собеседница смотрит на агрессора с апатичным безразличием. Грубые мужские пальцы продолжают яростно сжимать волосы на женском затылке, но вдруг раздраженно откидывают тело обратно на землю. Несчастная снова падает в лужу и упирается на хлипкие дрожащие руки.

Подобные ситуации каждый раз вымораживают меня до тряски. И сейчас я отчетливо слышу, как бешено стучит мое сердце и чувствую боль от вонзившихся в ладонь ногтей.

Я всегда старалась следовать за справедливостью и поступать правильно, но в этом чертовом мире мое"правильно"не считается таковым. Заступиться за слабого и дать по шее негодяю — это неправильно. Наказать убийцу-насильника, держащего измученных детей в подвале — тоже неправильно. Ведь вмешиваться в чужую историю нельзя, своими руками вредить даже самым беспощадным жестоким выродкам запрещено. Для моей работы"правильно" — это стоять неподалеку и безропотно наблюдать за жуткими зверствами, не испытывая при этом мук совести. Лишь обреченное молчаливое смирение.

В очередной раз я сжимаю ткань пальто и, не в силах продолжать смотреть на вершимое преступление, порывисто отворачиваюсь. И тут же взглядом натыкаюсь на знакомый костюм, совершенно неподходящий для обстановки.

По натянутым струнам моей души растекается сладостное облегчение, но на поверхности отображается лишь ошеломленный паралич.

— Ты…

— Я, — гордо и уверенно кивает Самаэль.

— Тебя долго не было.

— Неужто заскучала, юная Смерть?

Выгнув одну бровь, я осаждаю высокомерие мужчины смурным взглядом.

— Ты явился за платой?

— Не сегодня, — на его губах расцветает уже привычная хитрая ухмылка. — Этот вечер я бы предпочел провести за чем-то более занятным.

— Я бы, конечно, хотела тебе помочь, но, вообще-то, я на работе, — большим пальцем я указываю за спину. — И тут ты вряд ли найдешь что-то интересное.

— Но тебя, по всей видимости, вполне устраивает сложившийся расклад? Конечно, можно было бы появиться уже после убийства, — издевательски усмехнувшись, мужчина разводит руками, — но разве может Смерть пропустить столь красочное зрелище? Ты явно наслаждаешься происходящим, хоть и не признаешь.

Его слова звучат, как личное оскорбление. Сощурившись от негодования, я мотаю головой.

— Я бы не стояла здесь, как дура, если бы Зов не толкал меня всякий раз, когда чья-то душа предвосхищает свой переход на тот свет, — я расслабляю брови, засмотревшись в остатки забитого досками стекла магазина, где отражается обессиленная женщина с измученным взглядом. — Нет, я прихожу сюда не ради развлечений… — я оборачиваюсь в сторону будущего трупа и тяжело сглатываю. — Прихожу, чтобы разделить этот момент вместе с несчастным. И забрать часть его боли на себя.

Сердце сжимается, от волнения ладони покрываются корочкой льда.

Бах! Раздавшийся глухой удар сопровождается всплеском воды и болезненными тихими стонами. Ноздри пьянчуги широко раздуваются, женщина руками прячет живот, лежа лицом в мутной воде.

— Раз так, почему же не поможешь тем самым"несчастным"? По напряженным плечам видно, сколь сильно желаешь… — искушающий бархатный голос проносится рядом с моим виском, — так что же тебя останавливает?

— Я не могу вмешиваться в чужую судьбу, — бормочу я, чувствуя, как беспомощность связывает руки жесткими цепями. — У меня нет права решать, кому жить, а кому нет.

— А у него есть это"право"?

Я не вижу глаз Самаэля, но точно знаю, куда они указывают — на место, где пьяный мужик угрожающе нависает над склонившей голову бездомной и, все так же неуклюже шатаясь, замахивается осколками, оставшимися от бутылки.

— Оставаться в стороне и не вмешиваться — тоже выбор, Ли-ли-я. С помощью твоей силы можно искоренить всех негодяев в городе за одну единственную ночь, но по какой-то причине ты выбираешь этого не делать, потакая злодеям своим невмешательством. Судя по всему, ты тоже не самый положительный герой в этой истории. Так почему бы не закрыть глаза на навязанную мораль и не начать делать то, что действительно хочется?

— Нет… — даже в шепоте слышно, как мой голос дрожит, разрываясь между сомнением, страхом и желанием, — я не могу…

Пока в моей голове из рассеянной мысли формируется четкий ответ, за два больших шага Самаэль оказывается возле нападающего и властно хватает того за горло, крепко сжимая пальцы. Мужик жмурится и вертит головой, пытаясь избавиться от странного дискомфорта, но лишь усиливает его.

Алая вспышка ярко освещает улицу в радиусе метра вокруг нас. Несостоявшийся убийца застывает на месте, озадаченно разглядывая свою жертву с макушки до пят.

— Делай, что задумал, — крепко сжав веки и стиснув челюсть, шепчет женщина. — Бей… Или проваливай.

