Роман С Продолжением

Шаира Тураповна Баширова (2024)

Закончив школу, парень попадает в тюрьму, где сталкивается с жестоким режимом на зоне. Идёт борьба за выживание, но парень сбегает в тот момент, когда приезжает адвокат, который привёз решение о невиновности героя. Но перед побегом, один из заключённых, обречённый на смерть, доверяет ему тайну клада, зарытом в глухом лесу. Дальше Сергей проходит уроки жизни, встречая разные препятствия на своём пути, в поисках клада… Сможет ли главный герой найти клад преодолев все препятствия? Об этом узнаете прочитав повесть.. Повесть захватывает с первых строк, уводя читателей в интересный, полном интригой сюжет о молодом человеке, которому предстоит пройти тяготы жизни.

ГЛАВА 5

Сергей очень устал от всего, что происходило с ним в последние месяцы с того дня, как он вернулся с выпускного вечера. Дальше начался кошмар и ему казалось, что всё, что происходит, происходит не с ним, это было, как в страшном сне и не было похоже на правду. Юным умом Сергей понимал, что его по-крупному подставили, что друзья предали и он остался совсем один, в этой мясорубке жестокой правды. Только, что он мог? Сопротивляться властям, где как он понял, справедливости добиться было невозможно и противостоять системе в одиночку он не мог? Чувство мести и отчаяния владело им, он мысленно мечтал, как он выйдет из тюрьмы и отомстит всем, кто так с ним поступил. Но от бессилия хотелось выть и он до боли кусал нижнюю губу, а когда становилось очень больно, кусал палец.

— Кого я вижу? Седой? Что ж на воле не гулялось? Что-то ты быстро вернулся. А это ещё кто? Такой молоденький… не чепушила, часом? — услышал Сергей голос из-за нар, рядами стоящих в огромном бараке, куда провели всех шестерых новеньких.

— Привет честнОй компании! Привет, братва! Бешеный? Ты? Ты же знаешь, мне неволя — дом родной! И попрошу тебя… фильтруй базар, ответ держать придётся. Правильный это пацан, он к братве от Шрама пришёл, а Шрам, ты знаешь, он авторитет и нести пургу не станет, — ответил Седой, вразвалку подходя к сидевшим за длинным, металлическим столом мужчинам. Кто-то сидел в майке, но в штанах от робы, все поголовно лысые. На столе лежали карты и шашки. Сергей смотрел на всех с недоумением, разглядывая серьёзные лица, ловя злобные взгляды. Кто-то, зажав спичку между зубов и посасывая её, смотрел на него, кажется, готовый встать и наброситься с кулаками. Другой дымил папиросой, или самокруткой, сигареты достать было трудно, но в колонии можно было достать всё, что пожелаешь. Иные выжидали развязки.

— С чем его повязали? — прищурив один глаз и сверля другим глазом Сергея, спросил Бешеный.

— На мокрухе повязали! Сынка главного мента замочил! — не смея всё же сесть без разрешения Бешеного, который в тюрьме был положенцем и которому беспрекословно все подчинялись, ответил Седой.

В колонии была своя иерархия, так сказать. Каждый из сидельцев знал своё место и знал, что за невзначай сказанное слово, могли и язык отрезать. Брать чужое, крысятничать, было недопустимо, это строго каралось. Даже спички должны были лежать там, где оставлены. Бешеный открыл глаз и ещё раз, внимательнее посмотрел на Сергея.

— Присаживайся, Седой. Заехал в хату, видать надолго. И этого пассажира зови, пусть присядет. Слон? Тащи шкеру, я угощаю! — говоря это, Бешеный сидел не двигаясь, ни один мускул на его лице не дрогнул, он испытующе смотрел на Сергея.

Четверо других, видимо, пришли в колонию не первой ходкой, они спокойно встали в стороне и ждали, когда и до них дойдёт очередь.

— Ты присядь, Серый, раз Бешеный угощает, уважуха. Он бывает с гостями щедрый, — подтолкнув Сергея к скамье, сказал Седой.

Сергей был напуган, но старался испуга не показывать. Он был очень молод, многого не знал, не понимал, но осторожно присел. Бешеный всю сознательную жизнь, с четырнадцати лет, провёл в тюрьмах. Сначала по малолетке, выходил и через пол года, вновь отправлялся в тюрьму. И так повторялось много лет, тюрьма была для него родным домом, его везде, во всех тюрьмах, признавали за авторитета, его слово было последним, его уважали. Почти все статьи, за которые его осуждали, были тяжёлыми, разбои и убийства, грабежи и ношение и хранение оружия.

— Кажется мне, Седой, что это ты гонишь шнягу. Завалить сынка мента? Думаешь, я тебе поверю? — едва кивнув одному из сидельцев, произнёс Бешеный.

Тот тут же схватил Сергея за шею и прижав голову к столу, второй рукой приложил к его горлу выточенный из ложки нож. Седой сидел рядом, но даже бровью не повёл.

— Нужно тему перетереть, Седой. Непонятки, однако. Что за пассажир, только арапа мне не гони, иначе здесь порешу, не посмотрю, что ты у братвы в авторитете. Ты меня знаешь, Седой… — спокойно произнёс Бешеный.

Сергей выжидал, не сопротивляясь.

— Знаю, Бешеный, у тебя права… ладно. Без вины он рога мочить должен много лет. Завалили сынка Мордвинова, ты знаешь его. Парень с наркотой повязан был, может должок был, может выпендривался, замочили его, повесили шнягу на Серого. Это всё, — ответил Седой, невозмутимо откусив кусок хлеба и тут же откусив и кусок колбасы.

— Падлы! Значит шнягу на этого птенца повесили? Ладно, расклад понял, котелок варит. А ты жрачку ешь, пацан, но знай… начнёшь секелиться не по понятиям, пощады не будет. Я всё сказал! — произнёс Бешеный, кивая головой тому, кто крепко держал Сергея за шею, прижав к столу. Тот тут же убрал руки.

Сергей был очень голоден, у него аппетит никогда не пропадал, ни при каких условиях. Не дожидаясь, когда его вновь пригласят есть, он с аппетитом кусал хлеб, колбасу, зелёный лук и картошку, запивая водой. Но тут ему налили очень густо заваренный чай, который называли чефир. Сергей поднял алюминиевую кружку и стал пить. Вкус был непривычный, но Сергей, пересилив себя, выпил весь напиток и снова принялся есть. Тот, кто налил Сергею чефир, довольно кивнул Бешеному.

— Отбой! — прозвучало по всему бараку, неизвестно откуда.

— Всё! Базар закончен! Падайте в тряпки! — громко сказал Бешеный, поднимаясь со скамьи и приказывая всем ложиться спать.

Место, с которого встал Бешеный, было неприкосновенным, на это место никто не имел права садиться. Его шконка стояла у стены барака, отделённая ситцевой занавеской. У него был отдельный стол, шкаф и все бытовые принадлежности. Все тут же прошли к своим шконкам, Седой посмотрел на Бешеного. Тот кивнул головой в сторону свободных нар.

— Ты вниз, Серый наверх, — сказал Бешеный, определив кличку Сергея, назвав его Серым.

Вскоре, огромный барак погрузился в темноту, но над шконкой Бешеного горела тусклая лампочка.

Ночью Сергей крепко уснул, но внезапно проснулся от толчка в плечо. Кто-то тряс его и когда он открыл глаза, спросонья не совсем понимая, где он и что происходит, увидел стоящего над ним мужчину, лет тридцати.

— Вставай и иди за нами. Базар есть, перетереть надо, — громким шепотом произнёс он над самым ухом Сергея, кивая головой к выходу.

В нос Сергею ударил неприятный, кисло-тухлый запах, вперемешку с запахом дешёвых сигарет, изо рта того, который тряс его и велел вставать и идти за ними. Пришлось подняться, хотя хотелось просто расслабиться и уснуть, настолько парень устал от всего, что происходило вокруг и с ним в последнее время. Пройдя между шконками, четверо мужчин провели Сергея к выходу из барака и вышли с ним во двор. Над бараком тускло горел фонарь, освещая выход, дальше вышка, но вышки находились со всех сторон колонии, на вышках днём и ночью дежурили солдаты, которые служили здесь по призыву. С автоматами в руках, они менялись каждые три часа.

— К стене прижмись и за барак топай, тише ты! — шёпотом прошипел один из сопровождавших Сергея, когда он споткнувшись в полутьме, едва не упал.

— Парни? Куда вы меня ведёте? — спросил Сергей, видя суровые лица мужчин.

— Пасть закрыл! — хмуро произнёс один из мужчин, схватив Сергея за плечо.

Видимо он хотел ударить его, Сергей приготовился, сжав кулаки.

— Ну уж нет! Я не дам себя бить! Не вам, во всяком случае… — промелькнуло в голове у Сергея, и тут он увидел кулак, весь в татуировке, перед своим лицом.

Сергей тут же отреагировал, привыкший на ринге уклоняться от ударов, он отклонил голову и удар мужчины пришёлся в стену. Тот взвыл от боли, так как размахнулся довольно сильно.

— Уууу… падла! Больно! — простонал мужчина.

Двое других, схватили было Сергея за руки, третий вновь хотел ударить, но сделав кувырок, Сергей перевернулся сам, перевернув и тех, что крепко его держали. Затем, поднял ногу и не опуская её, несколькими ударами из каратэ, по шее, в грудь и третьему — прямо в ухо, отбросил всех от себя.

— Ну всё, падла! Ты труп! — прошипел один из нападавших, быстро поднимаясь с земли.

— Это мы ещё посмотрим… — ответил Сергей, приняв стойку, как он это делал на ринге.

Кажется все, кто вывел Сергея, решили разом напасть на него, у одного из них в руке сверкнул нож. Это была остро заточенная ложка, но Сергей не испугался, он был готов к атаке. Ногой, одним движением, с силой ударив того по руке, он выбил нож.

Сергей вспомнил, как вот так же, защищал и Олега от хулиганов. Сам Олег тогда упал от удара и то ли не хотел вставать, то ли и правда удар был такой сильный, но до конца драки он так и просидел на земле. А когда хулиганы, получив от Сергея по полной, разбежались, Олег поднялся, как ни в чём ни бывало. Тогда Сергей отнёс это к тому, что Олега ударили, сейчас, в эту секунду вспомнив лицо своего одноклассника, Сергей побледнел, словно его осенило. Драка продолжалась недолго, Сергей жалеть никого не стал, подумав — будь что будет. И вскоре, трое, с разбитыми носами, губами и бровями в кровь, лежали на земле. Четвёртого, у которого Сергей выбил нож, он с силой, нажав ладонью на лысую голову, прижал к бетонной стене.

— Я Сергей Павленко! Мастер спорта по боксу и чемпион среди юниоров по каратэ! Если кто-нибудь, ещё раз, посмеет поднять на меня руку… удавлю! Поняли меня? — спокойно произнёс Сергей.

Он старался казаться спокойным, зная, как психологически это действует на противника, так говорил его тренер.

— Не слышу! — сильнее нажав на голову мужчины и пнув одного из лежавших на земле парней, повторил Сергей.

— Да поняли мы! Бля… отпусти, больно же! — боясь пошевелиться, попросил мужчина, с прижатым к бетонной стене лицом.

Сергей тут же убрал руку, на лице мужчины образовались вмятины от неровной стены.

— Чего разлеглись тут? Валим отсюда! Бешеный ждёт. Нам ответ перед ним держать, — пиная мужчин, лежавших на земле, сквозь зубы, с яростью говорил мужчина.

— Ни х–я себе! Косой? Что мы скажем Бешеному? Что один Шнырь нас всех уложил? — спросил мужчина лет под сорок, поднявшись с земли и отряхивая штаны от робы.

— Усохни Зверь! Пацан вовсе не Шнырь. Серый он! Понятно Вам? Идиоты… — недовольно произнёс Косой.

Сергей внимательно посмотрел на него, но косоглазия не увидел.

— Валим отсель, ща смена чепушил будет, — первым уходя назад, сказал Косой.

В дверях барака стоял Седой, он курил папиросу и с усмешкой смотрел на мужчин.

— Бешеный ждёт, тему хочет перетереть, — спокойно сказал он.

Мужчины, оставив Сергея позади себя, зашли в барак, не оглядываясь, прошли в конец барака, где их ждал Бешеный.

— Всё тип-топ, Серый? — спросил Седой Сергея.

— Нормально… только я так и не понял, что это было, — ответил Сергей.

— Проверка на вшивость. Тебе жить здесь и не год, и не два. А ты молодец! Уделал один четверых. Уважуха, пацан! Пошли, может Бешеный захочет поговорить с тобой, — бросив окурок на землю и придавив ботинком, сказал Седой, возвращаясь в барак.

Но в конец барака он не пошёл, зная, что не следует лезть, пока положенец сам не позовёт. Сергей тоже остановился, они подошли к своим шконкам и сели на нары Седого.

— Думал высплюсь, наконец… — зачем-то произнёс Сергей.

Седой с удивлением взглянул на него.

— На том свете успеешь выспаться. Пошли, Бешеный зовёт, странно… нас обоих зовёт… — поднимаясь с нар, сказал Седой.

Сергей не знал, что ещё ожидать от этих людей, совсем не похожих на него и на тех, что ранее его окружали. Парень не совсем осознавал, как он жить теперь будет и что его ждёт впереди.

Седой вместе с Сергеем подошли к столу, за которым сидел Бешеный. Но присесть он им не предложил.

— Откуда приёмы такие знаешь, а? Может казачок засланный к нам? Откуда такой пассажир к нам в хату заехал? Ответ держать надо, Седой? Ты за него впрягался, а он один четверых уложил, — положив руку на стол, вторую держа в кармане брюк, которые только Бешеному и разрешалось носить вместо робы, спокойно спрашивал Бешеный.

— Гниль в братишке не видел, не узрел я, Бешеный. Правильный пацан, прогон о нём слышал в хате. А ты знаешь, братаны верные прогоны дают на всех. Батя его и родительница, мать значится, не родные ему. Учёными родные были, зажмурились в один день. Самолёт крякнулся. Бабка с неродным дедом воспитали его, они врачи, это точняк, Бешеный, не казачок и не чепушила он, — говорил Седой, так и не присев.

— Я тебя услышал, Седой. Можете в тряпки упасть. Я всё сказал, — ответил Бешеный.

— Пошли, Серый. Только теперь будь осторожнее, надеюсь, Бешеный успокоится, а эти четверо, могут и замочить. Исподтишка могут. Утром на работу всех погонят, Бешеный не парится, он ни при делах. Спецы знают, он зону держит, иначе и бунт может случиться. Ладно, ложись, я рядом буду, — дойдя до своих шконок и присев на нары, говорил Седой.

— А что за работа? Куда нас погонят? — спросил Сергей.

— Пилорама… лес пилим на доски. Вот там может случиться всё. Не раз жмуриков оттуда выносили. Соскочить тебе надо, не твоё это место, братишка… — ложась на свою постель, произнёс Седой.

Сергей полез наверх, но уснуть до утра, так и не смог.

Утром его разбудил громкий возглас:

— Подъем!

Вскочив, Сергей едва не упал, совсем забыв, что находится на верхней шконке. Все, кто находился в заключении, привычно вышли во двор и построились в ряды по баракам, для переклички, которая длилась более часа. Затем все двинулись в отдельный барак, называемый столовой. Еда вызывала тошноту, но чувство голода было сильнее, приходилось есть то, что дают. Каша на воде, без грамма жира, кажется и без соли, была ещё и подгорелой.

— Кто готовил это г–о? Жрать невозможно! — закричал один из заключённых.

Его тут же поддержали и другие. Начался гвалт, повара падлой назвали, решили его кашей кормить, насильно. В столовую вбежали парни в спецодежде, с дубинками в руках. Они размахивали ими, но без приказа начальства, бить они всё же не решились, понимая, что может разразиться бунт. Тут зашёл Бешеный и все разом замолчали. Он подошёл к старшему, начальник лагеря старался не заходить в места скопления заключённых. Это делал его заместитель, к которому и подошёл Бешеный.

— Гражданин начальник… непорядок. Это ж и псина жрать не будет. Ещё один раз дадут такую кашу… я не смогу удержать их. Сейчас хлеб раздайте и всё будет тип-топ, — спокойно, не меняясь в лице, говорил Бешеный.

Несмотря на кличку, уж неизвестно откуда к нему прицепившуюся, Бешеный напротив, был спокойным по характеру человеком, но если его доводили, то удержать его было трудно. Кровью наливались глаза и тогда он не ведал, что творит. Так и попал в тюрьму, жестоко убив двоих.

— Учить меня вздумал? Здесь что, дом отдыха? Государство задарма всех этих отморозков кормит, а вместо спасибо, ты говоришь мне, что от бунта не сможешь удержать? Голод не тётка, начнёт подпирать, добавку просить начнут! — со злостью ответил заместитель начальника тюрьмы.

— Ну и лады. Я всё сказал… — ответил Бешеный и посмотрел на тех, кто словно выжидал его знака.

Но начальник предвидел, что может начаться, если Бешеный будет недоволен.

— Стой, Бешеный! Сержант? Раздайте всем хлеб и картошку… под мою ответственность, — обернувшись к парням в спецодежде, крикнул замначальника колонии.

Всё исполнялось молча, Бешеный сделал знак сидевшим за столами и те тут же присели на свои места, даже в лице изменились. Бунта в колонии допустить не могли, поэтому редко, но на уступки заключённым всё же шли. Замначальника колонии прошёл на кухню. Правда, перед этим понюхал кашу, которую захватил со стола.

— Ещё раз подгорит каша, самого заставлю есть! Понял меня? — закричал он, бросив тарелку на стол, которая с грохотом упала на бетонный пол.

На этой огромной кухне бегали не только мыши, но и крысы, питаясь крупами из мешков.

— Так точно, товарищ майор! — поднимая с пола алюминиевую тарелку, ответил повар, тот же военнослужащий по призыву.

— И соль добавляй, Миша. Не переводи продукты, это и правда невозможно есть, — потише, сказал замначальник тюрьмы.

— Виноват, товарищ майор, — ответил молодой человек, в замызганном, потерявшем белый цвет, коротком халате и белом колпаке, смешно сидевшем на его голове.

— Что происходит, Седой? — тихо спросил Сергей, так и не притронувшись к каше.

— А ты меньше говори, больше слушай, целее будешь, сынок, — ответил Седой, отодвигая от себя тарелку.

Четыре солдата, которые среди прочих, стояли в охране тюрьмы, вынесли пластмассовые ящики с нарезанными кусками хлеба и быстро раздали заключённым. Следом, ещё четверо солдат разложили на столах, перед каждым сидящим за столами, по две картошки в мундире.

— Соль дай, начальник! — послышался голос.

В столовой, похожей на обычный барак, стоял гул. Бешеного и так уважали все заключённые, а такие дела только повышали его авторитет.

Дмитрий решил добиться пересмотра дела, он вновь записался на приём к министру внутренних дел. Полина не находила себе места, ночами плохо спала и часто плакала, почему-то прося прощение у покойного сына и невестки, говоря, что не уберегла Серёженьку. Дмитрий успокаивал жену, говорил, что Сергей сильный и крепкий, что он выдержит всё и вернётся к ним.

— Я не успокоюсь, пока не добьюсь пересмотра дела нашего сына, Полинушка, — успокаивал он жену.

В его комнате ничего трогать не стали, словно Сергей вышел и вскоре вернётся.

Дмитрий неоднократно приезжал к Министерству внутренних дел, но каждый раз ему отвечали, что министр принять не может. При этом называя разные причины, порой до нелепых. Дмитрий был в отчаянии, не зная, к кому можно обратиться, кого умолять помочь. И каждый раз, Полина с надеждой встречала мужа у порога, загодя увидев с балкона его подъезжающую к подъезду машину.

— Если нашему сыну не поможет чудо… мне страшно даже подумать… главное, дождаться его, Полинушка. В МВД меня никто не хочет слушать. Но со мной работает один человек… он неким образом знаком с мужчиной, который знаком с человеком из окружения Мордвинова. Так вот, он слышал, что Мордвинов ни в коем случае не намерен разглашать то, что произошло с его сыном. Ему было нужно, чтобы именно наш сын был осуждён за его убийство. Настоящие убийцы могли на суде обо всём рассказать. Он, под строжайшим секретом, сказал моему знакомому, что сам Мордвинов замешан в этом деле, ну а сын его, стал употреблять наркотики, в общем, убили его в отместку отцу. Мордвинов не рассчитал свои силы и видимо кинул тех людей, рассчитывая на свое положение и должность. Точных сведений я не знаю, но говорят, ему невыгодно, чтобы Серёжа вышел на волю раньше срока. Меня никто не будет слушать, Полюшка. Все боятся даже говорить об этом, не говоря уже о том, чтобы помочь. Лучше нужно передачу для сына собрать и с почты отправить. Нам же пришло уведомление, что он отправлен в колонию строгого режима, номер семь, под Архангельском. Адрес есть, — сев на кухне за стол, устало сказал Дмитрий.

