Брак по расчету

Фелиция Кингсли (2024)

Джемме не везет ни в любви, ни в карьере, пока покойная бабушка не оставляет ей в наследство огромное состояние. Но чтобы его получить, Джемма должна выйти замуж за человека благородного происхождения. Эшфорд, 12-й герцог Берлингемский, на самом деле разорен и рискует потерять все, если не выплатит долги. Эшфорд — герцог, а у Джеммы много денег. Это будет не что иное, как брак по расчету. Но Джемма не представляет, что ее ждет, когда она прибудет в роскошную резиденцию Берлингемов: этикет, бесконечные приемы, невыносимая свекровь и надменные аристократы. Вот тогда и начнется открытая война…

12

Эшфорд

Однажды мне подарили книгу «Хуже не придумаешь» ^[13] — руководство с краткими и лаконичными инструкциями о том, как поступать в чрезвычайных ситуациях: как обезвредить бомбу, посадить самолет, помочь родить женщине в такси. Но ни в одной главе не было совета, что делать с помешанной на контроле матерью, которая вдруг получает невестку-аборигенку.

Чего бы я не отдал ради такой инструкции сейчас! Правда, я более чем уверен, будь там глава на эту тему, совет был бы: развернитесь и бегите как можно дальше.

Джемма с моей матерью встретились меньше двух часов назад, а в доме уже установилась такая же легкая и безмятежная атмосфера, как на поле боя: ракеты класса «земля — воздух» и вооруженные до зубов люди. В частности, мы с Лансом.

Я в растерянности. Обычно я всегда вполне уверен в себе, но недавние события поставили меня в тупик: слишком много хаоса, слишком много угроз и ультиматумов. Если бы меня спросили, как я себя чувствую, я бы не знал, что ответить.

Чувствую облегчение: долги перед банками закрыты.

Чувствую себя заложником: я женат на человеческом аналоге запущенной ядерной боеголовки.

Чувствую себя освобожденным: больше девушки не будут соревноваться за право сесть рядом со мной за ужином.

Ощущаю себя движущейся мишенью: моя мать теперь не отстанет от меня со своими жалобами на Джемму.

Чувствую себя отомщенным: с Джеммой в роли невестки моя мать идет по прямой дорожке к язве желудка.

Чувствую себя лишенным власти: в собственном доме у меня больше нет авторитета. Я герцог, но, похоже, никого это не волнует.

И как я ухитрился так осложнить себе жизнь?

Еще хуже то, что в замке площадью в две тысячи квадратных метров, нас с Джеммой разделяет лишь стена.

А, ну и моя мать больше не едет в Бат.

Об этом всем я и думаю, пока мы ждем Джемму к ужину.

Я сижу во главе длинного стола, моя мама — на другом конце, как обычно.

Между нами целых семь пустых мест.

Мама вполне бы могла сесть справа от меня, но ее выбор места — достаточно явный сигнал, что она не собирается уступать ни толики своей власти в этом доме, хотя она лишь вдова моего отца, а герцог теперь я.

Джемме сервировали место ровно посередине, ее от каждого из нас отделяют по три пустых стула, разумный компромисс — она близко к нам обоим и в то же время ни к кому. По крайней мере, разговаривать не придется.

— Слушайте, ребята, вы должны дать мне карту, путеводитель, нарисовать схему со стрелочками — что вы, сломаетесь, что ли? Я просто так ориентироваться не могу. Слава богу, что у меня туалет в комнате, а то пришлось бы пользоваться вазой!

Вот и Джемма. Как всегда, появляется эффектно. Я-то уже к такому готов, а вот мою мать она застала врасплох.

— Ты опоздала, Джемма. Мы садимся за стол ровно в шесть тридцать вечера, — указывает она.

— А во сколько завтракаете? Потому что я могу поспать под столом и тогда уж точно не опоздаю — тем более что места предостаточно.

Я решаю вмешаться, предвосхищая ответ матери, у которой вот-вот пена изо рта пойдет:

— Джемма, на завтрак мы спустимся вместе, так ты не заблудишься. — Да, в конце концов, мы же женаты, что о нас подумают, если после первой ночи в Денби завтракать будет каждый сам по себе?