Лицо дебошира вдруг смягчается и становится глуповатым. Разочарованно вздохнув, он опускает руку и расслабляет пальцы, позволив стеклу звонко разбиться об асфальт. Брезгливо поднимает бездомную из лужи и неряшливо отряхивает ее от темной воды. А когда понимает, что это мало помогает, одурманенный мужик сдергивает мокрую грязную одежду с плеч женщины, но та сопротивляется, вырывается и ковыляет на место, где сидела изначально.

— Да я не приставать собирался, ну-у, — распухший язык заплетается, но теперь звучит довольно беззлобно. — Я просто… хотел переодеть тебя. Вот, возьми мой пипжак… пиждак. Бери, не выделывайся, а…

Недоубийца снимает верхнюю часть своего костюма и протягивает собеседнице, та упрямо игнорирует жест и, прижав к себе колени, укрывается в тени излюбленного угла. Пьяница закатывает глаза, сдавшись, устало плюхается рядом, на нижнюю ступеньку, и смотрит на промозгшую незнакомку снизу-вверх. Пиджак свисает у него из руки и пачкается о землю.

— Ты это… Зла не держи, ладно? Бес попутал, — он протягивает ей мозолистую ладонь в примирительном жесте. — Гектор.

— Джаннет, — бурчит женщина, неохотно продолжая диалог. Пальцы прячет под куртку, отказываясь прикасаться к тому, кто только что покалечил ее и насильственно искупал в холодной луже.

Мужик криво улыбается и запускает руку в слипшиеся от пота волосы.

— Может, хотя бы денег на выпивку тебе дам?

— Не надо, — голос Джаннет звучит резко, отталкивающе.

— Да ладно тебе, явно же любишь пригубить вечерком… — Гектор снова икает, не отрывая любопытного взгляда от собеседницы. — Хотя мордашка-то у тебя вполне ничего, на алкашку вроде не похожа. Что ж ты с жизнью своей такого сотворила, дуреха? Если это вообще можно назвать"жизнью".

На какое-то время повисает тишина. Я уже делаю вывод, что ответ так и не последует, и собираюсь уходить, но вдруг все же раздается голос, тихий и неуверенный, словно каждое слово встает поперек горла:

— Мой отец… денег украл. Глупый был, головой не думал совсем. Его посадили, за решеткой и помер. Только грех свой он нам оставил. Детей его на работу никто брать не захотел. Мол, потомки вора — воры в зачатке. Голодали. Потом брат увез меня из проклятого города и как-то сумел лавку открыть. Мы вместе овощи продавали, — женщина с силой царапает кожу на худощавых пальцах, отчужденным взором ковыряя пол под ногами. — Потом брата убили. На пороге нашего магазина… Я не уйду отсюда. Мое место здесь. Рядом с братом.

— Предлагаю оставить их наедине, что скажешь? — низкий тембр выдергивает меня из истории, которую я уже успела визуализировать и прожить.

Я растерянно киваю, продолжая обнимать себя за предплечья.

Самаэль уводит нас подальше от зловонного переулка. Через несколько метров мы отказываемся в безлюдном и совсем тихом месте. Я слышу сверчков, шум мчащихся колес вдалеке, доносящуюся из горящего окна музыку, слышу, как ступают по асфальту сапоги на высокой платформе, но ни звука от светлых туфель…

— Куда мы идем?

— Вперед, — невозмутимо отвечает Самаэль.

— Понятно… — едва слышно вздыхаю я, ничего не поняв.

Постепенно вдоль дороги появляются рабочие фонари с мерзким рыжим освещением.

— Стало быть, вот как проводит юная Смерть свои вечера? Ловит трупы в мутных лужах, пачкает руки в чужой крови и прикрывается чувством вины.

"Прикрывается"?.. Я возмущенно фыркаю носом.

— Хочешь махнуться ролями? Или пытаешься пристыдить меня за то, что ответственно выполняю свою чертову работу? — кажется, застоявшаяся кровь в моих венах начинает вскипать от несправедливых обвинений. — Ходи со мной и влюбляй каждого придурка, возомнившего себя королем. Может, тогда уровень преступности упадет и мне больше не придется касаться умирающих.

— Тебе и без того нет необходимости кого-либо касаться. Приручи силу и заставь выполнять всю грязную работу, и тогда сможешь стоять вдалеке и никогда больше не сближаться с теми, кто вот-вот покинет мир, переложив свои страдания на твои невинные плечи.

— И как же это сделать?..

Мой позвоночник вытягивается в струнку, почуяв нечто заманчивое в чужих словах. Губы на белоснежном лице растягиваются в плотоядную улыбку, не сулящую ничего доброго.

— Если последуешь за мной, я, так и быть, возьмусь за твое обучение, — изящная ладонь обращается в мою сторону, приглашая.

— И что же, — я усердно стараюсь сдержать взыгравшее воодушевление, но оно все равно выскакивает наружу через голос, — ты научишь меня выпускать молнии из пальцев?

— Даже лучше. Я научу тебя убивать на расстоянии.