Полина и так эти два месяца потихоньку собирала посылку для сына. Соседка сказала ей, что в тюрьме нужны чай и сигареты, хотя Полина и возразила ей, сказав, что сын её не курит.

— А и не надо! Будет на продукты менять. Ещё сладости и сало, но рассчитывай, сколько посылка идти будет. Много соли посыпь, соль тоже там пригодится, — посоветовала соседка, у которой племянник тоже сидел уже два года.

Полина знала, что больше десяти килограмм, посылку на почте не примут. Через пару дней, вместе с мужем, она поехала на почту, аккуратно завернув всё, что приготовила.

Сергей, вместе с другими заключёнными, прошёл на место работы, в огромный барак, переоборудованный под пилораму, куда привозили срубленные деревья, а заключённые, по данным размерам, пилили их на доски. Но работали не все, были и такие, которые имели некие привилегии, чтобы не выходить на работу. Целыми днями, они просиживали в бараке рядом с положенцем, которым, вот уже лет пятнадцать, был Бешеный, исполняя его приказы. Они играли в карты, шашки и домино. Были и такие, которые чинили обувь, шили порванную одежду, были люди, так называемые, третьей ступени, те стирали и мыли полы, их называли Шныри. Таких и за людей не считали, они не перечили, лишь исполняя то, что говорили люди, близкие Бешеному, правда, им бросали махорку, как кость собаке, или кусочек хлеба.

А что перечить? Брошенный неверно и не туда взгляд, мог означать суровое наказание и никто не мог вмешиваться, когда по настроению, избивали человека, просто потому, что тот переспросил чего-то или, будто бы, не так посмотрел.

Сергей с такими правилами мириться не желал. Прошло два месяца, вроде всё поутихло, Сергей жил жизнью, которой жили многие заключённые. К пилораме его не допускали, он складывал доски и переносил их в отдельное место, откуда потом их грузили в спецмашины и забирали к месту назначения. Ну а вечером, не привыкший к тяжёлому труду, Сергей, после так называемого ужина, просто падал от усталости. Седой потихоньку отошёл от него и кажется Сергей, который отличался от других даже внешне, среди бритых наголо мужчин, остался совсем один.

Но парень заметил одного мужика, лет под шестьдесят, не похожего на других, он был словно неприкаянный, с глупым выражением лица. Но иногда лицо его менялось и словно озарялось, лишь ему ведомыми мыслями. И этот мужик тоже заметил, что Сергей не похож на других. Мужчину часто отталкивали и кричали, чтобы не путался под ногами и тот молча, глупо улыбаясь, отходил в сторону.

— Кто этот человек, Седой? Почему он держится особняком от всех? — как-то спросил Сергей у Седого.

— Ааа… он полоумный, это Монте-Кристо, бля… Вначале твердил, что он очень богат, говорил, как выйдет отсюда, купит остров в океане, — засмеялся Седой, полулёжа на нарах.

— Поэтому его Монте-Кристо называют? — произнёс Сергей, оглядываясь на мужчину.

— Точняк, у него крыша съехала, когда его головой о бетонный пол били. А сейчас он умирает, рак у него. Похудел, бедняга, а помню лет десять назад, когда я тут чалился за грабёж, он был полным и здоровым. Не обращай на него внимания, он ходячий труп, хорошо не заразный, скоро в ящик сыграет, — сказал Седой.

Сергей удивился, Седой говорил, словно о животном, а не о живом человеке. А утром, когда выйдя из столовой, Сергей вместе с остальными пошёл к пилораме, Монте-Кристо из-за барака поманил его пальцем. Сергей оглянулся, думая, что он зовёт не его. Потом, тыча себя в грудь, прошептал:

— Меня?

Монте-Кристо, глупо улыбаясь, кивнул головой. Он на работу не ходил, словно божий одуванчик, жил сам по себе. Все знали, ему осталось немного, поэтому и трогать, и задирать перестали. Оглядываясь по сторонам, Сергей пошёл за барак, куда тут же ушёл Монте-Кристо.

— Что случилось, Монте-Кристо? Зачем звал? У тебя что-то болит? Может врача? — спросил Сергей, подходя к мужчине.

— У меня всегда болит, я привык. Лекарств мне всё равно не дадут, чего жаловаться зря? Мне скоро кирдык, я знаю. Но не об этом базар, Серый. Хочу поделиться с тобой своей тайной. Чего добру пропадать? Мне уже не выйти отсюда, а ты можешь соскочить с нар. Только доверься мне, пацан. Все думают, я полоумный… пусть думают. Я тут уже двенадцать лет чалюсь, нет у меня на воле никого. Я работал на руднике по добыче алмазов… — говорил Монте — Кристо, поглядывая на Сергея, чтобы понять, как он реагирует на его слова, верит ли ему.

Сергей был удивлён, конечно, но и поверить не мог.

— Послушай, Монте-Кристо… мне пахать надо, некогда мне, — легонько хлопая мужчину по плечу, сказал Сергей.

— Ты прав, приходи сюда после ужина, мне договорить нужно, не успею я… буду ждать тебя, — сказал мужчина и тут же, не оглядываясь, ушёл.

Но вечером Сергей прийти не смог, когда он выходил из рабочего барака, его ударили по голове и упав, парень потерял сознание. Когда он очнулся, с трудом открыв глаза, жуткая головная боль заставила Сергея застонать и с трудом сесть. Он увидел несколько пар ног и подняв глаза, побледнел.

Косой стоял над ним и снимал штаны. Что он собирался сделать, Сергей смутно догадался, сжав кулаки, он попытался подняться, но получив пинок в плечо, вновь упал.

— Косой? Ты ведь знаешь, я вас всех в живых не оставлю, если посмеете тронуть меня. Всех по одному урою… — произнёс Сергей, как почувствовал, что Косой запросто справляет на него нужду. Дальше, Сергей и сам не понимал, что происходит. С силой, не брезгуя, он схватил хозяйство Косого и вскочив на ноги, тыльной стороной ладони, свободной рукой со всего размаху ударил Косого по шее. Тот и так завыл от боли, когда Сергей скрутил его хозяйство, но от сильного удара, вовсе упал на землю.

Дальше, Сергей, просто применяя все приёмы, которые знал и в каратэ, и в боксе, уже не мог совладать собой и не мог остановиться. Он настолько разозлился от унижения и от того, что могли эти заключённые сделать с ним, запросто опустить его, так как их было пять человек против него одного. Когда человек в ярости, он не ведает, что творит, откуда силы берутся, эта ярость и называется состояние аффекта. Драка длилась минут сорок, может больше.

— Я никогда больше не дам себя унижать! Никому не позволю поднять на меня руку! Лучше сдохну, чем позволю ещё раз поступить со мной так! Уроды! Нелюди! Звери! Да что же вы за твари! — вне себя кричал Сергей.

Уложив всех ударами кулаков и ног, Сергей не щадил никого, как это обычно делают в спорте, он со всей силой, на которую был способен и бил, и пинал, не глядя, куда он бьёт и куда пинает. Матерный жаргон, стоны и крики, вскоре затихли. Плюнув на землю и пнув напоследок Косого, Сергей ушёл в сторону своего барака. Он понимал, что Косой два месяца выжидал, а теперь мстит ему.

— Ты где был, Серый? — спросил Седой.

Сергей мельком бросил взгляд на Бешеного, зная, что без его ведома никто с места не встанет и увидел его удивлённый взгляд. Но это длилось долю секунды, Сергей сел рядом с Седым на его нары.

— Гулял… — ответил Сергей, как увидел, что к ним вразвалку, с самоуверенной ухмылкой, подходит Слон.

— Тебя Бешеный зовёт, — подойдя ближе, сказал он.

Сергей молча встал и пошёл за ним. Видимо, кто-то из людей Бешеного следил со стороны за тем, что происходит за рабочим бараком, но вмешиваться ему не велели, а лишь обо всём доложить Бешеному. Сергей лишь догадывался, что так и было. Он подошёл к шконке Бешеного и молча встал, дожидаясь, что произойдёт дальше.

— Значит, ты такой борзый, что уложил из всех? — не поднимая на Сергея головы, спросил Бешеный.

Сергей не знал, можно ли ему ответить и посмотрел на Седого, который подошёл вместе с ним. Тот лишь моргнул глазами, как бы говоря тем самым, что можно ответить.

— Я понимаю, здесь тюрьма и тут свои законы, Бешеный. Я буду их уважать и следовать им, если меня станут уважать, а не унижать и тем более, никому не позволю тронуть себя. Лучше смерть! А Косой, пусть спасибо скажет, что я ему его хозяйство под корень не оторвал! — стиснув зубы и сжав кулаки, ответил Сергей.

— Присядь и усохни. И ты присаживайся, Седой, — наконец соизволив поднять голову, сказал Бешеный.

Седой подтолкнул Сергея, тот ещё не мог успокоиться от всего, что с ним произошло.

— Отныне, работа тебе заказана, Серый! Будешь рядом со мной. А Косого прости, он приказы мои исполнял. Или и меня, как их, уложишь? — оскалив кривые зубы, с усмешкой спросил Бешеный.

— Ты тут положенец, Бешеный. На воле, не задумываясь уложил бы, — спокойно ответил Сергей, присев напротив Бешеного.

— Уважуха за ответ правильный… Сатана? Шкеру тащи, угощу победителя, — сказал Бешеный.

Уверенный в себе, самодовольный, Бешеный сидел развалившись в деревянном кресле, которое соорудили здесь же, в рабочем бараке, специально для положенца, кто бы это ни был и после Бешеного. Кресло было произведением искусства и на воле вполне стоило бы, наверное, огромных денег. С красивым орнаментом, с вырезанными женскими фигурками по пояс, с красивыми головками и с обнажённой грудью, с выпуклыми узорами на подлокотниках и наверху спинки. Над креслом, по заказу Бешеного, который сидел в этой тюрьме более пятнадцати лет, усердно работали несколько заключённых. Потом кресло блицевали в тёмно-коричневый цвет и покрыли лаком несколько раз.

Бешеныйв этот вечер был щедрым. Сатана вытащил откуда-то съестное, всего понемногу и за стол сели только сам Бешеный, Сергей, Седой и ещё пару приближённых к Бешеному мужчин. Что ж, Сергей не стал отказываться, он давно не ел такие деликатесы, вплоть до осетрины и чёрной икры, правда, недоумевал, откуда всё это может взяться в колонии.

Объявили отбой и выключили свет, оставив лишь тусклую лампочку над шконкой Бешеного. Тех, кого с пристрастием избил Сергей, вместе с Косым, принесли в барак и бросили на их нары. Только после того случая, отношение к Сергею изменилось. На работу он не выходил и постоянно находился рядом с Бешеным. Правда, такие привилегии впервые были оказаны новому пассажиру, в столь короткий срок отсидки. Седой, когда они вернулись к своим нарам, тихо сказал ему об этом.

— Поживём — увидим, Седой… посмотрим… — ответил Сергей.

И для Сергея началась другая жизнь. Косой не смел подходить к нему, помня, что едва не намочил его, а ещё хотел и опустить. Некое уважение появилось у заключённых к Сергею, он это резко почувствовал.

Монте-Кристо долго не подходил к нему, видимо боялся или раздумывал, но бояться тому, кто скоро уйдёт в мир иной, не имело смысла. А Сергей видел в его глазах немой вопрос, словно Монте-Кристо выжидал, когда Сергей сам захочет поговорить с ним.

Прошло ещё два месяца и однажды Сергей увидел, как Монте-Кристо, кивая головой, зовёт его выйти из барака идти за ним. За эти два месяца, Монте — Кристо ещё больше похудел, пожелтел, появились круги под глазами и на страшно смотреть, словно наблюдаешь приближение смерти. Но Сергей вышел следом за Монте-Кристо, скорее из жалости, нежели веря ему. Перед этим, Сергей часто украдкой или открыто приносил мужчине поесть. И когда ему прислали передачу, он всё выложил перед Бешеным, но открыто взяв сладости и отрезав сало, отнёс Монте-Кристо. Бешеный не мог ему запретить этого, поэтому и молчал каждый раз, хотя ему всё обо всех докладывали в подробностях. Но Сергею было всё равно. Ему просто хотелось поддержать перед уходом Монте — Кристо. Это была простая, человеческая жалось, которая всегда была ему присуща.

— Тебе чего, Монте-Кристо? Зачем звал? — озираясь по сторонам, спросил Сергей, пройдя за бараки, где находились душ и туалеты для заключённых, подальше от здания с кабинетами начальника и других служащих колонии.

— Спасибо тебе сказать хотел, Серый. Ты один относишься ко мне по-человечески, — пугливо оглядываясь, ответил Монте-Кристо.

Быть осторожными, видимо стало привычкой, зная, что Бешеный имеет везде свои глаза и уши.

— Не стоит благодарить меня. Это всё? Я пойду тогда… — собираясь уйти, ответил Сергей.

Монте-Кристо схватил его за руку и потянул за туалеты, одноэтажное, удлинённое, кирпичное здание было отведено для душевых кабин. Бани, соблюдая гигиену, просто переделали в душевые кабины, где раз в неделю отводился день для купания заключённых, поочередно, для каждого барака. Содержали туалеты и душ в чистоте, для этого каждый день приходили, так называемые Шныри, уборщики, одним словом и тщательно мыли туалеты и душевые кабины. Сергей посмотрел на исхудавшие пальцы Монте-Кристо, схватившие его за руку выше локтя. Тот тут же убрал руку.

— Ладно, пошли. Только недолго, Монте-Кристо. Если тебе что нужно, ты говори, смогу — сделаю и принесу, — уходя за здание, сказал Сергей.

Монте-Кристо устало присел на землю и сложил руки на коленях. Он сосредоточенно смотрел перед собой, не зная, как начать разговор, который видимо, мучил его долгое время.

— Тут такое дело, Серый… в общем, думаю, ты не задержишься здесь надолго. А мне уже воли не видать. Положат меня в общей яме за пустырём и никто не вспомнит обо мне. Вот я и решил не уносить свою тайну с собой, в могилу. Только ты пообещай мне, что… когда на волю выйдешь, ну… когда откинешься с нар, в церковь иногда заходить будешь, свечку за упокой моей души ставить. За упокой души Саньки Парамонова, хорошо? Тебе это ничего не будет стоить, а мне на том свете покойнее будет. Я ведь верующий, есть Бог там… — посмотрев на небо, произнёс Монте-Кристо.

— У меня срок восемнадцать лет, Санька Парамонов и иллюзий я не питаю. В правосудие веры нет, так что… может ты вовсе не по адресу пришёл? Иди к тем, кто в скором времени выйдет на волю, — ответил Сергей.

— Я тебя выбрал своим наследником, Серый. Ты человек, остальные фуфло! Слушай меня внимательно, присядь… — потянув Сергея за рукав робы, тише произнёс Монте-Кристо, словно боялся, что его тайну услышат чужие уши.

Чтобы не обидеть его, Сергей всё же присел и молча посмотрел на усталое, пожелтевшее, исхудавшее от страшного недуга лицо.

— Как откинешься отсель, поезжай в Тюмень, там автобус ходил до деревни Михайловка. Выйдешь из автобуса, пройдёшь рощу, тропинка была, думаю и осталась. Жители местные от остановки до деревни ходят. Мост через речку перейдёшь и дойдёшь до часовни. Церкви в деревне нет, если не построили за эти годы, пока я тута чалюсь, но не думаю. Собирали местные жители, но сами бедствовали, что с них взять? Так вот… часовня старая очень, поговаривали, построил её ещё до революции некий священник, живший в той деревне. То ли отец Иннокентий, то ли по-другому звали, уж и не помню теперь. Туда и захаживали деревенские помолиться. Ну да ладно… речь не о том… — медленно говорил Монте-Кристо.

Сергею казалось, что он засыпает, так как говорил он, устало прикрыв глаза. Но Сергей перебивать его не стал, понимая, что собьёт его мысли.

— За часовней старый колодец был… если не засыпали… запоминай, парень… за задней стеной часовни растёт огромное дерево, чуть выше, оно раздваивается. Начнёшь копать под деревом со стороны часовни. На глубине полутора метров, я закопал мешочек с алмазами. Это целое состояние, Серый. Ты не подумай, я не сумасшедший, я в своём уме и как собрал алмазы, ведомо только мне. Годами, семь лет работая на добыче алмазов и собирал. Как? Не спрашивай. По-разному прятал, шмонали с пристрастием, но выносить удавалось, если по-умному, в месяц, в полтора месяца раз, выносили. Перед арестом я и успел закопать тот мешочек. Я его в двухсотграммовую баночку положил, на случай, если мешочек сгниёт. А утром меня повязали. Завещаю тебе все те алмазы. Только с продажей не торопись, повязать могут. Никто не должен о них знать, иначе погоришь, почём зря. В Москве еврей жил, думаю и сейчас живёт, не старый был. Иосифом зовут, Иосиф Бернадский, насколько я помню. Адрес запомни… окраина Москвы, в южной стороне, там станция и электрички за город едут. Улица Гоголя, дом сорок один, квартира семь. Скажешь, что от меня… запомнил? — наконец открыв глаза и посмотрев на Сергея, спросил Монте-Кристо.

— Ты устал, брат, давай в другой раз поговорим, — не поверив ему, сказал Сергей.

— Ты должен мне поверить, Серый. Нет у меня другого раза, пообещай мне, что найдёшь тот клад! — схватив Сергея за руку, воскликнул Монте-Кристо.

— Хорошо! Не волнуйся ты так. Понял я, обещаю найти твой клад… — ответил Сергей, скорее из жалости и чтобы это уже закончилось.

— И в церковь ходить будешь? Не забудь… Санька, ну то есть, Александр Парамонов я… — с надеждой глядя на Сергея, сказал Монте-Кристо.

— Я не забуду, Александр Парамонов, клянусь, что не забуду! — твёрдо ответил Сергей, подумав, что в церковь заходить он непременно будет.

Монте-Кристо вытащил из-за пазухи крестик на толстой нитке и поцеловав его, тихо произнёс:

— Слава тебе, Господи… теперь и умереть не страшно…

Перекрестившись, Монте-Кристо сунул крестик обратно и упираясь руками о землю, с трудом стал подниматься. Сергей тут же взял его под мышки и помог встать. Они вместе вернулись в барак, к Сергею тут же подошёл Слон.

— Тебя Бешеный спрашивал, ждёт… — сказал он ему и тут же отошёл от Сергея.

Сергей направился к шконке Бешеного, который сидел в окружении своих братков, бывших у него в подчинении.

— Ты где был, Серый? Какую тебе Монте-Кристо лапшу на уши вешал? Опять про свой клад чесал? — спросил Бешеный.

— Где был, там меня уже нет, Бешеный. А Монте Кристо — больной человек, жаль его. Вот и всё, — ответил Сергей, не присев на скамью рядом с другими.

Сергей смотрел на всех этих парней, разных возрастов, с сожалением. В заключении столько времени зря проходит. Многие из них не работают, просто могут целыми днями сидеть и играть в карты, конечно, не на интерес, на деньги или вещи и сигареты, этого Сергей понять не мог. От безделья, просто сводило мозги, а прошло всего четыре месяца, как он здесь находится. Хорошо, в колонии была библиотека и можно было брать книги и читать. Иначе, можно было просто сойти с ума, зная, что восемнадцать лет впереди и эти годы можно вычеркнуть из жизни.

Но в колонии сидели даже очень талантливые люди. Из дерева, которого в рабочем бараке было предостаточно, они вырезали разные вещи, вплоть до картин известных художников, выжигая силуэты и лица. Но в основном делали шкатулки, зачастую, просто шедевры искусства, вырезая по дереву причудливые узоры. Из хлеба, каким-то образом, лепили фигурки, сушили их и покрывали лаком. Даже из стали делали ножи, но это делалось втайне от всех и каким-то образом передавалось на волю. Даже картины писали, копии с Айвазовского, Да Винчи и Гойя, его"Обнажённую маху". Видимо, так свой досуг и скрашивали. Поражало то, с каким усердием и терпением выполнялись эти вещи, но их талант не замечали, словно так и должно было быть.

— Ну лады. Ему давно в ящик пора сыграть, задержался он на этом свете. Никчёмный человек… — внимательно глядя Сергею в глаза, словно сверля его мозги, произнёс Бешеный.

— А это даже ты не сможешь решить. Не завалишь же ты его, да и зачем? Кому он мешает? Бог сам отмерит, кому сколько задержаться на этом свете. Да… хотел сказать тебе… завтра на работу выйду, от безделья с ума сойти можно, — собираясь уйти, сказал Сергей.

— Я тебя ещё не отпускал, Серый! Сядь! Уважь братков, жрачкой поделюсь с хорошим человеком. Сядь, я сказал! — явно злясь, но говоря спокойным тоном, сказал Бешеный.

Седой сидел, не шевелясь, он знал этот спокойный тон Бешеного и этот сверлящий взгляд бесцветных глаз. Бешеный даже поделкой из цветных пластинок, которые делали заключенные, перестал вертеть в руках. Но Сергей сел, понимая, что обостряет обстановку и ему это просто так не простят.

— Хочешь пахать? Что ж, дело твоё, Серый, нет базара, это твой расклад. Только секелиться не стоит, тебе ещё долгие годы рога мочить, с нами на нарах чалиться. Так что, прояви уважение к братве, будь добр, братишка, — отправляя в рот горсть квашеной капусты, которую, видимо и квасили на кухне сами сидельцы, сказал Бешеный.

— Извини, Бешеный, моё уважение и к тебе, и к братве глубокое, поверь. Я привыкаю, молодой ещё, — ответил Сергей, вызывая кривую улыбку на лице положенца.

— Бог простит, а ты вон… ешь, — ответил Бешеный.

Седой знал, такое поведение Бешеного ничего хорошего не сулит, но вмешиваться не стал, себе дороже, он это тоже знал, не по понятиям законов колонии это было. Сергей стал есть, хотя аппетита не было.

А Монте-Кристо к столу не звали, его вообще обходили стороной, не считая за человека, говоря, мало ли какая у него болезнь. Поговаривали, что быть может туберкулёз или даже сифилис, так как и эти болезни были у заключённых колонии. Монте Кристо прошёл к своему месту, с трудом залез на верхние нары и тут же уснул спокойным, глубоким сном, впервые за много лет. А утром, он не проснулся, словно и выжидал, когда доверит тайну надёжному человеку. Умер со спокойным лицом, с едва заметной улыбкой. Впрочем, его уход, сразу и не заметили. Шнырь, убирая барак, стал будить его уже после обеда, часа в четыре. Пришли солдаты, завернули труп, положили на носилки и молча унести, словно и не было этого человека, который жил здесь столько лет, часто забывая и своё настоящее имя.

Сергей о смерти Монте-Кристо не слышал, он с утра вышел на работу и из столовой, ушёл в рабочий барак. Вечером, когда оставшись один, он возвращался с работы, за бараком, в темноте увидел две тени, но не успел разглядеть и спросить, как почувствовал острую, режущую боль в левом боку и что-то тёплое и липкое потекло по телу. Но даже в темноте, Сергей скорее почувствовал по запаху изо рта Косого и теряя сознание, услышал его голос, противный, прокуренный, с хрипотцой:

— Всё! Готов! Валим отсель!

Седой, не дождавшись Сергея, обойдя нары, чтобы Бешеный не увидел, вышел во двор. Седой догадывался, что Бешеный что-то задумал, он хорошо его знал и не один год отсидки проводил рядом с ним. Почувствовав неладное, Седой прибавил шаг и пошёл быстрее. Он и сам не мог это понять, но к Сергею Седой относился, словно к сыну. Может отцовские чувства проявились у одинокого мужчины, кто знает, он и сам этого объяснить бы не смог, но он волновался и пошёл к рабочим баракам. Седой неожиданно наткнулся на Сергея, зацепившись за его ногу и едва не упав. Нагнувшись, он перевернул парня, так как Сергей лежал лицом вниз.

— Серый? Что с тобой? Ах, гады… уделали, значит парня… Падлы! — сквозь зубы произнёс Седой, когда рука дотронулась до раны и стала мокрой от крови.

Сергей был тяжёлым, высокого роста и крепкого телосложения. Тем более, каждое утро, чтобы не терять форму, вставал на час раньше и уходил к месту, где были сооружены турники и даже козлы и стойки для тренировок. Там Сергей подтягивался десятки раз, прыгал на козлах, боксировал с самодельной грушей. Впрочем, не он один, правда и не многие старались держать спортивную форму.

Понимая, что Сергей без сознания и самому ему его не поднять, Седой сначала приложил ухо к груди парня, но от волнения никак не мог расслышать, жив ли он. Приложив пальцы к крепкой шее Сергея, затаив дыхание, Седой прислушался.

— Жив ещё… — прошептал Седой и поднявшись, побежал за помощью.

На охране стояли солдаты, к ним он и ринулся.

— Там Серого завалили! Но он ещё вроде жив, в больничку бы его надо! — крикнул Седой, подбегая к солдатам.

— Зови майора, Егор, сами не можем без особого приказа, — сказал молодой парень, проходивший службу по охране колонии.

Второй парень, быстро побежал к зданию, где находились офицеры. Вечером, после рабочего дня, они уходили к себе, вечерняя перекличка проходила индивидуально по баракам, этим занимались низшие чины. Седой решил вернуться к Сергею, сказав второму парню, где их можно найти. Кажется, Сергей и не дышал, когда наконец пришли к нему на помощь.

Майор сам приложил пальцы к шее Сергея, чтобы убедиться в том, что он ещё жив, потом велел положить его на носилки и унести в лазарет при колонии, который заключённые называли больничкой. Доктор в это время ужинал и ему не очень понравилось, что его отвлекли от трапезы.

— Товарищ майор? Здесь тяжелораненый, рана в области сердца, медлить нельзя, может умереть, — сказал майор, указав солдатам на кушетку, куда и положили бездыханное тело Сергея.

— Не подохнет, майор, видать, крепкий парень. Давайте на операционный стол его, ребята. А ты чего встал? Иди отсюда! Утром придёшь, коли знать чего захочешь. Иди, иди, Седой! — махнув рукой, сказал доктор, в звании майора.

— Дина? Где ты там? Готовь всё к операции! Если успеем… — крикнул доктор, почти шёпотом произнеся последнюю фразу.

Из соседнего кабинета, видимо процедурного, выбежала молодая девушка, надевая на ходу белую шапочку. Закончив медицинское училище, Дина по направлению пришла работать в колонию. Родителей у девушки не было, жила она с бабушкой. Мать, родив девочку, до года кормить не стала, встретила парня и уехала с ним в город, а может и дальше. Отца Дина не знала, бабушка быть может и догадывалась, но травмировать девочку не стала. Сама воспитала внучку, а от дочери никакой помощи или даже письма, женщина так и не дождалась. Правда, она была против того, чтобы внучка работала в колонии, оно и понятно, вокруг заключённые, но по соседству жила Мария, которая тоже работала в колонии.

— Дарья Ивановна, не переживайте за Дину, заключённые на территории колонии, а мы работаем отдельно от них. Да и охрана там везде. Я сама буду присматривать за Вашей внучкой. Девочка она серьёзная, не глупая, так что всё будет хорошо, — сказала Мария.

Женщина работала с документами и ещё, по совместительству, работала в отделе кадров. Она вместе с Диной, приходила на работу, вместе с ней и уходила.

В эту ночь у Дины было ночное дежурство, как впрочем, это бывает и в обычной больнице. Она работала уже два года, срок отработки по направлению истекал, но уходить отсюда девушке не хотелось. Бывало, заключённые в больничке бросали реплики с намёками, но Дина достойно на них отвечала. Однажды, один заключённый протянул руку, когда она делала ему укол и ущипнул за бедро. Недолго думая, девушка схватила со стола ножницы и вонзила в его руку. Тот взвыл от боли, но это происшествие напрочь отбило охоту у многих, приставать к девушке.

Приготовив всё для операции, она подошла к Сергею. Его красивое, бледное лицо поразило Дину, он совсем не был похож на тех, что часто захаживали сюда. Не будь это колонией, Дина бы не подумала, что Сергей один из них.

— Господи… ты только не умирай… Какой хорошенький, жаль будет, если помрёт, — склонившись над Сергеем, думала Дина.

— Вколи ему вокруг раны новокаин. Этого хватит, — мОя руки с мылом под краном, сказал доктор.

— Может его в больницу надо, Евгений Николаевич? Рана тяжёлая… умереть может, — обернувшись на врача, спросила Дина.

— Не довезём мы его. Справимся сами. Умрёт, что ж, значит не судьба ему жить, — приступая к операции, хладнокровно ответил Евгений Николаевич.

Дина помогла снять с Сергея робу, затем и майку. Протёрла спиртом вокруг раны и намазала йодом. Операция длилась уже часа два, как Дина с испугом посмотрела на врача.

— Он не дышит… Евгений Николаевич? Прошу Вас! Сделайте что-нибудь! — невольно воскликнула Дина, прислушиваясь к Сергею и понимая, что дыхания нет.

— Он ведь не умрет? Евгений Николаевич? — невольно спросила Дина, когда во время операции, Сергей перестал дышать.

— Он тебе кто? Брат? Ты чего так печёшься о нём? Он зэк! Поняла? — грубо ответил Евгений Николаевич.

— Совсем не похож на тех, кто находится в колонии… Господи! Сердце! Евгений Николаевич? У него остановка сердца! — воскликнула Дина, держа в руках инструмент, ассистируя во время операции.

Условия в их операционной были совсем не такие, какие были в клинике. И проходящую операцию, можно было назвать кустарщиной, но иного выхода не было и Евгений Николаевич, нужно было отдать ему должное, старался применить все свои знания в медицине.

— У меня нет оборудования… ладно, давай делать прямой массаж сердца. Я под сердцем, ты в рот, — сказал доктор, сложив руку на руку под грудью Сергея.

Во время операции, произошла остановка сердца, заточка, которой ударил его Косой, прошла в двух сантиметрах от сердца. Дина никому ещё не делала искусственное дыхание рот в рот. Но тут речь шла о жизни молодого парня, пусть заключённого, но Сергей произвёл на девушку другое впечатление. Его черты лица очень отличались от лиц тех, кто находился в колонии. Впрочем, девушке казалось, что все они похожи друг на друга. Она посмотрела на красивое лицо Сергея… Густые брови, нежная, как у девушки кожа, ямочка на подбородке, так и хотелось погладить его по щеке.

— Чего встала? Давай, девочка! — нажимая на грудь Сергея двумя руками, крикнул Евгений Николаевич, чем привёл Дину в чувство.

С сомнением вздохнув, она приоткрыла его губы и сделав глубокий вздох, прижалась губами к его губам. Девушка понимала, парень может умереть в секунду, забыв обо всём, она делала ему искусственное дыхание. Это продолжалось несколько минут.

— Бесполезно. Всё, Дина! Он умер. Отойди, — устало сказал доктор, накрывая лицо Сергея простынью.

— Нет… этого не может быть… он ведь такой молодой… прошу Вас, Евгений Николаевич! Не опускайте руки! Прошу Вас! — вне себя закричала Дина.

Евгений Николаевич с удивлением посмотрел на неё. На этом столе, за долгие годы его работы, часто умирали люди, что попадали по разным причинам к нему, но такой реакции ещё не было. Да, до Дины с ним работала молодая женщина, проработав семь лет, она всегда сама накрывала тело после того, как констатировали смерть заключённого. Потом она уехала и на её место пришла другая, намного старше. Теперь с ним работала Дина, скромная, малословная, аккуратная девушка. А тут…

— Да что с тобой, Дина? Рана тяжёлая, шанс что он выживет, был минимальный. Всё, зови санитаров, пусть перенесут тело в морг. А дальше, формальности, это не наше дело, — сказал Евгений Николаевич.

Сама не понимая, почему… но Дина плакала. Она, не отрываясь, смотрела на простынь, которой закрыли лицо Сергея, смотрела и не могла унять слёзы.

— Да, минимальный, но всё таки этот шанс был… — произнесла Дина.

Вдруг откинув белую материю, девушка схватила Сергея за плечи и с силой встряхнула, потом неистово стала хлестать его по щекам.

— Живи! Ты не можешь просто так умереть! Слышишь? Живи! Ну прошу тебя! — кричала Дина, кажется и сама не ведая, от шока перед смертью, что происходит.

Евгений Николаевич, ничего не понимая, с удивлением смотрел на неё.

— Дина? Что ты делаешь? — воскликнул он, хватая её за руку.

Вырвав руку, он вновь схватила Сергея за плечи и ещё сильнее встряхнула его, да так, что его голова приподнялась и вновь упала на стол. Тут его ресницы вздрогнули.

— Господи! Он жив! Евгений Николаевич? Он жив! Прошу Вас, помогите! — закричала Дина, дрожащими руками набирая в шприц лекарство.

— Ну ты вообще даёшь… — оторопело глядя на девушку, пробормотал доктор, наклоняясь над Сергеем.

Была поздняя ночь, когда Сергей, наконец, стал дышать равномерно, а под утро, открыв глаза, ничего не понимая и не помня, посмотрел на девушку в белом халате, которая сидела на стуле и прислонившись к стене, спала. Сергей вновь закрыл глаза и ушёл в глубокий сон. Место операции, Дина обколола новокаином, чтобы унять боль, поэтому Сергей её почти не чувствовал, да и не в том ещё он был состоянии.

А Седой, оставив Сергея в больничке, вернулся в барак. Бросив взгляд в сторону шконки Бешеного, он увидел, что тот говорит с Косым.

— И на тебя управа найдётся, Бешеный. Не по понятиям живёшь… борзеешь, гад… понты разводишь. Ладно, нужно прогон братве бросить, пусть сами решают, моё дело сторона, — думал Седой, ложась на свои нары.

В том, что Сергей выживет, Седой не сомневался, хотя и понимал, что рана тяжёлая, Косой уже не раз убивал заточкой. Этот его удар, Седой хорошо знал. Но Косой не учёл того, что Сергей постоянно был начеку, напрягая тренированный пресс. Правда, этим вечером, Сергей вовсе не ожидал, что получит удар заточкой, но успел то ли повернуться, то ли уклониться, но заточка не коснулась сердца, как должно было быть, а прошла мимо, что и спасло парню жизнь. Да и сам Сергей был крепким и сильным, держал спортивную форму, хотя часто задумывался, зачем? Но вновь, с утра пораньше, уходил на площадку и занимался перед завтраком, подтягиваясь на турнике, прыгая через козла, подтягиваясь на брусьях и делая кувырки.

Утром, когда Седой проснулся, к нему подошёл Слон.

— Косой повесился, — сказал он ему.

— Туда ему и дорога. А может и повесили… — прошептал он последнюю фразу и взглянул на Бешеного, который невозмутимо сидел за столом и что-то пил.

Ему обычно по утрам, перед завтраком, заваривали кофе. А Бешеный, после того, как Косой доложил ему, что замочил Серого, велел инсценировать самоубийство Косого, повесив его в душе, где его и нашёл Шнырь. Зачем понадобилось Бешеному убивать Косого, знал лишь он.

Ночью ему сообщили, что Сергей выжил. Наверное, Бешеный мог закончить дело с Серым, но не хотел вызывать на себя подозрение, поэтому он просто приказал повесить Косого. Нет убийцы — нет проблемы, решил Бешеный. Седой после завтрака пошёл к больничке, чтобы узнать о состоянии Сергея, сам не понимая, с чего это он вдруг волнуется за парня.

— Держи… узнай, как там Серый? Ну тот, которого вчера с заточкой в боку принесли… — сунув деньги в руку солдата, попросил Седой.

Тот, пугливо озираясь, быстро сунул деньги в карман и тут же ушёл. Вернувшись через десять минут, он сказал Седому, что парень жив. Этого было достаточно. Седой ушёл, а после завтрака, зайдя за туалет и сев за деревом, написал записку. Скрутив её в тоненькую трубочку, он, поискав взглядом среди солдат из охраны, подошёл к одному из них.

— На волю маляву нужно скинуть. Держи… — сунув записку вместе с деньгами, сказал Седой и тут же ушёл. Он знал, если Бешеный о прогоне браткам узнает, Седому конец. Седой очень рисковал, но делал это намеренно. Глубокой ночью, Седого удавили его же подушкой, а утром сообщили, что в бараке ещё один труп. Бешеный такого не прощал и записку тут же сжёг, когда ему её доставили.

— Седой на сердце жаловался, видимо, у него приступ случился ночью, когда все спали, — сказал фельдшер, по указке Бешеного. Так в свидетельстве о смерти и написали, правда, формально сделали вскрытие, для отчётности. Что ж, одним заключённым меньше, одним больше…

Два дня Сергей не приходил в себя. Дина сама покупала нужные лекарства и прибегала обратно. Она ставила Сергею капельницы и делала уколы, антибиотики, противовоспалительные и восстанавливающие витамины.

— И зачем тебе это надо, Дина? — спросил Евгений Николаевич.

Да, им выдавали лекарства, простейшие, от простуды и болеутоляющие, этого конечно, было недостаточно. Но так они работали и требовать большего, не могли.

— Но ведь лекарств нет, Евгений Николаевич? Он в тяжёлом состоянии… вот и всё, — краснея и смущаясь, ответила Дина.

— Лекарств нет, но до сих пор мы обходились тем, что есть. Хм… а ты часом не влюбилась, а, девочка? — словно его осенила догадка, спросил Евгений Николаевич.

— Нет! Что Вы! Я… нет… простите… — смущаясь, произнесла Дина, опуская голову.

А когда она оставалась одна, что бывало часто, так как Евгений Николаевич вечно уходил по делам, Дина, склонившись над Сергеем, подолгу смотрела на него.

— Как же тебя сюда занесло, Серёженька? Да разве ж это место для тебя? Наверняка, здесь что-то не так… — шептала Дина, водя пальцами по нежной коже лица Сергея, по его густым, красивым бровям.

На третий день, Сергей, придя в себя, открыл глаза. Но тут же вновь закрыл их, тут Дина присела на стул и наклонилась над ним опять.

— Какой же ты красивый, Серёженька. Вот бы ещё в твои глаза взглянуть… — прошептала Дина и с опаской оглянувшись, тихонько поцеловала парня в красные, воспалённые от жара губы. Жар, который держался более суток, только немного отпустил.

Сергей слышал и чувствовал всё, правда сил ещё не было, но усилием воли, он поднял руку и прижав Дину за шею к себе, приоткрыв свои губы, прильнул к её губам. От испуга, Дина застыла, широко открыв глаза, с недоумением и страхом глядя в голубые глаза Сергея.

— Мамочки… я пропала! Я тону в его голубых глазах… — подумала Дина, отрываясь от Сергея.

— Прости… я думала, ты ещё без сознания… я не хотела… — растерянно произнесла Дина.

За долгие месяцы, Сергей впервые чувствовал, что он словно находится на воле. Он попытался улыбнуться.

— Что со мной? — прохрипел парень.

— Тебя это… заточкой ударили… доктор наш операцию сделал… я пойду… — медленно отступая к двери, запинаясь, сказала Дина.

— Стоять! — услышала она голос Евгения Николаевича за своей спиной и тут же остановилась.

— Ты, парень, верно в рубашке родился. Если бы не эта девушка, лежал бы ты сейчас в общей могиле. Она жизнь тебе спасла! Её благодари. Я уже хотел в морг твоё, так сказать, тело отправлять. А Дина… стала так тебя трясти и бить по щекам… даже я испугался, когда ты ожил, — подходя к Сергею и щупая пульс на его запястье, говорил Евгений Николаевич.

Дина, покраснев, стояла чуть живая за его спиной.

— Евгений Николаевич? Прошу Вас… не нужно… — пробормотала она.

— Ну что сказать? Неплохо. Ты крепкий, но ещё пару сантиметров… как же тебе удалось уклониться от заточки Косого? Он никогда не промахивался. Тебя приговорили, это ты знаешь? Только, если выжил, второй попытки не будет, но всё же, будь осторожен. Это я так… на будущее тебе говорю, — поднимаясь со стула, сказал Евгений Николаевич.

— Вы так спокойно говорите об этом… может надо доложить наверх? — с трудом, с хрипотцой спросил Сергей.

— А что это даст? Здесь свои законы, а мы лишь выполняем свою работу. Кстати… ты ведь ещё ничего не знаешь… Косой повесился, но думаю, ему помогли. Седого тоже нашли мёртвым в постели, сердечный приступ… — с усмешкой сказал Евгений Николаевич.

Сергей не ожидал услышать такое, он поморщился, от боли сжав простынь.

— Люди умерли… это так смешно? — спросил он, не глядя на врача.

— Тут многие умирают и часто не своей смертью. Ладно, что-то я разговорился. А… это тебя сюда два дня назад Седой принёс, не сам, конечно, ты крепче его. Он подмогу вызвал. В общем… видимо твоё время ещё не пришло. Выйдешь отсюда, свечку что ли Седому поставь. Да и Монте-Кристо умер в тот день, когда тебя Косой резанул. Дина? Ты бы ему поесть принесла… в больничке кормят лучше, чем в бараках, я в столовую, — сказал Евгений Николаевич и тут же вышел.

— Я за обедом схожу… — смущаясь, сказала Дина и тут же вышла следом за врачом.

Сергей задумался.

— Сколько всего произошло за эти два дня… а она ничего так… красивая. Значит, я обязан жизнью тебе, Дина… Дина… имя красивое… — думал Сергей.

Потом он вдруг вспомнил про родителей. Вроде, они должны были приехать на свидание, ему давно было положено, ведь более четырёх месяцев прошло, как он находился в колонии. Неведомая тоска сжала ему грудь, Сергей застонал, закрыв глаза.

— Что? Где болит? Серёжа? — услышал он голос Дины над головой и тут же открыл глаза.

— Нагнись… прошу тебя… — попросил Сергей, увидев удивлённое лицо девушки.

Дина понимала, что парень долгое время находится здесь, без женского внимания и тем более, без женской ласки. Нет, не из жалости, она нагнулась и позволила ему поцеловать себя в губы, ей это и самой нравилось. Несмотря на неопытность, Сергей всё же классно целовался и отпускать Дину ему совсем не хотелось. Он протянул руку и дотронулся до упругой груди девушки. Невольная эрекция, заставила его отпустить её и отвернуться. Дина смутилась и присела на стул.

— Я покормлю тебя… тебе ещё нельзя напрягаться… — взяв со стола тарелку с макаронами и маленькими кусочками мяса, сказала Дина, не смея смотреть в глаза Сергею.

Что имела ввиду Дина, говоря, что ему нельзя напрягаться, каждый понял по-своему. Она старалась не смотреть ему в глаза, а он, напротив, открывая рот для очередной порции макарон, ловил её взгляд. Девушка за эти два дня поняла, что влюбилась в этого парня, хотя успела узнать, что у него срок за жестокое, умышленное убийство аж восемнадцать лет. Только она отгоняла от себя эти тяжёлые мысли и уходить домой ей вовсе не хотелось.

Проходили дни, через неделю Сергей поднялся и уже мог самостоятельно сидеть на кровати и сам есть. Дина первые дни и на ночь оставалась дежурить, но Дарья Ивановна возмутилась.

— Никогда у тебя не было столько ночных дежурств, Дина, с чего это вдруг, каждый день подряд? — спросила бабушка, когда через три дня и ночи, Дина приехала домой, чтобы искупаться и переодеться.

— Бабушка… в больничке тяжёлый больной лежит, он у нас с Евгением Николаевичем чуть не умер на операционном столе. Нельзя было надолго оставлять его одного. Ещё пару дней и он станет себя лучше чувствовать. Ну прошу тебя, не сердись, бабулечка моя… — обнимая Дарью Ивановну и прижимаясь к ней, ворковала Дина.

— Ох, лиса! Вот знаешь, что не могу тебя ругать! Ладно, беги… подожди-ка… а что случилось-то? Кто тяжелобольной? Зэк ведь… так что же ты печёшься о нём? Хотя, знаю твоё доброе сердечко… — ласково хлопая внучку по попе, сказала Дарья Ивановна.

— Очень молоденький, ну может лет девятнадцать — двадцать ему, чуток старше меня. Заточкой в бок получил, в сантиметре от сердца заточка прошла, представляешь? У парня остановка сердца произошла. Я очень испугалась… но Евгений Николаевич спас его. Ну я пойду? Меня ждут… — чмокнув бабушку в щёку, сказала Дина.

— Господи! Что творят-то! Ты уж там поосторожнее, вот не хотела я, чтобы ты там работала… не хотела я… — пробормотала Дарья Ивановна, перекрестив внучку и провожая ласковым взглядом. А Дина уже выбежала из дома и пробежав небольшой двор, выскочила за калитку, крепко держа сумку с едой для Сергея, куда положила и бутыль с молоком.

Дарья души не чаяла во внучке, которую сама и вырастила.

— Да хранит тебя Господь, милая. Где ж твоих отца и мать носит по свету? — бормотала пожилая женщина, которой было лет шестьдесят с небольшим.

Темноволосая Дина, была очень похожа на отца, которого недолюбливала Дарья Ивановна за то, что он сбил с пути её, такую послушную, дочь. Она постоянно говорила, что Бог видимо хочет, чтобы она не забывала о нём, раз подарил ей внучку, копию своего отца. Высокая и стройная, с большими, карими глазами, девушка была симпатичная, но красивой её назвать было трудно, красота была строгая и холодная, что ли… Лицо очень серьёзное, длинные, прямые волосы, которые она просто закалывала сзади, чтобы не мешали ей работать, а выходя за пределы колонии, она их распускала по плечам. Одевалась Дина скромно, не выделяясь среди прочих девушек посёлка, о ней даже не сплетничали, парней у неё не было, к таким как она, парни и подходить боялись, хотя ей и было так же, как Сергею, едва исполнилось восемнадцать.

А тут Дина безнадёжно влюбилась. Все мысли были о Сергее, они были такие непохожие, он, со своей нежной, как у девушки, кожей лица, голубыми глазами, но с суровым, не по годам, усталым взглядом. Лишь высокий рост и крепкое телосложение, не позволяли никому говорить о нём ничего дурного.

Дина и на русскую не была похожа. С тёмными волосами, чёрными, дугой бровями и большими карими глазами. Было в ней что-то дерзкое, надменное, что ли. Только перед Сергеем она робела, в нём ей нравилось всё и когда он крепко спал, она могла часами смотреть на него. Евгений Николаевич сказал, что Сергей идёт на поправку, но рана довольно тяжёлая, поэтому ещё пару недель придётся полежать. Дина была этому рада, хотя уже задумывалась, как же она сможет видеться с ним, когда он вернётся в барак?

— Дина? Ты что, сегодня тоже не идёшь домой? — снимая белый халат и собираясь уходить, спросил Евгений Николаевич.

— Да, я бабушке сказала, что и сегодня останусь на дежурство, Евгений Николаевич, смущаясь пристального взгляда своего врача, ответила Дина.

— Ты соображаешь, что делаешь? Он же заключённый, осуждённый на восемнадцать лет за жестокое убийство! Это ты понимаешь? — уводя девушку в коридор, крепко держа за локоть, сказал Евгений Николаевич.

— Не верю я, что он мог убить. Вы глаза его видели, Евгений Николаевич? Не могу поверить и всё. Не похож он на тех, которые сюда захаживали, не похож на убийцу! — твёрдо заявила Дина.

— Моё дело предупредить тебя, несмышлённую. Молодая ты ещё, жизни не знаешь. Ладно, меня жена ждёт, в кино хотели с ней сходить. Обижается, что не ходим никуда. Гляди в оба, разум-то не теряй… — сказал Евгений Николаевич и тут же ушёл.

Дина принесла из дома поесть, бабушка пирожков пожарила, картошки с яйцами, посыпав зелёным луком… девушка старалась приносить вкусненькое для Сергея, зная, как кормят в колонии. В проходной, на КПП, девушку хорошо знали, относились к ней с уважением, слишком серьёзная она была и не позволяла иного отношения к себе. А заключённые знали, что вольности обойдутся им слишком дорого.

— Серёжа? Я поесть принесла, пирожки с капустой… не знаю, любишь ли ты… — взгляд его голубых глаз подавлял её и смущал.

— Спасибо! Конечно люблю! Где меня ещё угостят пирожками с капустой? — полушутя, ответил Сергей, взяв из рук девушки ещё теплый пирожок и с аппетитом откусывая его.

— Может расскажешь, что с тобой случилось? Как ты оказался здесь? Ведь… не твоё это место, Серёжа, — решилась спросить Дина, присев рядом с кроватью парня.

Сергей аж есть перестал, хотя вкус пирожка напомнил ему дом. Взгляд его потускнел, он опустил голову.

— Я не убивал его… я не убийца… — положив пирожок на столик, ответил Сергей.

То ли он морально устал, то ли просто хотел облегчить душу, но ничего не тая, он всё рассказал Дине. Она слушала его, едва дыша, понимая, как тяжело ему говорить об этом. Закончив говорить, Сергей поднял голову и посмотрел девушке в глаза.

— Ты ведь веришь мне? Я бы не смог никого убить. Побить, ещё куда ни шло, но убить… тем более одноклассника, с которым десять лет учился… я не знаю, почему именно я… — с надеждой глядя на Дину, сказал Сергей.

— Я верю, Серёжа… верю… такие глаза не могут обмануть… видимо, ты оказался не в том месте и не в то время. А этот Мордвинов… я слышала о нём, не помню где… но однажды, он поплатится за зло, которое причиняет людям, — со слезами произнесла Дина.

Сергей протянул руку и обнял её за шею. В палате они были одни, да и работала Дина в паре с Евгением Николаевичем. Притянув девушку к себе, он крепко поцеловал её в губы. О том, что он ещё никогда не был близок с девушками, он говорить не стал, но в этот момент его охватило волнение, он обнял Дину за талию и положил на кровать.

— Серёжа… я люблю тебя… очень люблю… но не стоит этого делать… прошу тебя… — взволнованно говорила Дина, не в силах сопротивляться ему.

Видя, что она не отталкивает его, Сергей лихорадочно стал расстёгивать пуговицы белого халата. Дина закрыла глаза, Сергей неистово целовал её лицо, шею и верх груди, потом прильнул к горячим от возбуждения губам. Это был страстный поцелуй, такого с Сергеем ещё никогда не было, он весь дрожал от возбуждения и желания. Дина любила и оттолкнуть его, у неё не хватило сил. Резкое движение и Сергей со стоном откинулся на подушки и тяжело дыша, закрыл глаза, схватившись за бок.

— Что с тобой, милый? Где больно? Давай я укол тебе сделаю! — вскочив с постели, воскликнула Дина, дрожа не менее его.

— Выйди! Прошу тебя, выйди! — сжав руками простынь, крикнул Сергей.

— Ему было стыдно, такого возбуждения и сильного желания близости, он никогда не испытывал.

Сергей понял, что может произойти непоправимое, он перевернулся на живот, чтобы скрыть возбуждение от глаз Дины и уткнувшись лицом в подушку, потихоньку стал успокаиваться.

— Давай есть, Серёжа, я тоже проголодалась, — застёгивая халат и вытаскивая на стол еду из пакета, стараясь говорить спокойно, сказала Дина.

Ели они молча, потом Дина сделала Сергею два укола и дала выпить лекарства.

— Я часто думаю, как выдержу здесь восемнадцать лет… дома родители… у отца больное сердце… — задумчиво произнёс Сергей.

— Ой! А я ведь сказать тебе хотела… ммм… к седьмому ноября амнистия выйдет. Если ты никогда не попадал под амнистию, она будет применяться даже к твоей статье. Одна четвертая часть от срока срежется. Восемнадцать раздели на четыре… ммм… так, ну… четыре с половиной года отними. Значит… тринадцать лет остаётся, тем более, полгода ты уже отсидел, два месяца во время следствия и четыре здесь, — сосредоточенно, со знанием дела говорила Дина.

— Откуда ты всё это знаешь? — удивился Сергей.

— Так ведь я работаю в колонии… здесь такого насмотришься и наслушаешься, поневоле учёной станешь… только ты ничего такого не подумай, пожалуйста… — смутившись, ответила Дина.

Сергей с трудом встал с кровати и подошёл к девушке. Дина напряглась и с испугом выжидала, что будет дальше. Сергей обнял её и прижал к себе.

— Я не имею права просить тебя ни о чём. И тринадцать лет, тоже долгий срок и ты сама это знаешь. Я рассказал тебе всё, как было, не знаю, выживу ли я… только не смирюсь с этим режимом! Этот Бешеный… он же творит всё, что захочет… за два дня, пытались меня убить — не получилось, так он Косого убил, а Седой в чём был виноват? Он-то что ему сделал? Гад! Не прощу ему этого! Он заплатит за всё, что творит! — говоря это, Сергей невольно сжал объятия, сильнее прижимая Дину к себе.

— Сергей? Отпусти меня, мне больно. Прошу тебя, он убьёт тебя! Ты с ним не справишься, понимаешь? Тут свои законы и даже начальство с ним не спорит. Бешеный зону держит, он положенец… умоляю, я не переживу, если с тобой что-то случится! Оставь его! — взяв в ладони лицо Сергея и глядя ему в глаза, говорила Дина.

Она и правда испугалась его взгляда, гневного, непримиримого.

— Думаешь, на таких, как Бешеный управы не найдётся? Забыла? Фараона убила маленькая муха… — задумчиво ответил Сергей.

Чтобы отвлечь его от тяжёлых мыслей, Дина обняла его за шею и прижалась губами к его губам. Сергей словно проснулся, тут же обняв девушку, он стал целовать её в шею, лицо и губы. Потом резко отошёл от неё, вновь возбудившись.

— Дина? Ты очень хорошая, но сейчас тебе лучше уйти. Иначе я не смогу сдержаться, ты, как медик, сама понимаешь это. Прошу тебя, иди… — попросил Сергей, не глядя на неё.

— Серёженька? Посмотри на меня. Я сама этого хочу, милый. Я люблю тебя. Никогда никого не любила, а тебя люблю! — взволнованно произнесла Дина.

Сергей с удивлением посмотрел на неё.

— Но у меня нет будущего! Я зэк! Это ты понимаешь? А ты молодая, красивая… ты ещё встретишь достойного парня, а я конченный зэк и выхода не вижу… — устало присев на кровать, ответил Сергей.

— Мне никто, кроме тебя не нужен, Серёженька! Я с тобой останусь этой ночью. А сейчас, тебе ещё немного поесть нужно и сил набираться. Давай не будем говорить о плохом, поверь, милый и эти дни пройдут, как страшный сон. Я чай тебе заварю. Ешь пирожки и вот ещё, картошку с яйцами. У нас куры свои и корова есть. Я молока тебе принесла. Ешь, — ласково и успокаивающе, говорила Дина.

Сергей молча взял пирожок и надкусил его. Он смотрел на расстегнутые, верхние пуговицы халата девушки, где открывалась нежная кожа груди, упругость и выемка, такая соблазнительная и притягательная. Сама Дина не заметила, что не застегнула халат до конца. Отложив пирожок, Сергей взял её за руку и потянул к себе. Дина знала, сюда никто не придёт, все видели, доктор ушёл, а в больничке тяжелобольной. Она сняла с себя халат и присела на кровать, очень волнуясь в ожидании. Сергей расстегнул пуговички на кофточке девушки, затем снял и её, она осталась в белом, кружевом лифчике и в джинсах. Сергей, тяжело дыша, потянулся к молнии на них… Дина полностью легла на кровать и в ожидании, посмотрела на Сергея. Он погладил ладонью плоский живот девушки, провёл рукой по груди, по бёдрам и снял с неё джинсы.

— Как же его рана? — пронеслось в голове Дины, но сдерживаться сил не было…

Полина почти месяц собиралась, чтобы поехать на свидание с Сергеем. Она никогда не сталкивалась с такой проблемой, женщина была растеряна. Сердобольная соседка пришла на помощь.

— Ты, Полина, бери самое нужное. У меня брата сын, два года в колонии сидит. И не плачь всё время! Главное, парень жив! Жив, понимаешь? Дай Бог, вернётся. Брат сказал, что к октябрьским праздникам уже амнистию объявили, значит и твой тоже под неё попадает. Он ведь в первый раз попался? То есть… ну это… в первый раз его осудили? — говорила Надежда, жившая на одной площадке с Полиной и Дмитрием.

— В первый раз, да. Но как подумаю о том, как он там… Господи! За что же это? Так что самое нужное-то, Надя? — перестав плакать, спросила Полина.

— Чёрный чай, можно самый дешёвый, не обязательно индийский, они там его густо заваривают и пьют, чефир называется. Правда, не знаю, зачем это нужно. Ещё сигареты, а можно и махорку. Зима в Архангельске суровая, тёплые носки, нижнее бельё, чёрного цвета, ну… кальсоны раньше называли… тоже лучше чёрные. Ну и консервы, если там примут. Племянник в колонии общего режима сидит, так брат ему возит, да. Только перед тем, как пропустить его к сыну, открывают банки. Лучше в открытом виде всё везти, да… сала побольше бы, сытость оно держит, сладости тоже надо, ну там… конфеты и печенье, пряники и вафли можно. Дальше, сама смотри. Пойду я, мой с работы должен прийти, кормить его надо будет. Если что, заходи, — говорила словоохотливая соседка, проходя к выходу.

Дмитрий тоже хотел поехать с Полиной к сыну, но на работе аврал, нужно было отчёты сдавать, в общем, отпуск ему не дали. Чтобы сэкономить время, ведь и Полина работала, она решила лететь на самолёте, а дальше, до колонии автобусом или на такси доехать.

— Ты сама-то всё не тащи, проси мужчин, чтобы помогали нести тяжёлые сумки. Жаль, я не могу с тобой поехать… Обними сына, не знаю, что и сказать. Ведь меня никто и слушать не хочет… — с виноватым видом говорил Дмитрий, накануне отъезда жены.

— Я всё ему объясню, Дима. Ты сделал всё, что мог. Не твоя в том вина. Дай Бог и на Мордвинова управа найдётся. Хотя, он и так получил за свои деяния. Что может быть хуже, чем детей своих хоронить? Сама испытала эту боль, врагу не пожелаю… — произнесла Полина, опять всплакнув.

А утром, сложив сумки в багажник своей машины, Дмитрий отвёз жену в аэропорт и проводил до Архангельска.

Сергей старался сдерживать себя, он медленно гладил нежную, гладкую кожу Дины, от чего она дрожала всем телом. Вдруг Сергей резко убрал руки и приподнялся.

— Прошу тебя, уходи! Не нужно этого делать. Минутная слабость может обернуться для тебя испытанием на всю жизнь. Кто я? Что у меня впереди? Я и просвета не вижу. Может быть и выйду когда-нибудь отсюда, если не убьют меня. А ты… ты молодая, красивая… да, я очень этого хочу, но не нужно. Уйди! Не искушай меня! — резко встав с кровати, сказал Сергей.

Но вдруг побледнел, схватился за бок и застонав, вновь присел.

Дина судорожно надела на себя халат и подбежав к шкафчику, набрала обезболивающие, анальгин с димедролом и подошла к Сергею. Раздеться парень не успел, Дина приспустила его штаны и вколола укол.

— Серёжа? Ты весь такой правильный, совестливый… а я распутная, да? Да пойми же ты наконец! Мне кроме тебя никто не нужен! Я тебя люблю, понимаешь? А когда любишь… ведь ради любимого готов на всё. Что потом будет? Будь, что будет, милый! Ладно, отдыхай… я ужин принесу, тебе поесть надо. И чай принесу горячий, — сказала Дина, повесив свои вещи на спинку стула, так как надела только халат.

Она вышла, оставив Сергея одного. Возбуждение прошло, резкая боль ещё не зарубцевавшейся раны, охладила его пыл. И потом, он не мог так поступить с Диной, понимая, что может этим сломать ей жизнь. Девушка вернулась с чашкой горячего чая и с тарелкой гречки с мелкими кусочками мяса.

— Поешь, пока горячее. На вот, с пирожком, — сказала она, ставя всё на стол.

Ел Сергей молча, здесь, в тишине, он забывал о том, где находится. И Дина рядом, с запахом лекарств и духов. Она сидела очень близко от него, он чувствовал аромат её длинных волос, они касались его шеи и плеча, это волновало его.

— Утром скажи доктору, пусть выписывает меня. Иначе, нам ошибки не избежать… — стараясь сдерживать себя, сказал Сергей.

— У тебя ещё рана не зажила, Евгений Николаевич тебя не выпишет. Он сказал, что на две недели здесь останешься. Рана может воспалиться. Серёжа… ты не волнуйся, я лягу в его кабинете, если я настолько тебе неприятна, — вставая со стула, сказала Дина.

Она была обижена, видимо подумав, что совсем ему не нравится. Сергей схватил её за руку.

— Вот уже несколько дней, дороже тебя, у меня никого нет, Дина… но я не могу тебя обидеть…пойми. Кто я и кто ты? Я очень этого хочу… но после этого, я возненавижу себя за проявленную слабость. Ведь, неизвестно, что меня ждёт завтра, а тебе жить, замуж нужно выйти, детей рожать… не хочу, чтобы из-за меня ты потом мучилась… — не смея смотреть ей в глаза, говорил Сергей.

— Глупый… я же люблю тебя и если и ты любишь… — положив руки ему на плечи, начала говорить Дина.

Сергей тут же поднял голову.

— Если люблю? Да я не знаю, как жить без тебя буду, когда уйду отсюда! — взволнованно ответил Сергей.

Дина молча расстегнула пуговицы халата и тут же сняла с Сергея майку.

— Просто люби меня, милый… сейчас я хочу только этого… а что будет завтра… Бог покажет, — прошептала она, целуя Сергея в шею.

Он расстегнул ей бюстгалтер, прижавшись губами к упругой груди и крепко обняв, положил на кровать.

Дальше, всё происходило словно в тумане. Дина была первая, кого так ласкал Сергей, сначала неумело, осторожно, потом смелее и нежнее. Сергей был первым мужчиной у Дины и она ни минуты не сомневаясь ни в чём, просто отдавалась своему чувству, охватившему её юное, девственное тело. В тишине были слышны стоны и тяжёлое дыхание обоих влюблённых. Не сдержавшись, Дина вскрикнула от резкой боли внизу живота. Сергей, остановившись, ошалело посмотрел на неё, не понимая, как он мог причинить ей боль. Дина улыбнулась и стыдливо уткнулась лицом в его крепкую грудь.

— Тебе больно? Прости… я не хотел… я… — тяжело дыша, бормотал Сергей.

— Глупый… ты ничего не понял? Милый мой, ты у меня первый мужчина. Так должно быть… уже прошло… — Дина сгорала от стыда, не понимая, как такой взрослый человек, не знает таких простых вещей.

— Ничего не понимаю… кровь… что я сделал? — оторопело глядя на простыню, произнёс Сергей.

Полина воспитала его скромным и добрым мальчиком, даже в школе, о таких вещах, как девственность и что при этом бывает, не говорили. Учёба и тренировки, чтение книг, любимые записи известных певцом и исполнителей и занимали досуг Сергея. Он рос, не думая о таких вещах, да и не тянуло его к девушкам, тогда как многие в его классе, успели побывать в близости с женщинами.

Дина была поражена. Такой красивый, восемнадцатилетний парень и не знает простых вещей. Она свернула простынь, надела на голое тело халат и ушла в душ. Тут же постирав простынь, она повесила её на протянутую верёвку и вернулась назад. Увидев лицо Сергея, она улыбнулась.

— Что с тобой, Серёженька? Я так понимаю… мы с тобой друг у друга первые? Или ты жалеешь? — спросила Дина, присаживаясь рядом с Сергеем и прижимаясь к его крепкому телу.

— И я так понимаю… я люблю тебя… мне так спокойно с тобой. Я должен бежать отсюда… — вдруг заявил Сергей, посмотрев на Дину.

Эта мысль пришла ему в голову внезапно. Дина испуганно посмотрела ему в глаза.

— Нет! Нет, умоляю тебя! Нельзя! Могут убить при побеге. Несколько лет назад, так уже было. Я не позволю… нет! — воскликнула Дина, схватив Сергея за руку.

— Но я не выдержу столько лет, Дина! Я не смогу без тебя жить! — ответил Сергей и в его голубых глазах сверкнули слёзы.

Взяв в ладони его лицо, Дина стала целовать глаза и щеки, лоб и нос, ещё и ещё…

— Мы можем с тобой пожениться. Это можно сделать прямо здесь. Нужно написать заявление и нас распишут. Правда… — Дина запнулась, отпуская лицо Сергея.

— Что правда? — спросил Сергей.

— Даже с жёнами свидания полагаются в четыре месяца раз. Это колония строгого режима. Но хоть так, Серёженька! А я тут работаю, буду стараться, чтобы тебя в больничку чаще клали. Прошу тебя… — с мольбой произнесла Дина.

Не будь это колония и эта обстановка, девушка никогда бы не посмела сама предложить жениться на ней. Но тут было совсем другое. Молодые люди понимали, что Сергей вернётся в барак и они не смогут видеться. Это Дину убивало.

Сергей обнял её и привлёк к себе. Ему хотелось повторения того, что недавно произошло между ними. Дина понимала, как медик, этого делать нельзя, но ей было всё равно. Расслабившись, она легла на кровать.

— Ты такая нежная… эта кожа, такая гладкая… она сводит меня с ума. Никогда, ничего подобного не испытывал… и я согласен, давай поженимся… — утопая лицом в её волосах, говорил Сергей, вновь возбуждаясь и не понимая, как глупо звучит его согласие на брак с Диной.

Но в этот раз, молодые люди не торопились, смакуя близость с друг другом. Дине было больно, но прикусив губу, она терпела, чтобы Сергею было хорошо. Она наслаждалась его ласковыми прикосновениями рук и губ, ей было достаточно ощущать его тело так близко, его мужской запах, присущий каждому индивидуально. Потом они вместе, нагими прошли в душевую кабину и стояли, целуясь, под струями воды.

— Твоя рана, Серёжа? Она намокла и может воспалиться. Пошли, я перевязку сделаю. Нельзя допустить воспаления или заражения. Вытирайся и проходи в процедурную, — сказала Дина, оборачивая волосы полотенцем.

Надев халат, она ушла первая. Сергей с трудом вытер волосы и тело, боль вокруг раны усилилась и острая боль в ране тоже, но стараясь не застонать, он прижал старое, застиранное полотенце к мокрым бинтам, сквозь которые просочилась кровь и хотел надеть трусы, но это ему никак не удавалось. Рана причиняла невыносимую боль. Сергей со стоном присел и облокотился о стену с белым кафелем. Не дождавшись его, вернулась Дина. Увидев Сергея на полу, она испуганно присела перед ним на корточки. Сама надела на него трусы и обняв за торс, помогла подняться. Они медленно прошли в процедурный кабинет. Сергей шёл, усилием воли превозмогая боль. И когда он сел на кушетку, Дина отклонила его руку с полотенцем от раны и убрав намокший пластырь, ахнула. Рана была в крови и вокруг неё все покраснело. Набрав противовоспалительное лекарство в шприц, она сделала Сергею укол. Затем обработала рану и наложила повязку.

— Тебе нужно отдохнуть, пошли, я помогу тебе лечь, — сказала Дина, понимая, насколько они поторопились.

— Может я сам? Ты тоже должна отдохнуть, — устало подняв голову и посмотрев в её глаза, ответил Сергей.

— Это я виновата… нам не следовало торопиться, да ещё повторять… — подумала Дина.

Но то, что произошло между нею и Сергеем, казалось ей таким прекрасным.

— Я очень люблю тебя, Серёжа, помни об этом, — прошептала Дина в самое ухо Сергея.

Она помогла ему лечь и принесла термометр. Через пять минут, взяв его и посмотрев на него, Дина с тревогой взглянула на Сергея.

— Нет… только не это… — прошептала девушка, приложив ладонь ко лбу Сергея.

Он лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Дина запаниковала. Подойдя к шкафчику, девушка стала лихорадочно перебирать ампулы. Набирая трясущимися руками лекарство в шприц, она с тревогой смотрела на покрасневшие лицо Сергея, на его алые от жара губы. Дина зачем-то потрогали его ноги и пальцы рук, они были холодными. Сергей начал бредить и неистово мотать головой.

— Мамочки! Что же делать? Серёженька? Родной мой, потерпи немного, я сейчас… — в панике бормотала Дина.

Но набрав лекарство в шприц, она сделала ему укол. Нужно было поставить ему капельницу, но нужного препарата не оказалось. Глубокая ночь, идти было некуда и бесполезно. Везде всё было закрыто, из колонии ночью и мышь не проскользнёт.

Температура не падала, термометр показывал тридцать девять и шесть. Дина не знала, что можно еще сделать, чтобы сбить температуру. Она принесла в чашке холодной воды и намочив бинт, сложенный в несколько слоёв, положила ему на лоб.

— Мама… папа… Дина… за что? Игорь? Ты? Уйди! — говорил в бреду Сергей.

У Дины началась паника, температура у Сергея не падала. Она вдруг вспомнила, как в детстве её бабушка сбивала ей температуру. Взяв из шкафчика спирт, разбавив его водой, чтобы не обжечь кожу, она намочила сложенный бинт, сняв его со лба Сергея, отбросила покрывало и начала протирать всё его тело этим раствором. То ли от волнения, то ли переживая, она не чувствовала усталости. Девушка протёрла тело Сергея, в основном грудь и спину, с трудом перевернув его, затем принялась за его ноги. Тут же, она сбила термометр, поставила ему подмышку и тяжело дыша, присела в ожидании.

Сергей уснул, для того, чтобы удостовериться, что все в порядке, Дина приложила ладонь к его лбу и облегчённо вздохнула. Взяв термометр, она с улыбкой посмотрела на красную полоску, которая спустилась до тридцати семи и двух. В палате, где лежал Сергей, стены не было, просто она была отгорожена от второго помещения гипсокартоном, окрашенным в белый цвет. В палате в ряд стояли три кушетки, две из которых пустовали. Дина легла на кушетку, соседнюю с Сергеем. Девушка смотрела на красивые черты, дороже которых для неё в целом свете не было. Тяжёлое дыхание парня сменилось на спокойное, губы, которые от жара покраснели, побледнели. Дина закрыла глаза и ушла в глубокий сон.

Утром её разбудил пришедший на работу Евгений Николаевич, Дина тут же вскочила на ноги, подумав:

— Как хорошо,что перед тем как лечь, я полностью оделась. Иначе, подумал бы Бог весть что.

— Здравствуйте, Евгений Николаевич. Я сейчас… только умоюсь… — сказала Дина, стараясь не смотреть в глаза своего врача.

— Здравствуй, Дина. Всё хорошо? Что с тобой? Как наш больной? — снимая куртку и меховую шапку и вешая на вешалку в шкаф, тут же взяв оттуда белый халат и надевая его, спросил мужчина, видя смущение девушки.

— У Павленко воспалилась рана и ночью была высокая температура. Я сбила её… как бабушка моя делала, спиртом растёрла его тело. Вы рану посмотрите пожалуйста, Евгений Николаевич, — ответила Дина, наконец взглянув на врача.

Евгений Николаевич подошёл к Сергею и довольно грубо открыв ему рану, дёрнул пластырь и убрал наложенную повязку. Сергей застонал от боли и тут же открыл глаза.

— Доктор? Здравствуйте… — с трудом сказал он.

— М-да… рана воспалена… обработай вокруг раны йодом, чтобы инфекцию не занести, мазь наложи и повязку поменяй. Ладно, там больного привели, черепно-мозговая травма… видимо, чем-то тяжёлым прошлись по его голове. А ты за завтраком сходи, я быстро… — сказал Евгений Николаевич и тут же ушёл.

Дина подошла к Сергею и пощупала вокруг раны. Покраснение не прошло, да и рана была ещё воспалена. Обработав вокруг раны йодом, как велел доктор, она нанесла мазь и положила сложенный бинт, затем заклеила лейкопластырем.

— Я поесть тебе принесу, а ты лежи, не вставай, — сказала Дина, собираясь уйти.

— Дина? Подожди… вчера вечером… ведь всё было наяву, верно? — испытующе глядя ей в глаза, спросил Сергей.

Дина промолчала, подумав, что он шутит. Ведь не мог же он подумать, что близость между ними могла быть не наяву…

— Мне никогда не было так хорошо… ни с кем… — смущаясь, сказал Сергей, целуя руку девушки.

О том, что ему и сравнивать не с кем и то, что Дина первая женщина, с которой он был близок, Сергей повторять не стал.

— Мне тоже, Серёженька… мне тоже… — ответила Дина и быстро ушла на кухню.

В больничку было велено давать еду из кухни, в которой готовили для работников колонии. Впрочем, в больничку попадали лишь в экстренных случаях. Почти всегда, в бараках, обходились подручными средствами лечения. Кому-то из дома привозили или присылали лекарства, обычно таблетки, от головной боли, простуды, несварения желудка и если необходимо, от боли в печени или от проблем с пищеварением. В помещение привели заключённого с пробитой головой. Конечно, в обычных условиях, больному сделали бы рентген головы или РЭК… но тут обошлось так, рану обработали, наложили мазь и перевязали.

— На вот, выпей анальгин, боль пройдёт, — сказал Евгений Николаевич, давая заключённому таблетку.

Вернулась Дина с двумя тарелками пшённой каши и кусочками хлеба, всё поставила на стол и подошла к врачу.

— Дина? Сделай ему укол, пусть до вечера побудет в больничке, вечером уйдёт в барак, — сказал Евгений Николаевич, выходя из помещения.

— Евгений Николаевич? Может я почалюсь тут до завтра хотя бы? Очень болит котелок. А там, сами понимаете… не всё тип-топ… — выходя следом за врачом, с мольбой просил заключённый.

— А мне что с того, а, Монгол? Ладно… до вечера оставайся, а там посмотрим. Кто тебя так, а? Чего опять не поделили? — остановившись, спросил Евгений Николаевич.

— Да… из-за шняги. Не стоит и арапа гнать, спасибо Вам! — сказал Монгол, возвращаясь к своей кушетке.

Монгол знал, что не стоит говорить никому о том, что происходит в бараках, иначе и язык могут отрезать.

— Серёжа? Поешь кашу, тебе сил набираться надо. Я чай сладкий тебе принесу, — сказала Дина, поглядывая в сторону врача и Монгола, медленно уходя к двери, ведущей в коридор.

— Что, Монгол? Кто тебя так обласкал? — присев на кушетке, спросил Сергей, когда Монгол сел на свою кушетку.

— Ты, Серый, свободные уши-то спрячь. Бешеный Седого завалил за то, что ты выжил и… за то, что он братве фуфло настряпал про него. Косого вздёрнул на петлю за то, что не кончил тебя. О себе лучше подумай, а ко мне не лезь. Не твой это расклад, — взяв со стола тарелку с кашей и кусочек хлеба, сказал Монгол.

— Приятного аппетита… — произнёс Сергей, с сожалением посмотрев на Монгола.

Вернулась Дина и поставила на стол перед Сергеем чашку с горячим, сладким чаем. Она понимала, что и это повод для болтовни.

— Тебе тоже чай принести? — спросила она Монгола, который с подозрением посмотрел на неё.

— Ему принесла… я что, лысый? — ляпнул Монгол, потом поняв, что сказал глупость, так как все заключённые были наголо пострижены, усмехнулся. Дина сделала вид, что не заметила его ляп и тут же вышла.

— Хороша Маша, да не наша! — провожая девушку жадным взглядом, сказал Монгол.

Тень ревности резанула сердце Сергея.

— Чего скалишься тогда? Если не твоего поля ягода и молчи себе в тряпочку, — ответил Сергей.

— Ох, что по мне, я бы её помял от души. В прошлом году она одному пацану котелок проломила, когда он попытался уложить её вот сюда, на лежак. Так его в бараке за это так отделали, что он дорогу сюда забыл. Холодная она, а других-то нет… по телу бабскому тоска! Я тут уже одиннадцать лет чалюсь, без бабы туго… но выход находится… — говорил Монгол, уплетая кашу.

Сергей с недоумением посмотрел на него.

— В смысле, находится выход? О чём это ты? На зоне же нет баб? — спросил он.

— Баб нет, верно. Опущенные есть, да и сами, нет-нет… в общем, сам понимаешь, чего тебя учить? Физиология! Понимать надо! Котелок зачем на шее носишь? — ответил Монгол, доедая кашу.

Сергей понял, о чём говорит Монгол, ему стало противно, он даже кашу не мог доесть, представив, как мужчины находят выход удовлетворить себя. Вернулась Дина и посмотрела на почти полную тарелку Сергея.

— Но ты не ел совсем… тебе силы нужны… — Дина видела, как внимательно смотрит на них Монгол.

— Я не хочу есть. Спасибо… — сказал Сергей и отпив горячий чай, лёг и отвернулся к стене.

Сергей понимал, если до поры в бараках узнают о них с Диной, покоя точно не будет. А ведь он втайне решил разобраться с Бешеным. Он понимал, что сделать это будет не так просто, но Сергей не собирался мириться с его беспределом. Дина вышла и настаивать не стала.

— Вот дурак ты, Серый! Ох и дурак! Видно же, что нравишься ты ей… а может между вами было что? — тронув Сергея за плечо, спросил Монгол.

— За базаром следи! Ты чего несёшь? — опять сев на свою кушетку, воскликнул Сергей.

— А что я сказал? Ладно, дело твоё… только я бы не растерялся, помял бы девочку, ох,помял бы… — допив свой час и ложась на кушетку, ответил Монгол.

— Спасибо скажи, что я ранен, не то котелок твой в щепки бы разнёс. Идиот… — прошептал последнее слово Сергей.

Но вечером Евгений Николаевич сказал Монголу, чтобы тот возвращался в барак, хотя Монгол и просил позволить ему остаться до завтра.

— Я напишу, чтобы тебе разрешили лежать в бараке, Монгол, а тут не гостиница, так что вали отсюда! — строго сказал Евгений Николаевич.

Сам он тоже собрался уходить домой и когда Монгол, ворча, наконец ушёл, снял с себя халат и открыл шкафчик.

— Ты тоже можешь идти домой, Дина. Опасного у Павленко ничего нет, перевязку ты недавно сделала, укол вот сделай и пошли домой, я подвезу тебя, — сказал Евгений Николаевич, зная, что Дина днём уходила в аптеку, чтобы принести лекарства для Сергея.

Мужчина не был глуп и видел мимолётные взгляды и Дины и Сергея. Правда и представить себе не мог, что за пару дней, между ними могла была быть близость. Чтобы вновь не вызывать подозрений, Дина нехотя набрала лекарство в шприц и сделала Сергею укол.

— Если ночью боли будут или температура опять поднимется, выпьешь анальгин и аспирин. Вот… димедрола таблетку можно выпить, тоже успокаивает боль и понижает температуру, — тихо говорила Дина, протирая ваткой место укола, чуть ниже бедра.

— Спасибо. Я всё понял, — ответил Сергей, не глядя в глаза девушке.

И она, сняв халат, надела куртку, сапоги, шапку и вышла вместе с Евгением Николаевичем из помещения. Верно, она два дня не была дома, бабушка наверное волнуется.

— Дина… если бы я не знал, насколько ты ответственная и серьёзная девушка, мог бы подумать, что ты влюбилась в Павленко. Да и он, вроде, неровно дышит в твою сторону… я ведь ошибаюсь, да? — спросил Евгений Николаевич, когда они с Диной сели в его машину и выехали за территорию колонии.

— Нет Евгений Николаевич, Вы не ошибаетесь. Я его люблю… больше жизни. Это правда. Но у него большой срок, я это понимаю и иллюзий не питаю, — ответила Дина.

— Господи! Дина? Ты в своём уме? Он же убийца! Зэк! Что, в городе парней нет? Да ты только пальцем помани и у твоих ног десяток ребят на колени встанут! — резко затормозив, воскликнул Евгений Николаевич.

— Прошу Вас, Евгений Николаевич? Вы не можете так говорить, ничего не зная о нём. Сергей не убивал никого, да он бы и не смог этого сделать. Его подставили, понимаете? Был убит сын замминистра МВД, что-то связано с наркотиками, вот Сергея и сделали крайним, он ни в чём не виноват, поверьте! — взволнованно говорила Дина.

— Какая же ты наивная, девочка! Да ты любого преступника спроси, хотя бы вот, в нашей колонии, признает ли он свою вину? Ни один! Слышишь? Ни один из них не признается ни в убийстве, ни в грабеже, ни в чём другом! А ты и поверила… чёрт! Совсем не ожидал от тебя, — вновь заводя машину, произнёс Евгений Николаевич.

Потом, его словно осенило, он повернул голову к Дине и внимательно посмотрел на неё.

— Между вами ведь ничего не было, верно? — спросил он.

Дина, опустив голову, молчала.

— Нет! Чёрт побери! Нет! Ты не могла! О чём только ты думала, Дина? — вновь воскликнул Евгений Николаевич.

— Прошу Вас, Евгений Николаевич! Не надо! Это никого не касается, только меня и Сергея… — ответила Дина, так и не взглянув на мужчину.

— Я не ожидал от тебя такого… от кого угодно, только не от тебя, Дина. Вы хоть предохранялись? — с сожалением глядя на девушку, спросил Евгений Николаевич.

Дина с недоумением подняла голову и посмотрела на него.

Дине было стыдно, слова Евгения Николаевича словно молотком били по её голове. Но мысли были о другом.

— Он там совсем один… а вдруг опять температура поднимется? Может тихонько вернуться назад? — лихорадочно думала Дина.

— Мы приехали! Выходи. Бабушке привет передавай. Утром заеду за тобой, в семь тридцать, будь готова! — сказал Евгений Николаевич.

— Но завтра воскресенье, Евгений Николаевич? У Вас выходной… — не торопясь выходить из машины, ответила Дина.

— Чёрт! Ты права… с тобой у меня совсем крыша поехала! Завтра же к нам родители жены приедут, у сына нашего день рождения. Ладно, если будет время, я может и заскочу между делом на работу. А ты, если вдруг… я говорю, вдруг, а это значит экстренный случай, поняла? В общем, позвонишь мне домой, если что, поняла? — нагибаясь и открывая дверцу машины со стороны, где сидела Дина, сказал Евгений Николаевич.

— Хорошо. Спасибо, что подвезли, — выходя из машины, ответила Дина.

— И подумай на досуге, что ты натворила! Смотри, чтобы потом поздно не было… — захлопывая дверцу, громко сказал Евгений Николаевич.

Дина побрела домой, калитка была открыта, она присела на скамью.

— Серёженька… милый мой человечек. Наверное, я должна радоваться, что тебя осудили и этапом направили сюда. Это эгоистично, я знаю, но ведь иначе, я бы тебя никогда не встретила. Я так его люблю! — прижав руки к груди, которую ещё совсем недавно, в порыве страсти, так нежно сжимал и целовал Сергей, вслух произнесла Дина.

Сердечко забилось в неге, которую девушка впервые ощутила, вспомнив, что произошло сегодня ночью. Дина потрогала губы и закрыла глаза, она словно вновь ощущала сладкий привкус его жарких губ. Ей хотелось вернуться, вернуться к нему и чтобы это повторилось опять. Ощущать его объятия, ласковые прикосновения рук. Погладить его нежную кожу и заглянуть в глубину голубых глаз. Но Дина знала, с вечера ворота закрывались и даже сотрудники не должны были возвращаться, это была колония строгого режима и строгие правила были для всех. Тяжело вздохнув, она поднялась и медленно ступая, побрела через двор к дому.

— Бабушка? Я дома! — крикнула Дина, входя на кухню.

— Ну наконец-то ты пришла! Есть будешь? — спросила Дарья Ивановна.

— Нет, я не голодна, — ответила девушка, выходя из кухни и проходя в свою комнату.

Дина есть не могла, все мысли были о Сергее. А он, оставшись один, не знал, чем заняться. Ночью уснуть не получалось, он вспомнил Дину, перед его глазами пронеслась прошлая ночь.

— Может мне не следовало этого делать? Получается, я у неё первый… и что теперь? Мне здесь столько лет сидеть, я права не имел! Что же я наделал? Господи! — стучало в голове парня.

После полуночи, у него опять поднялась температура. Захотелось пить, губы стали горячими от жара. С трудом поднявшись, он налил себе воды и с жадностью выпил. Жутко кружилась голова, в глазах потемнело и Сергей едва не упал, чувствуя, что может потерять сознание. Он вернулся к кушетке и лёг. Как прошла ночь, он едва соображал, всё время бредил и метался по подушке. Перед глазами вставали родители, плачущая мама, отец со строгим взглядом.

— Всё будет хорошо, сынок. Потерпи немного… ты только выдержи всё… — говорил отец, глядя в глаза сыну.

— Я выдержу, папа, обещаю… — шептали его потрескавшиеся губы.

Вновь Сергея мучила жажда, но подняться не было сил, он лишь желал, чтобы эта ночь быстрее закончилась. Едва рассвело, Дина проснувшись, умылась и собрав немного съестного для Сергея, выскочила из дома. С вечера отварила ему яйца и сосиски, захватила малиновое варенье и маленькую баночку мёда. Свежий хлеб решила попросить на кухне.

— Диночка? Что-то ты рано сегодня? Выходной вроде, отдохнула бы. Ведь в больничке всего один больной, — спросил дежурный офицер, встретив её на КПП, где она показав своё удостоверение, прошла на территорию колонии.

— Здравствуйте, товарищ капитан! Работа ждёт! — на ходу воскликнула Дина и быстро пошла через двор в сторону медпункта.

— Этот один, для меня дороже тысяча таких, как ты, — пробормотала Дина, открывая дверь.

Войдя в кабинет, она сняла куртку, вязанную шапку и сапожки, конец октября выдался в Архангельске холодным. Надев белый халат, Дина зашла в помещение, палатой его назвать было трудно, закуток, отгороженный от процедурного помещения, да и там стояло всего три кушетки, на одной из которых и лежал Сергей.

Дина тихонько подошла к нему и прильнула губами к его лбу. Лоб был в холодном поту, Дина подняла голову и с тревогой посмотрела на парня. Из кухни она принесла горячий чай, пару кусочков хлеба и положила в чай мёд.

— Серёжа? Просыпайся, слышишь? — сказала Дина, трогая парня за плечо.

Сергей тут же открыл глаза и с удивлением посмотрел на девушку.

— Дина? Что ты тут делаешь? Сегодня же воскресенье? — тихо спросил он.

— Я поесть тебе принесла. И вот… попей чай с мёдом, тебе сразу станет легче, — ответила Дина.

Она провела с Сергеем весь день, заботясь о нём. Сделала ему перевязку и два укола. Они долго говорили, узнавая друг о друге всё больше и больше.

— Я утром напишу заявление на имя начальника лагеря, ты тоже должен написать, Серёжа. Мы должны с тобой расписаться, чтобы чаще видеться. Если что, когда выйдешь отсюда, мы можем просто развестись. Это всего лишь формальности, — сказала Дина, сидя с Сергеем на кушетке.

— Диночка? Зачем я тебе? Ты ведь можешь встретить другого парня! Лучше, чем я… ну того, который на свободе. Я тебе не нужен… — ответил Сергей.

— Я люблю тебя, Серёжа! Мне никто другой не нужен, неужели непонятно? — ответила Дина, с отчаянием посмотрев на Сергея.

— Знаешь… мы вот тут с тобой сидим и мне кажется, что на всём белом свете никого нет. Только ты и я… — обнимая девушку и привлекая к себе, нежно целуя её в шею, сказал Сергей.

Ну кто мог удержать этих двоих от соблазна, от такого потрясающего сознания близости друг с другом…

Им вновь было хорошо, хорошо от неумелых ласк, волнующих прикосновений и поцелуев. Потом, вместе поев и после того, как Дина сделала уколы и перевязку, они, обнявшись, крепко уснули.

Но ранним утром Дина встала и одевшись, умылась, зная, что скоро придёт Евгений Николаевич. Так проходили дни, Сергей чувствовал себя хорошо и дней через восемь, Евгений Николаевич его выписал. Дина настояла, чтобы Сергей написал заявление, что сделала и сама. Евгений Николаевич, услышав об этом, пытался уговорить Дину не совершать глупостей, но девушка была непреклонна. Начальник колонии передал, что даёт молодым людям время всё обдумать, но вызвал к себе Евгения Николаевича, чтобы узнать причину такого решения Дины, которую хорошо знал.

— Говорят — любовь, Егор Алексеевич. Я пытался её отговорить, даже с её бабушкой говорил. Ни она, ни я, ничего не можем сделать, она стоит на своём. Даже и не знаю… — ответил Евгений Николаевич.

Егор Алексеевич приказал принести личное дело Сергея Анатольевича Павленко и внимательно его прочёл.

— Сына Мордвинова убил? И Дина Беленькая знает, что у парня такой срок? Что в этом парне такого, что за неделю, Дина приняла такое решение? — спросил Егор Алексеевич.

— Парень красив, этого у него не отнять, он не похож на тех, кто сидит в колонии. Может и правда, это у них любовь, товарищ полковник? — ответил Евгений Николаевич.

— Ладно. Время ещё есть, может она и передумает, — сказал Егор Алексеевич, закрывая дело Сергея.

А Сергей вернулся в барак, стараясь не держаться за бок и не морщиться от боли, правда и боль была едва ощутимой.

— О! Какие люди в Голливуде! — раскрыв руки и подходя вразвалочку к Сергею, произнёс Монгол, поднявшись от шконки Бешеного.

— Усохни, Монгол! Сядь! — громко сказал Бешеный.

— Привет честнОй компании. Как твой котелок, Монгол? — с тревогой озираясь, спросил Сергей.

— Как видишь, Серый, живой я. И ты, вижу, на мази? — спросил Монгол.

— Присаживайся, Серый. Говорят, ты жениться решил? — с иронией спросил Бешеный.

— А твои уши, я гляжу, остры, Бешеный? Арапа гнать не буду. Да, верно говорят, хотя это мой базар и никого это не касается, даже тебя! — сев на скамью, ответил Сергей.

— Борзый значит… ладно, Череп? Неси шкеру, отметим это дело, — имея ввиду то, что Сергей остался жив, сказал Бешеный.

— Есть базар, Бешеный, не торопись со шкерой… может скажешь честной компании… за что Седого завалил? За что Косого повесил? Меня за что хотел заточкой замочить… пусть народ услышит! Уверен и братве интересно будет узнать о твоём беспределе, а я им маляву отправил, насчёт твоего беспредела, — зло сверкнув глазами, спросил Сергей Бешеного прямо в лоб и пристально глядя ему в глаза.

Правда, братве Сергей, конечно же, ничего не писал, но надеялся, что Седой успел это сделать.

— Не бери на понт, Серый! Фильтруй свой базар! Мне от народа скрывать нечего. В ящик сыграть хочешь? Могу устроить, с почестями! — стараясь сдержать свою ярость, крикнул Бешеный.

Сидевшие рядом с Бешеным и те, что сидели на своих шконках, приподнялись, понимая, что назревает нечто и может закончиться смертью одного из них. Но Сергею нужно было или показать, насколько Бешеный самовольничает, или показать свою силу, понимая, что иначе его просто раздавят. А присмыкаться перед Бешеным или кем-то другим, Сергей был не намерен.

Бешеный едва сдерживался, сжимая в руке заточку и сверкая глазами. Сидельцы из его окружение стояли в ожидании и ждали команды Бешеного, готовые наброситься на Сергея. Но его невозмутимый вид, обескураживал всех. Невозмутимости, Сергея учил его тренер, говоря, что это самое главное оружие против противника. Но тех, кто стоял поодаль, было больше тех, кто окружал Бешеного, обстановка накалилась. Все ждали, что ответит Бешеный и взгляды были устремлены на него. Бешеный терял самообладание, а Сергей знал, что гнев и ярость, часто ведут к проигрышу, так обычно бывает в спорте, поэтому и хотел, чтобы Бешеный совершил ошибку, что и могло привести к его краху.

— Ну что, Бешеный? Держи ответ за Седого и Косого! О себе я промолчу, — сжав кулаки, спокойно произнёс Сергей, чтобы ещё больше разозлить Бешеного.

И Бешеный сорвался, как и ожидал Сергей, сам бросившись на него, подняв руку с заточкой, а должен был приказать это сделать другим. Сергей ждал выпада, успел увернуться и тут же с силой ударил по толстой шее Бешеного ребром ладони, рассчитав удар, зная, что после такого удара у человека может на несколько секунд замкнуть сознание. Этих секунд Сергею хватило, чтобы поднять ногу, несколько раз, с силой ударить Бешеного в челюсть и не опуская ноги, ударом в грудь, свалить его.

Все застыли и стояли в неком оцепенении. Такого в бараке не было давно. Какой-то пацан, без году неделя, как пришёл на зону, вдруг валит самого Бешеного. Сергей встал перед Бешеным и с силой нажал ногой на его горло, мужчина задыхаясь, захрипел.

— Если не признаешься перед честнОй компанией, что беспредельно завалил и Косого и Седого, удавлю, как мышь! — произнёс Сергей, мельком бросая взгляды вокруг.

Парень понимал, что эти люди способны на всё и в секунду могут броситься на него и убить. Но его действия против самого Бешеного, вызывали уважение. Да многие сидевшие здесь и сами понимали, что Бешеный многое делал не по понятиям и не по воровским законам. А может просто хотели смену положенца? Устали от того, что творил Бешеный.

— Пусти, гад! Удавлю… — прохрипел Бешеный.

— Стойте! От братков малява пришла! — услышали все голос на входе в барак.

Но Сергей не торопился убирать ногу с горла Бешеного, он обернулся, чтобы взглянуть, кто это говорит, не зная, чем всё закончится.

Но тут произошло непредвиденное…

Полина прилетела в Архангельск и с сумками вышла из аэропорта. К ней тут же подошли двое мужчин, третий тоже спешил в её сторону.

— Здравствуйте! Женщина? Вы же в колонию приехали, верно? Могу отвезти не очень дорого, — подошедший мужчина, вертел на пальце ключи от автомобиля, это очень раздражало Полину.

— Да… а как Вы узнали? — удивилась она.

Нет, она не боялась, просто в первый раз не знаешь, что да как.

— Ооо… столько лет занимаюсь извозом! Глаз намётан у меня. По багажу можно определить, кто и зачем приехал в наш город. Вы же из Калининграда прилетели? Рейс оттуда. Ну что? Согласны? — подходя ближе, спросил мужчина, перестав вертеть ключи, на которые с раздражением смотрела Полина.

Второй мужчина выжидал, ведь женщина могла отказаться, услышав цену, за которую её собирался отвезти водитель. А колония находилась за чертой города.

— А сколько стоит доехать до колонии? — всё же спросила Полина.

Мужчина назвал цену, испытующе глядя на неё.

— Так дорого? — осторожно спросила Полина.

— Так и колония находится далеко за городом, уважаемая! — ответил мужчина.

Полина задумалась, впрочем, она была согласна на любую цену, в пределах разумного, но водитель запросил очень много, чуть ли не половину стоимости билета, которую Полина заплатила за перелёт.

— Эх, Семён! Что же ты так пугаешь женщину? Поехали! Я отвезу Вас за полцены, — предложил второй мужчина, подойдя к ним.

— Правда? А может ещё что-нибудь в ту сторону едет? — с опаской озираясь, спросила Полина.

Да и вечерело уже, не рассчитала она время вылета, совсем не зная, что будет делать возле колонии ночью. Ведь вечером её навряд ли пропустят на свидание с сыном.

— Вы что же, уважаемая… боитесь нас? — спросил первый водитель.

— Хорошо, я сняла все украшения и оставила их дома… — подумала Полина.

— Нет, чего мне бояться? Ценного у меня ничего нет, да и денег тоже. Я вижу, тут гостиница недалеко… на ночь глядя меня не пропустят в колонию, верно? Значит, мне придется переночевать в гостинице и ранним утром поехать к сыну, — решительно сказала Полина и подняв тяжёлые сумки, пошла в сторону гостиницы.

— Она тебя испугалась, Семён. Вроде, хорошая баба, горе у неё. Видать, интеллигентная такая… женщина? Подождите! — крикнул второй водитель и быстро пошёл следом за Полиной.

— А тебе вечно больше всех надо, да, Слава? Да подожди ты! — окликнул его Семён.

Но Слава уже подходил к Полине, она остановилась и обернулась.

— Вы мне? — спросила она.

— В гостинице навряд ли есть места. Я тут недалеко живу, в семи километрах отсюда. Вы не бойтесь, не звери же мы. Что же, понять надо, к сыну значит приехали? Что же Вы время не рассчитали? В ночь вылетать нужно, чтобы ранним утром прилететь. В общем… поехали ко мне, иначе на улице останетесь. Холод такой… да не бойтесь Вы, я Вам свой паспорт покажу. Просто, если я сейчас оставлю Вас и уйду, Вы останетесь на ночь на улице. У меня жена дома, Нина… и дочка Наташа… поехали, — сказал мужчина, поднимая тяжёлые сумки с земли.

И Полина пошла, сама не зная, почему поверила мужчине. Может и правда испугалась, что придётся на улице ночевать, но она пошла за ним к его машине. Мужчина сложил сумки в багажник и открыл дверцу, куда Полина и села.

— Альтруист хренов… вечно лезет со своей добротой, идиот… — глядя на Славу, пробормотал Семён.

Полина была взволнована, не зная, что ожидать от незнакомых людей. Вдруг Слава вытащил из бардачка свой паспорт и протянул ей. Женщина с недоумением взглянула на него, ей стало неловко.

— Зачем это? Я верю Вам… не нужно, — сказала Полина.

— Владислав Владимирович Нестеров. Я, вообще-то, на заводе работаю. А извозом в свободное время занимаюсь. Лишние деньги не помешают, верно? Дочь последний год в школе учиться, дальше институт, сами понимаете. Вот я и помогаю, — разговорился Слава.

— Понимаю… — лишь ответила Полина.

Слава вызывал доверие.

— А что случилось с Вашим сыном, уважаемая? За что его… — спросил Слава, мельком взглянув на Полину.

Она почему-то заплакала, может нервы не выдержали, за столько месяцев, а может просто захотелось поплакаться. Ведь, как известно, незнакомым людям легче излить то, что на душе. И Полина рассказала всё, начиная с выпускного вечера, ничего не скрывая, даже свои подозрения о Мордвинове и его, так нелепо погибшем, сыне.

— Но Серёжа этого не делал. Он бы не смог убить своего одноклассника. Даже адвокат его в этом уверен, он и сказал, что нашего сына просто подставили, чтобы скрыть более серьёзные дела, где вместе с Мордвиновым замешаны серьезные и влиятельные люди. Восемнадцать лет! Ни за что! — воскликнула Полина, рыдая.

— Это наше гуманное правосудие. Не плачьте так, уверен, правда обязательно раскроется. Иначе и быть не может, — сказал Слава.

— Спасибо Вам. Но я уже и не надеюсь… дождаться бы только сына. У мужа сердце больное… он все пороги оббил, вплоть до МВД, но результатов никаких, — ответила Полина, перестав плакать и вытирая платочком лицо от слёз.

Слава завернул к высотным домам и остановился у подъезда одного из домов.

— Мы приехали. Сумки пусть в машине остаются, рано утром я отвезу Вас в колонию. Вам отдохнуть нужно. Нина ужин приготовила, наверное, пойдёмте, — сказал Слава, закрывая машину и открывая дверь подъезда.

— Спасибо Вам. Мне неудобно стеснять Вас. А жене, наверное, это может не понравиться, — поднимаясь по ступеням, сказала Полина.

— У меня жена понятливая. Двадцать лет вместе, добрее женщину я не видел, — ответил Слава.

Дверь открыла Нина, так Слава назвал свою жену.

— Здравствуйте. Вы простите, пожалуйста, право не знаю, что и сказать… — смущаясь, произнесла Полина, переступая через порог квартиры Славы и Нины.

— А ничего не говорите. Здравствуйте, уважаемая. Проходите на кухню, у меня стол накрыт и борщ на плите кипит. Вот сюда, да… — указывая, куда следует идти, отвечала Нина.

— Спасибо Вам, Вы и правда, добрые люди. Мне бы руки помыть… — взглянув на Нину, ответила Полина.

Со светлыми волосами, полненькая, но стройная женщина, в простеньком халате и фартуке, с улыбкой в карих глазах, смотрела на Полину.

— Да, руки здесь можно помыть. Слава? Ты тоже с дороги, мойте руки и идите на кухню, — сказала Нина и сама уходя на кухню.

— А дочь где? — спросил Слава, оглядываясь по сторонам, в надежде увидеть свою дочь.

Слава, мужчина лет сорока пяти, плотного телосложения, невысокого роста, коренастый и широкоплечий, с приятными чертами лица. Он женился поздно, да и дочь, которую он обожал, родилась через четыре года после женитьбы.

— Она у Ленки, уроки вместе делают, — крикнула из кухни Нина.

— Ленка — дочь соседей, на одной площадке живём, она в одном классе с Наташей учится, — зачем-то сказал Слава Полине.

— Храни Господь. Не знаю, как Вас отблагодарить за Вашу доброту. Я заплачУ за ужин и ночлег… — осторожно сказала Полина, боясь обидеть Славу.

Но ведь Полина не знала, что это за люди, может они и пускали на ночь за деньги. Но при этих её словах, Слава остановился и с недоумением посмотрел на неё.

— Что же Вы, уважаемая, всё оцениваете деньгами? Я просто подумал, что негоже одинокой женщине оставаться на улице холодной ночью, вот и предложил приехать сюда. Да и в гостинице свободных мест нет. Форум какой-то у нас в городе, даже из Москвы приехали. Ладно, пошли ужинать и жене про деньги не говорите, обидеться она, — тихо говорил Слава, мОя руки.

— Вы уж простите меня. Но я и правда не встречала таких добрых людей. Во всяком случае, я таких никогда не видела. Спасибо Вам! — воскликнула Полина.

— Проходите сюда, уважаемая, садитесь. Я Вам борща налью. А к нам какими судьбами попали? — спросила Нина, наливая в глубокие тарелки суп.

Полина с тревогой взглянула на Нину.

— Сын у неё в колонии, она к нему приехала, Нина. Оговорили парня, ты и сама знаешь, таких много, — ответил за Полину Слава.

— Ну да… говорят же, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Главное, живой, остальное приложится. Ешьте на здоровье, — ответила Нина.

— Я очень Вам благодарна, Нина и мужу Вашему благодарна. Дай Вам Бог за Вашу доброту, — растроганно ответила Полина.

А когда закончили ужинать, видя насколько она устала, Нина провела её в комнату дочери, где на диване постелила для неё постель. К тому времени вернулась и Наташа, дочь хозяев. Кажется, девочка совсем не удивилась поздней госте. А ранним утром, вместе со Славой, они вышли из квартиры и спустившись вниз, сели в его машину, чтобы ехать за город, в колонию строгого режима, где вот уже четыре месяца сидел Сергей.

Ехали довольно долго, шёл мелкий снег, на выезде из города показался лес, с другой стороны холодная река. Свернув с дороги, Слава поехал по пустырю, дорога там была без асфальта, просто грунтовка, утрамбованная колёсами машин. Дальше показались дома и здания, видимо больницы, магазины, школы и пару административных зданий.

— Мы приехали, уважаемая. Напишите заявление на предоставление Вам свидания. Можно длительное, на двое суток, если продуктов хватит. Ну… кажись всё… а, да! Вам ведь возвращаться ещё придётся. Вооон там, видите? Оттуда рейсовые автобусы до города идут и такси тоже. Может и я пассажиров привезу. Удачи Вам, — сказал Слава, указывая рукой и останавливаясь возле колонии, где уже стояло несколько человек с сумками, видимо, тоже приехавшие на свидание.

Полина достала из сумочки деньги, сколько просил первый водитель, когда они договаривались, чтобы доехать до колонии. Но Слава взял одну крупную купюру и вернул Полине.

— Этого хватит. Вам ещё понадобятся деньги. И всего Вам доброго, уважаемая, — ставя сумки перед Полиной, сказал Слава.

— Спасибо Вам за всё, Слава. Я никогда не забуду вашей с Ниной доброты. Будете в Калининграде, приезжайте в гости. Долг платежом красен, так ведь говорят? — улыбнувшись, сказала Полина.

Обернувшись на крик о маляве, Сергей ослабил хватку ногой у горла Бешеного, тот тут же, схватив его за ногу, с силой дёрнул, да так, что Сергей, падая, ударился затылком о скамью. Бешеный тут же быстро вскочил и буквально сев верхом на Сергея, стал его душить.

— Ты на кого вякаешь, падла? На самого Бешеного? Удавлю, гад! — брызгая слюной, орал Бешеный.

Сергей схватил его за руки, пытаясь разжать хватку его пальцев, но это ему никак не удавалось, Бешеный был в ярости и хотел лишь одного — придушить Сергея. Ведь за время"правления", с ним никто не смел так говорить и тем более бить. Но тот, кто у входа крикнул, что пришла малява от братков, схватил с пола заточку, брошенную в ярости Бешеным и с силой вонзил тому в шею пониже затылка.

Хватка тут же ослабла, Сергей мимолётно увидел выражение недоумения во взгляде Бешеного. Тот сполз с него и грузно упал на бетонный пол. Те сидельцы, которые были под влиянием Бешеного, приготовившись к драке и двинулись на тех, кто в недоумении стоял в стороне. Сергей сидел рядом с телом Бешеного и откашливался. Смерти он никому не желал, даже Бешеному.

В тот момент, когда заключённые бросились друг на друга, а Сергей, как бы сидел посередине, тот, который принёс маляву от братков, поднял руку с запиской.

— Стойте! Стоять, я сказал! Тут малява от братков… они Бешеного давно приговорили! Я лишь исполнил их базар. Расклад такой… Бешеный много чего творил, не по понятиям секелился! И братва его приговорила, что я и сделал! Беспредел братва не прощает, всех касается! Я назначен положенцем, кто не согласен, будет иметь дело с братвой. Я всё сказал! А этот труп повесьте, спецам арапа загоним, сам повесился и всё! — громко говорил мужчина, лет пятидесяти, бритый наголо, с волевым подбородком, жгучим взглядом карих, узких глаз, худощавый и невысокий. Роба у него была пошита специально, как шили сами заключённые и для Бешеного, и для тех, кто был статусом чуть ниже его и отличалась от робы других заключённых.

— Мы тебя знаем, Бритоголовый! Ты всегда за базар отвечал!

— Да, по понятиям жил, не крысятничал, братва правильный расклад подала.

— Мы согласны… Бешеный в последнее время жил не по понятиям. Седого ни за что замочил, да и Косого тоже! —

— Месяц назад замочил Зверя… — слышалось ото всюду.

— Вот и лады! Теперь в бараках всё тип-топ должно быть. Я перед братвой ответ держать должен! — сказал Бритоголовый, сев на место, где совсем недавно, уверенный в себе, сидел Бешеный.

Тело Бешеного тут же унесли, правда, озираясь по сторонам, унесли в сторону туалета и повесили в душе. Потом трое заключённых тут же вернулись назад.

— Атас! Спецы валят! — крикнул один из троих, вбежав в барак и подходя к шконке, где сидел Бритоголовый.

В барак вошли несколько человек в форме особого подразделения из охраны колонии.

— Что за кипиш тут у Вас? — крикнул офицер, возглавляющий этих ребят.

— Всё тихо, гражданин начальник! — ответил Монгол, которому едва кивнул Бритоголовый.

— А где Иван Чернов? Что-то его не видно… — спросил офицер, с подозрением поглядывая на Бритоголового, который сел на место Бешеного, что по воровским понятиям было непозволительно.

— А мы за себя базар фильтруем, гражданин начальник. Про Бешеного не знаем ничего. У всех можете спросить, — сказал Бритоголовый, не двигаясь с места.

Лишь он сидел, все остальные, при виде начальства, встали, выстроившись в ряды. Сергей успел встать и уйти за шконку, его и видно не было.

— Павленко? Якушев? И… Чистяков! На выход! — громко сказал офицер.

Сергей не знал, зачем его вызывают и озираясь, вышел вперёд.

Сергей и ещё двое заключённых вышли вперёд и им велели идти в здание, где были расположены комнаты для свиданий с родственниками. Одноэтажное здание, с общей кухней, с залом, где стояли цветы в больших горшках и у стены, на специальной подставке, находился телевизор, на пол была постелена ковровая дорожка. Пятнадцать комнат было отведено для свиданий, некоторые из них были заняты. Видимо, вчера тоже прибыли родственники на свидание с родными. Направо по коридору, была расположена большая кухня, где стояло четыре плиты, шкаф с разной посудой, котелками и кастрюлями, в титане кипела вода для чая и кофе, в общем, все принадлежности для приготовления еды. В конце коридора было два туалета, женский и мужской. У входа — два кабинета для офицерского состава, медпункт и кладовка с постельными принадлежностями.

Сергей и двое других заключенных, прошли через КПП, перед входом их обыскали и только затем пропустили в зал и там назвали номера их комнат.

Полина и вместе с ней две женщины, одна из них с ребёнком лет пяти, после всех формальностей, подчас унизительных и неприятных, как обязательный обыск, вплоть до раздевания до нижнего белья, затем проверка продуктов, с прокалыванием консервных банок и разрезанием хлебобулочных изделий, только затем родственникам разрешалось пройти по комнатам, куда и приходили муж, сын, редко брат…

— Мамочка? Мама! — увидев заплаканное лицо Полины, воскликнул Сергей, бросаясь в её объятия.

— Серёженька! Родной мой! Господи! Не думала, что однажды увижу тебя таким… но ты жив и здоров… здоров, — рыдая в объятиях Сергея, восклицала Полина.

Они стояли обнявшись несколько минут, потом, разжав объятия, посмотрели друг на друга.

— Не нужно было приезжать, мамочка. Путь долгий… как папа? Он ведь здоров? Я так тосковал по вам! — вновь обнимая Полину, произнёс Сергей.

— Мы тоже, сынок, очень по тебе соскучились. А папа здоров, слава Богу, но не смог со мной приехать. Сам понимаешь, у него ответственная работа, он руководит отделом в министерстве. А я написала заявление на отпуск за свой счёт. Как ты? Похудел-то как… — вновь заплакав, произнесла Полина, гладя нежную ещё кожу на лице Сергея.

— Я здоров, мамочка. У меня всё хорошо, не переживай. Была амнистия, в общем… срок скости… в смысле, убавили срок. Садись, ты устала с дороги. Рассказывай, что нового там… ну, в смысле, за стенами колонии? — не отпуская рук Полины, спросил Сергей, присаживаясь с ней на кровать.

— Папа обращался по всем инстанциям, сынок. К министру внутренних дел на приём не раз записывался… но… не попал на приём. Я не знаю, что дальше делать… Господи! Ведь ты не виноват! Ну почему такая несправедливость? — упав на крепкую грудь сына, с отчаянием произнесла Полина.

Потом вдруг подняла голову и посмотрела на Сергея.

— Прости, сынок… что это я? Нужно обед приготовить. Я тут тебе привезла, ну… всё, что необходимо… тут… Вот, нижнее бельё тёплое, зима скоро, майки и трусы, ещё вот… тёплые носки… — вытаскивая из сумки вещи, говорила Полина.

Женщина была растеряна, Сергей схватил её за руку.

— Потом, мама, всё потом. Давай поговорим, мы долгие месяцы не виделись. Как вы поживаете? — спросил Сергей, целуя руки Полины.

Она погладила по его стриженой голове, потом по лицу, глядя в его голубые глаза.

— У нас с отцом всё хорошо, сынок. Ты за нас не переживай. Дай Бог и эти дни пройдут, а мы всё вынесем. Ты только береги себя, родной. Мы с отцом любим тебя и знай, кроме тебя у нас никого нет, — говорила Полина.

Сергей сидел в робе, поэтому его ещё не зажившую до конца рану, женщина видеть не могла.

— И у меня нет никого роднее вас, мамочка. Я… — Сергей не договорил, как дверь открылась и в комнату вошла Дина.

Увидев её, Сергей вскочил с кровати и растерянно посмотрел на неё.

— Дина? Что ты тут делаешь? Мамочка… это Дина… ну, медсестра наша, то есть… в колонии работает медсестрой… — запинаясь, краснея говорил Сергей.

Ему было неловко перед матерью, словно она могла догадаться о том, что между ним и Диной было.

— Здравствуйте. Я это… я узнала, что ты вышел из барака на свиданку и пришла. Я не могла не прийти… — опустив голову, произнесла Дина.

— Здравствуйте. Вы присаживайтесь,девушка. Меня зовут Полина Игнатьевна, я мама Сергея. Садитесь, — указывая на стул, спокойно сказала Полина.

Она была врачом, изучала психологию. Женщина видела взгляды молодых людей и догадалась, что они неравнодушны к друг другу. Но понять не могла, как они смогли здесь встретиться.

— Очень приятно, Полина Игнатьевна. А я работаю в соседнем здании. Вы простите, что нарушила ваш покой, я уже ухожу, не буду вас беспокоить. Вот… увидела Серёжу… простите… — так и не присев на стул, произнесла Дина, собираясь уйти.

Тоска по Сергею была такой сильной, что девушка забыла о стеснении перед его матерью и прибежала, когда узнала, что он выйдет на свидание.

— Дина, кажется? Вы присядьте, пожалуйста. Я думаю, нам есть о чём поговорить. Верно, Сергей? — посмотрев на сына, с улыбкой спросила Полина.

Для неё это было чудом, что сын и эта девушка, несмотря ни на что, или вопреки всему, вдруг встретились здесь и может полюбили друг друга. А это было видно по их взглядам. Дина присела и нервно теребя пальцы, опустила голову.

— Я… не знаю, что сказать… мамочка… — растерянно пробормотал Сергей, смущаясь ещё больше.

— Так… а ну-ка, рассказывайте всё. Вы ведь любите друг друга, верно? — спросила Полина, глядя на ребят.

Сергей и Дина переглянулись и вновь опустили головы.

— Но… как вы смогли встретиться в этом месте? Уму непостижимо! Ведь здесь… это же колония строгого режима, как же вам удалось встретиться, да ещё умудриться полюбить, за столь короткое время? — искренне удивляясь, спросила Полина.

Дина не выдержала.

— Серёжа попал в больничку, Полина Игнатьевна… я знаю, Серёжа бы не хотел, чтобы Вы об этом знали… — начала говорить девушка, но Сергей её перебил.

— Дина! Молчи! — вскрикнул он, с волнением взглянув на мать.

— Говори, Дина! Что значит, попал в больничку? Он что, заболел? Простудился что ли? — начиная нервничать, спросила Полина.

— Нет, Полина Игнатьевна, Серёжа крепкий и сильный, ну какая простуда? — ответила Дина и вновь взглянула на Сергея.

Тот укоризненно глядел на неё.

— Его ударили заточкой… хорошо, что она прошла, не задев сердце. В общем, Серёжа выжил, там мы и встретились с ним… и я очень люблю его… — замолчав, Дина опустила голову.

Полина побледнела, услышав слова девушки. Она была врачом и понимала, что Сергей мог погибнуть и эта девочка спасла его от смерти. Правда, она не совсем понимала, что значит заточка, хотя и догадалась, что ею могли убить её сына.

— Но… как же так? Кто посмел? Здесь что, охраны нет? Куда же смотрят все эти солдаты и офицеры, которые с пристрастием обыскивали меня? Они что, только для этого сюда поставлены? — искренне возмущалась Полина.

Сергей с укором взглянул на Дину, та виновато пожала плечами.

— Мамочка? Успокойся, пожалуйста, всё позади. Видишь? Я здоров, со мной всё хорошо, — сказал Сергей, обнимая мать за плечи.

— Полина Игнатьевна? Это ещё не всё… — не поднимая головы, произнесла Дина.

Полина напряглась и посмотрела на сына, тот пожал плечами, хотя догадывался, что сейчас скажет Дина.

— Мы с Серёжей написали заявление начальнику колонии. Ну… чтобы нас расписали… — смущаясь всё больше, произнесла Дина.

Полина застыла, широко раскрыв глаза от удивления. Ведь Сергей для неё был ещё ребёнком.

— Что? Не поняла… что ты сказала? — воскликнула она.

— Мама! Мы любим друг друга и хотим пожениться, — ответил за Дину Сергей.

— Господи… помоги мне не сойти с ума… Вы хоть понимаете, что хотите сделать? Здесь колония! Сергею сидеть ещё много лет, ты молодая, красивая… Господи! Это невозможно! А может… — Полину осенила догадка.

— Может… между вами что-то было, а? Сергей? Дина? Это же невозможно! — Полина была в отчаянии.

Этого она совсем не ожидала. Нет, только не здесь и ни при таких обстоятельствах.

Дина испугалась, подумав, что ей придётся расстаться с Сергеем.

— Ладно… всё! Сейчас нужно готовить обед. Дина? Ты иди, пожалуйста, приходи завтра, мы решим, что делать. А сейчас, я ничего не соображаю. Иди, девочка, — махнув рукой, сказала Полина.

Сергей вышел вместе с Диной в зал, чтобы проводить её.

— Не стоило говорить об этом матери. Ей и так нелегко видеть меня здесь. Всё, что со мной произошло, надломило и её, и отца. Ладно, я сам поговорю с ней. Иди, — сказал Сергей.

Вести себя привольно в этом месте, они не могли, это было не принято. Дина быстро ушла, хотя ей очень хотелось обнять Сергея, прижаться к нему, вдыхать его запах, ощущать тепло рук. Она быстро вышла в коридор, оттуда во двор и побежала к больничке. Тяжело вздохнув, Сергей вернулся в комнату.

— Что тебе на обед приготовить? Может картошку пожарить с мясом? Я продукты привезла. Квашеную капусту купила и огурчики, поверишь? Прямо перед колонией. Там небольшой базарчик, вот и курицу купила, в духовке запечённую, — говорила Полина, вытаскивая из сумки продукты и складывая на стол.

— Мне без разницы, можно и картошку с мясом… но если есть курица… приготовишь на вечер. Мамочка… ты должна меня понять… у меня тогда остановка сердца была, Дина вытащила меня с того света. Но я хочу жениться на ней не из чувства благодарности, пойми меня правильно, пожалуйста… мы любим друг друга. Она славная, милая, добрая… я очень люблю её, — опустив голову, говорил Сергей, сев на стул.

Полина смотрела на него и ей стало так жаль сына.

— Если ты любишь её, не ломай ей жизнь, Серёженька. Если бы мы находились дома… но здесь тюрьма, понимаешь? У неё родители есть? — вдруг спросила Полина, решив после того, как выйдет со свидания, зайти к Дине домой и поговорить с её родными.

— Нет. Только бабушка. Родители оставили её и уехали в другой город. Но это не столь важно. Я не смогу без неё жить. Дина говорит, что мы сможем с ней встречаться каждые четыре месяца, в смысле, нам будут давать свиданку, вот как нам с тобой сейчас, — сказал Сергей.

— А если она забеременеет? Ты подумал, каково ей будет одной, без тебя, с ребёнком на руках? Это жизнь, сынок и она жалости не знает, ты и сам в этом убедился, когда тебя осудили за чужое преступление. Понимаешь? Всем наплевать на тебя, на Дину! — произнесла Полина, стараясь убедить Сергея и отговорить от такого решения.

— Мамочка? Кто, если не ты может понять меня? Я не стану говорить, как мне здесь живётся, не хочу травмировать тебя. А Дина… она словно свет надежды в этом мраке! Я так устал от всего! Этот жаргон, все эти лица, ночные кошмары! Я не выдержу… — опустив голову, с отчаянием произнёс Сергей.

Полина, видя его таким, заплакала. Украдкой вытерев слёзы, она машинально готовила на стол.

— Отец добьётся пересмотра этого дела. Он вообще, хотел привлечь журналистов и даже телевидение. Но адвокат предупредил его, что это опасно для его жизни. Папа не остановится, может и получится добиться твоего освобождения, сынок… — не оборачиваясь, произнесла Полина.

— Ты сама-то веришь, что это возможно? Скажи отцу, пусть ничего не делает! Бесполезно всё это! Понимаешь? В этом деле задействованы влиятельные люди и Игоря убили не просто так. Мордвинов и сам замешан в этом деле и не косвенно, уж поверь. У папы сердце больное, лучше берегите себя, а срок… мне тут всё разъяснили, срок срезают через определённое время и весь срок я сидеть не буду. Самое больше, как мне сказали, девять лет. Но это же не восемнадцать, верно? — сказал Сергей, с аппетитом отправляя в рот куриную ножку, которую тут же отломил.

Полина повернулась к нему и присела на стул.

— Вкусно? — пододвигая к нему капусту и огурцы, спросила она.

— Очень! — улыбнувшись, ответил Сергей, с аппетитом доедая ножку.

Сергей наслаждался едой, вкус которой был давно забыт. Полина смотрела на него и слёзы невольно застилали ей глаза.

— Что же это такое? Ну почему мой сын должен отвечать за преступление, которого не совершал? Помоги, Господи! На тебя лишь уповаю… — думала женщина, хотя всю жизнь была атеисткой.

— А ты почему не ешь? — подняв голову, словно опомнившись, спросил Сергей.

— Любуюсь тобой. Ешь, родной, я поем, не переживай. Я до завтра с тобой, — ответила Полина.

Но придвинув стул, она всё же села к столу, видя, что Сергей и есть перестал.

— Поговори со мной, сын? Как ты здесь живёшь? Как здоровье твоё? О чём Дина говорила? Давай, я осмотрю твою рану, всё-таки я врач, — отломив крылышко от курицы и откусывая его, спросила Полина.

Сергей вытер руки салфеткой и взял мать за руку.

— Мамочка… я в порядке, рана почти не болит. Ты не переживай за меня, всё хорошо, поверь. Значит, судьба мне, сидеть здесь, — ответил Сергей, целуя руку матери.

— Ну что за несправедливость-то такая! Кто может помочь? Может здесь знают, к кому можно обратиться? Нужно же что-то делать, пока тебя вообще не убили, не дай Бог. А может этот Мордвинов… Господи… подумать страшно… может он заказал тебя? — с искажённым от душевной боли лицом, произнесла Полина.

Все эти месяцы она старалась держаться, чтобы и мужа поддержать, зная как врач, что мужчины всю боль носят в себе и этим наносят вред своему здоровью. Она всячески его успокаивала, говоря, что скоро вся правда выяснится и Серёжу оправдают.

— Ты сама-то хоть веришь в это, Полюшка? Ты и представить себе не можешь, что значит подростку попасть в колонию, где сидят матёрые убийцы и насильники. Там и один день выдержать не каждый сможет! А Сергей ещё ребёнок! Он едва школу закончил, понимаешь? Вся жизнь наперекосяк. Это жестоко… и от беспомощности своей, мне ещё больнее, — говорил Дмитрий, который любил Сергея, как родного сына.

— Дима? Не говори так! Мне и так тяжело. Нужно узнать, к кому можно обратиться, — с отчаянием ответила Полина тогда, когда со времени ареста Сергея прошёл месяц.

И сейчас, глядя на сына, она вспоминала о том разговоре.

— Прошу тебя, не нужно мучить себя такими мыслями. Все сидят, здесь тоже люди живут. Лучше расскажи, как там в городе? Как папа? Сама? У вас всё хорошо? — спросил Сергей.

— А что с нами сделается? Давай о Дине и о тебе поговорим. Тебе через несколько дней исполнится восемнадцать лет, не думаешь, что вам с Диной рано жениться? Ей ведь тоже где-то лет восемнадцать? — начала разговор Полина.

— Не знаю, не спрашивал. Я люблю её, мама. Она жизнь мне спасла. Но это не чувство благодарности… я у неё первый мужчина… и… она у меня первая, прости… но ты сама вынудила меня сказать это, — не глядя на мать, сказал Сергей.

Полина застыла, не зная, что и ответить. Но как врач, как психолог, она понимала и знала, что такие отношения, первая близость и вызывает искренние чувства. Быть может не навсегда, но в этой обстановке, здесь, в колонии, кроме Дины и девушек нет, если только в конторе и она влюблена в него, иначе и быть не может.

— Значит, вы вдвоём уже всё решили? — спросила Полина.

— Её бабушка тоже против нашего брака… но Дина сказала, что в любом случае, нас распишут, — ответил Сергей.

— А как же свадьба? — произнесла Полина, понимая нелепость своего вопроса.

— Ну какая свадьба, мама? Не нужно никакой свадьбы! Я очень устал… — произнёс Сергей, вставая со стула и пересаживаясь на кровать.

— Я сигареты тебе купила… сказали, их менять на что-то можно. Ты ведь не куришь… нет? — осторожно спросила Полина.

— Нет, мама, я не курю. Спасибо. Да, сигареты можно будет на консервы менять или колбасу, да мало ли… — ответил Сергей.

— Серёжа? А вдруг девочка забеременеет? Ты не думал об этом? Ведь у тебя большой срок… и неизвестно, сколько лет ты здесь… ну, в смысле… как же она? — спросила Полина.

Сергей оторопело посмотрел на неё. О ребёнке он как-то не подумал.

— А если и правда Дина забеременеет? Что будет тогда? — стучало в голове парня.

— Что же делать? — спросил Сергей и в его глазах Полина увидела боль и отчаяние.

Она поняла, как же устал её сын от всего, что произошло и происходит с ним.

— Бедный мой мальчик. Вы ведь… это… ну… лишь раз были вместе, верно? — спросила Полина.

Сергей испуганно посмотрел на неё.

— Нет… мы это… когда я лежал в больничке… мы одни были… — стыдясь и запинаясь, говорил Сергей.

— Я поняла… сын. Что ж, надеюсь, вы оба знаете, что делаете. Ты отдохни, поспи немного, я ужином займусь, — ответила Полина, отворачиваясь от Сергея.

И Сергей уснул, впервые, за эти долгие, во всяком случае для него, месяцы, он уснул спокойным сном. Полина старалась не шуметь, хотя Сергея навряд ли разбудили бы эти звуки, не похожие на те, что ежедневно слышались в бараке. Вечером она разбудила его к ужину и они вместе поели.

— Домашний вкус. Спасибо, мамочка, очень вкусно. А ты почему так мало поела? — спросил Сергей.

Полина ответить не успела, в дверь постучали, затем в дверях показалась Дина.

— Серёж? Можно тебя на минутку? Простите… Здравствуйте… — смущаясь, произнесла девушка, обращаясь к Полине.

Сергей посмотрел на мать, та пожала плечами, как бы говоря — сам знаешь. Сергей поднялся и вышел из комнаты.

— Что случилось? — спросил он, прикрывая за собой дверь.

— Начальник колонии, подписал наши заявления. Представляешь? А Евгений Николаевич и к нам домой заезжал, поговорить с бабушкой, но я сказала им обоим, что ни за что от тебя не откажусь, лучше умру! — взволнованно говорила Дина.

— Давай выйдем во двор, здесь нас могут услышать, — сказал Сергей, уводя Дину к выходу.

Огороженный дворик, где росли кустарники и деревья, сейчас стоящие в снегу. Пару скамеек и дорожка, выложенная из камней самими заключёнными. Впрочем, заключённые по всей территории всё делали своими руками. Даже вырезали из дерева скульптуры сказочных персонажей, которые стояли во дворе колонии и здесь, во дворике здания для свиданий.

— Хочешь? Я договорюсь с капитаном, он нам комнату на ночь даст? — волнуясь, спросила Дина.

Сергей с удивлением посмотрел на неё.

— А можно? — спросил он.

Дина улыбнулась.

— Капитан мне должен… я иногда помогаю ему. Можно, милый, я скоро вернусь. Только заходить к вам не буду, маму твою стесняюсь. Ты сам выходи часа через два. Как твоя мама уснёт, ты и приходи, — сказала Дина.

— Хорошо. Через два часа я выйду в зал, — ответил Сергей.

От сознания того, что он всю ночь будет вместе с Диной, что опять повторится то блаженство и нега, Сергей разволновался. Но он подумал, а что если мама заметит его отсутствие? Что он ей скажет? Она ведь будет волноваться, если проснувшись ночью, не увидит его. Но желание близости было настолько сильным, что парень отгонял от себя эти мысли, оправдывая себя тем, что они с Диной всё равно скоро поженятся. Сергей вернулся в комнату.

— Что случилось, Серёжа? Зачем приходила Дина? — спросила Полина, видя, как лихорадочно блестят глаза сына.

— Начальник колонии подписал наши заявления на брак, мама. Он дал добро и нас поженят через неделю. Из городского ЗАГСа приедет представитель и нас распишут, — ответил Сергей.

— Ааа… значит, вы все же решили пожениться. Что ж, мне остаётся только поздравить вас и пожелать счастья, да? Только каким оно будет за высокими стенами колонии? Ладно, прости… я не должна вмешиваться. Вы приняли решение и я его уважаю, — сказала Полина, увидев, как изменилось лицо Сергея.

— Спасибо за понимание, мамочка! Ты у меня лучшая! И ещё… Дина сказала, что… может договориться с капитаном и он на ночь даст нам комнату. Ты ведь не возражаешь? — спросил Сергей.

Раньше, до колонии, Сергей ни за что не посмел бы так говорить с матерью. Они вообще не говорили на такие темы. Но Полина была умной женщиной, интеллигентной и образованной. Она понимала, сын стал мужчиной и познал сладкий плод близости с женщиной. Отказаться добровольно от такого соблазна, непросто.

— Конечно, дорогой. Вы без пяти минут женаты. Не стесняйся, это физиология человека и иметь близкие отношения, дано природой. Ночью я крепко сплю, тем более, этой ночью. Я очень устала, — сказала Полина, не зная, правильно ли она поступает.

Впервые, она говорила с сыном по-взрослому, понимая, что её Серёженька, её любимый внук, которого она вырастила, как сына, вырос. Он стал мужчиной и теперь сам принимает решения. Она понимала, что то, что с ним произошло, то, что его оклеветали и то, что он попал сюда, сделали её мальчика ещё сильнее. Иные могли сломаться, но не её Серёженька.

А Сергею было очень неловко, он растерялся и смущаясь, лишь поблагодарил мать. И чтобы не смущать его ещё больше, Полина прибрала на столе, помыла посуду и переодевшись, легла спать. Ну какой тут сон? Мысли так стремительно кружились в её голове, что сон пропал. И когда Сергей тихонько вышел из комнаты, Полина села и заплакала. Она и сама не знала, от чего её охватила такая тоска, от чего ей было так больно…

Наконец успокоившись, Полина легла, закрыла глаза и тут же уснула. Видимо, чтобы успокоиться, человеку нужно излить слезами горечь на душе.

Дина уже ждала Сергея и когда он подошёл, кивнула ему и ушла по коридору. В зале сидели и заключённые и их близкие. Они отдыхали и смотрели телевизор. Как только Дина вошла в комнату в конце коридора, как оказалось, самую последнюю, как только Сергей вошёл следом за ней, они тут же бросились друг другу в объятия. Сергей неистово целовал её лицо и шею, лихорадочно расстёгивая пуговицы белого халата, надетого поверх кофты и джинсов.

— Серёженька? Прошу тебя, милый… у нас вся ночь впереди. Успокойся, я с тобой и я тебя очень люблю. Давай присядем, — взяв парня за руку и подводя к кровати, сказала Дина.

Сергей сел, тяжело дыша, он был очень возбуждён. Дина встала перед ним и улыбаясь, медленно сняла с себя халат. Затем, так же медленно, сняла с себя кофту, оставшись в лифчике и джинсах. Сергей заворожено смотрел на неё, возбуждение нарастало. Он встал и снял с себя верхнюю часть робы, чувствуя, как дрожат его руки. Следом, он снял чёрную майку и тут же обняв Дину, положил её на кровать.

— Иди ко мне! Что ты со мной делаешь? Ммм… какая же ты сладкая… я очень люблю тебя. Мама согласна, чтобы нас расписали, — тихо говорил Сергей, беспрерывно целуя Дину.

— Серёженька… молчи… не сейчас… — со стоном произнесла Дина.

Дина проснулась ранним утром, одевшись, она чмокнула Сергея в щёку и быстро ушла. Сергей, услышав, как хлопнула дверь, открыл глаза, посмотрел на пустую подушку и сладко потянулся. За долгое время, он впервые был спокоен. Вспомнив, что было этой ночью, он улыбнулся.

— И всё-таки, мне повезло. Мог умереть от рук Косого, но выжил. Дина… полюбила меня, никого другого. Ведь это колония, о какой любви можно было мечтать? Но она есть… и я люблю! — бормотал Сергей, не торопясь вставать.

Наконец поднявшись, он надел ненавистную робу, вспомнив, как пренебрегал джинсами и футболками. Успокаивало, что всё, что происходит — временно и непременно однажды закончится и он будет счастлив с Диной. Умывшись, Сергей вернулся в комнату, Полина готовила завтрак.

— Доброе утро, мамочка! — целуя её в щёчку, сказал он.

— Доброе утро, родной мой. Хотя, какое оно может быть доброе здесь… — прошептала Полина последнюю фразу.

Но она видела блеск в глазах Сергея, его загадочную улыбку, понимая, что этой ночью он был счастлив со своей любимой.

— Я колбасу пожарила с яйцами, садись. Ещё и курица осталась. Ты ведь сможешь всё забрать с собой? Или не пропустят? — спросила Полина, ставя на стол чашку кофе, как она делала это для него дома.

— Спасибо, мамочка. Прямо, как дома. По отцу соскучился очень. А забрать… даже не знаю, обычно шмо… в смысле, обыск устраивают, но ведь здесь ничего запретного нет. Думаю, я смогу пронести в барак всё, что ты привезла. А… может ты ещё на одну ночь останешься? — с надеждой взглянув на мать, спросил Сергей.

— Но… мне только сутки дали… а я даже и не догадалась спросить, можно ли на двое остаться… даже и не знаю… и съестного бы хватило… — растерянно ответила Полина.

— Я у капитана спрошу, возможно, он и сможет продлить свиданку, — с аппетитом завтракая, ответил Сергей.

Казалось, день прошёл очень быстро, на обед Полина сварила суп, Сергей попросил, сказав, что давно не ел домашнего супа. После обеда, он вышел в зал, оттуда прошёл в кабинеты, где и нашёл капитана, ответственного за то, что происходило в здание для свиданий. За то, чтобы ненароком, тайно, заключённым не пронесли запретные вещи, типа наркотиков или даже оружия. На что висел в проходной, где проходили родственники, было перечислено, что запрещено проносить… вплоть до фотоаппарата и даже кинокамеры, хотя кому бы это пришло в голову.

— Тебе чего, Павленко? — спросил капитан, на стук в дверь выйдя из кабинета.

— Я спросить хотел… мать ещё на сутки остаться хотела, это возможно? — спросил Сергей.

— Ты, видимо, впервые на свиданку вышел. В заявлении она попросила сутки или двое? — спросил капитан.

— Сутки. Она просто не знала… — стал отвечать Сергей, но капитан и слушать его не стал.

— Это колония строгого режима, Павленко. Иди, побудь с матерью еще пару часов, скоро будем выводить всех родственников. И так, они лишние часы здесь находятся. Иди давай, — сказал капитан.

Сергей дважды просить не стал, зная, что это бесполезно и вернулся назад.

— Вечер уже скоро… как же ты на ночь глядя доберёшься до города? Ведь город далеко, верно? — спросил Сергей.

— Ничего, Серёженька, не маленькая. Здесь стоянка автобусов недалеко, доберусь как-нибудь. А там до аэропорта доеду. Ты, главное, себя береги, за нас с отцом не волнуйся. А я через месяц тебе посылку отправлю. Я узнавала, за четыре месяца полагается длительное свидание, посылка, бандероль… и всё… — сдерживая слёзы, говорила Полина.

— Простите меня за всё, мама! Столько бед я вам с отцом принёс. Я этого не хотел… — вдруг произнёс Сергей, с виноватым видом.

— Господи! Серёженька? Что ты такое говоришь? Сынок! Ну при чём тут ты? И я, и папа знаем, что не ты убивал Игоря. Папа снова начнёт хлопотать о пересмотре этого дела, у него связи… что же я говорю… сыночек мой! За что же это, Господи? — крепко обнимая сына и прижимая к себе, разрыдавшись, произнесла Полина.

Сергей плакать не умел, в последний раз, он плакал в пятом классе, когда подрался с мальчишками и ему разбили нос. Тогда он и решил заниматься боксом, а через три года начал заниматься и каратэ. Отец сказал ему, когда он пришёл со слезами, что он мужчина и должен уметь постоять за себя и за своих близких. Эти слова врезались в его память.

Прощались тяжело, словно виделись в последний раз. Дина больше не пришла в здание для свиданий, она знала, что злоупотреблять этим нельзя, иначе в следующий раз, ей просто откажут.

— Папу обними за меня. И Вы берегите себя. Всё будет хорошо, мамочка! За меня не волнуйся, я сильный, ты же знаешь, — прощаясь на входе, с улыбкой сказал Сергей, обнимаясь на прощание с матерью.

— Мы с папой очень тебя любим, знай это и будем ждать справедливости. Иди, сынок, — ответила Полина, махнув Сергею рукой, едва сдерживая слёзы.

Сергей, подняв сумки, ушёл не оглядываясь. На выходе во двор колонии, произвели обыск всех, кто вышел со свидания с родными. Полина видела в окно, как Сергей быстро прошёл двор и скрылся за бараками. С тяжёлым сердцем, она вышла на улицу и вздохнув, огляделась.

— Поторопитесь, женщина, последний автобус скоро уедет, — услышала она за спиной мужской голос.

Полина поспешила к стоянке и едва все успели сесть в автобус, как водитель выехал на дорогу, ведущую в город, словно он ждал, когда выйдут родственники из колонии.

Сергей зашёл в барак и тяжело вздохнул, увидев за длинным столом Бритоголового и сидевших рядом с ним тех, кто усердно прислуживал новому хозяину. Сергей замешкался, но увидев взгляды, устремлённые на него, словно его ждали, он подошёл к столу и поставил сумки на стол.

— Привет честнОй компании! Что Бог послал, — сказал Сергей, стоя перед столом.

— Привет, Серый. Присаживайся, уважь братков, — кивая на скамью, сказал Бритоголовый.

Несколько человек сдвинулись плотнее, давая место Сергею и он сел, проявляя уважение к Бритоголовому.

— Монгол? Чего встал? Давай! — сказал Бритоголовый, взглянув на Монгола.

Тот тут же освободил сумки,вытащив всё на стол. Но никто не смел ни к чему прикоснуться.

— Лады. Зашкерь вот это и это, остальное назад сложи, — сказал Бритоголовый.

Сергей знал, не стоит вмешиваться и молча ждал, чем это закончится. Монгол взял палку колбасы, пару банок тушёнки, пару банок сгущёнки, одну майку и одни трусы, пару носков и один блок сигарет и махнул рукой. Остальное он сложил обратно в сумку и пододвинул к Сергею. Отобранное он унёс, видимо в тайник, где прятали продукты и вещи, считая их общими, для нужд тех, к кому и вовсе никто не приезжал на свидание.

— Всё тип-топ, Серый. Всё по понятиям. Нет базара, ты свободен, — сказал Бритоголовый.

Дни потянулись, похожие один на другой, от Дины вестей не было. Часто приходили с обыском, что-то находили, в виде заточек и удавок, правда, хозяев их не находились. Сергей каждый день уходил в барак, где многие работали на пилораме.

Прошло две недели и Сергея вызвали к начальнику. Он догадывался, что наверное из города приехал представитель ЗАГСа, как и говорила Дина. Он пошёл следом за сопровождавшим его лейтенантом. Дина его уже ждала, он подошёл к ней.

— Ты ведь не раздумал? — тихо спросила Дина.

— Здравствуй, милая. Нет, я не раздумал. Я очень скучал по тебе, — тихо, в самое ухо девушки, прошептал Сергей.

— Я тоже… — ответила Дина.

Расписали их быстро, чисто формально. Они расписались, свиделями были капитан Бурлаков и лейтенант Никитин. В паспорта поставили печати, представитель ЗАГСа, а это была женщина лет пятидесяти, закрыла журнал, пожелала молодым счастья, как бы нелепо это не звучало, объявив их мужем и женой и тут же ушла.

— Вам положено свидание на одну ночь и два дня. Так что можете отдыхать, ну и… типа, брачная ночь у вас. Всё, идите! — сказал капитан Бурлаков.

— Пошли, Серёжа, комната для свиданий уже готова, — сказала Дина и вместе с Сергеем вышла из кабинета.

Они пересекли двор и зашли в знакомое уже здание для свиданий. Дина провела Сергея в комнату, да… девушка и правда постаралась. Она застелила постель чистым постельным бельём, на столе стоял маленький торт, в сумке она принесла съестного на два дня.

— Жаль, шампанское нельзя было принести. Но и лимонад пойдёт, правда? — весело говорила Дина.

— Правда… — растерянно ответил Сергей.

Наверное он, да и она тоже, совсем не так себе представляли этот день. Но что поделать? Сергей тяжело вздохнул, понимая, что это колония и другого им не дано.

— Серёженька? Милый мой, ты не печалься, я понимаю… всё должно было произойти не так… но ведь главное, что мы любим друг друга, верно? И однажды, мы непременно и свадьбу сыграем! — вытаскивая из сумки лимонад и два стакана, говорила Дина.

Торт пришлось резать ложкой, так как ни ножа, ни даже вилки, заносить было нельзя.

— Сто лет не ел торт… как вкусно… — произнёс Сергей, откусывая кусочек бисквита, с нежным, сливочным кремом.

— Ешь на здоровье, милый. Теперь, мы только через четыре месяца встретимся, но я постараюсь договориться, чтобы свиданку нам дали через два месяца, — ответила Дина, пробуя торт и запивая лимонадом.

Ночь они не спали… Сергей понемногу учился любить физически. Он словно открывал для себя нечто потаённое, нечто сладострастное и поражался, что от любви не устают, можно любить без устали. Дина ведь тоже была ещё наивна в таких интимных делах, как близость с мужчиной. Они не знали, что нужно делать, не знали тонкостей Камасутры, они просто любили друг друга, до стона, до страсти.

Только под утро они уснули, совершенно нагими, словно вышли из рая, совершив грех, как Адам и Ева, уставшие, но счастливые, в объятиях друг друга. Бабушка Дины смирилась с тем, что внучка полюбила заключённого, ведь Дина так восторженно говорила о своём Сергее, что бабушка согласилась на их брак.

— Дай Бог, чтобы этот брак не обернулся для тебя горькими слезами, дочка. Парню-то что? А вот ты должна предохраняться. Понимаешь, о чём я? — накануне того дня, когда их должны были расписать, спросила Дарья Ивановна.

— Не маленькая, понимаю бабушка. Ты ведь о ребёнке говоришь, верно? — спросила Дина, сидя на кровати, в обнимку с любимой бабушкой.

— Верно, дочка. Вот если бы твой избранник был на свободе… а так, не стоит сейчас беременеть. Перед тем, как воссоединиться с ним, за час до того, как вы в постель-то ляжете, выпьешь отвар из трав, я приготовлю тебе. И так каждый раз будешь делать, поняла? — спросила Дарья Ивановна.

— Поняла. Но я хочу от него ребёнка, бабушка, очень хочу… — ответила Дина.

— Ну ясное дело, хочешь. Только думаешь, легко одной будет с дитём? У меня пенсия, кот наплакал, ты с работы уйдёшь, что делать будем, а? Словами и любовью сыт не будешь. Знаешь, сколько нужно малышу? Нееет родная, не торопись. Вот выйдет твой суженый на свободу, тогда и рожайте себе детей, хоть десять. А пока, делай, как я говорю, — сказала Дарья Ивановна.