Джемма уже собирается сесть на первое свободное место, то, что рядом с моей матерью, которая застывает в ужасе, прижавшись к спинке стула.

— Леди Джемма, прошу, мы сервировали для вас стол здесь, — зовет ее Ланс, отодвигая ей стул посередине.

— Ого, — замечает Джемма. — Вы меня прямо на безопасное расстояние отодвинули! Слушайте, я же приняла душ!

— Меня не интересуют подробности твоих омовений, пока они регулярны. Что касается приемов пищи, так принято расставлять приборы. — Ну вот, моя мать уже пытается распространить свою власть со скоростью лесного пожара.

— Это с тремя-то свободными местами между каждым? А когда приходят гости, вы что делаете? Снимаете стадион «Уэмбли»?

— В подобных случаях протокол отличается. Если у тебя закончились вопросы, можно подавать блюда. Ланс, начинай, — велит моя мать.

Я уже вонзаю вилку в студень и краем глаза вижу, как Джемма застывает над тарелкой.

— Тебе не нравится? — спрашиваю я, не глядя на нее — если поднять голову, еще подумает, что меня в самом деле беспокоит ее аппетит.

— Не знаю, а должно?

Ну вот, опять отвечает вопросом на вопрос, как всегда желая поспорить.

— Ответить «нет» было бы более уместно, — упрекаю ее я.

— Было бы неплохо знать, что у меня в тарелке, — замечает она, с подозрением толкнув вилкой желатиновый цилиндр перед собой.

— Это студень. Заливное из телятины, яиц и артишоков в желатине.

— Если подвигать тарелку, он трясется, как задница моей тети Джин, когда она поднимается по лестнице, — замечает Джемма, глядя на закуску со все меньшим интересом.

Моя мать шокированно роняет вилку в тарелку:

— Господь Всемогущий, что за пошлость мне приходится выслушивать!

— Но это правда, — возражает Джемма.

Я решаю вмешаться с дипломатическим предложением:

— Принесите моей жене следующее блюдо. Студень ей не по вкусу.

Когда перед ней ставят второе блюдо, она радостно хлопает в ладоши:

— Куриные крылышки! Какая прелесть!

— Это перепел, — поправляю я.

Джемма хватает кусок рукой и скептически рассматривает:

— А издалека казались крылышками.

И кусает. Да. Крепко сжимает перепелку в руке и кусает зубами.

Мама чуть не падает в обморок и даже просит принести ей воды с лимоном.

— Джемма. — Я пытаюсь привлечь ее внимание и делаю ей знак, покрутив в руках вилку, чтобы она воспользовалась приборами.

В голову приходит только одно слово: неандерталец.

Джемма принимается возиться с приборами, и я слышу, как она бормочет себе под нос:

— Вот же дурацкие косточки!

Потом, сдавшись, отставляет тарелку вместе с приборами.

— Подавайте десерт, — сухо приказываю я, отчасти чувствуя облегчение, потому что, к счастью, после этого ужин закончится.

Джемма погружает ложку в вазочку с белой пеной, нюхает, а потом бросает ложку обратно:

— Так, и где настоящий десерт?

— Джемма, это он и есть, — раздраженно шепчу я.

— Ну знаете, розыгрышами с пеной для бритья в вазочке для мороженого и я баловалась, но мне было четыре года!

— Это силлабаб ^[14]. Традиционный рецепт семьи Паркер, — ровным тоном сообщает моя мать.

— А что-нибудь шоколадное в вашем семейном сборнике рецептов есть?

Моя мать делает медленный вдох, стараясь сохранить самообладание:

— Не сегодня.

Я чищу яблоко от кожуры, мечтая, чтобы пол разверзся и поглотил их обеих.

— А завтра? Что, будут печенья с зубной пастой? Или мороженое со вкусом мыла?

— Я не потерплю насмешек над нашими кулинарными традициями от любительницы куриных крылышек! — выпаливает моя мать.

— Лучше куриные крылышки, чем эти сплошные кости!

На лице моей матери появляется брезгливое выражение.

— Юная леди, прежде чем решать, какие блюда подавать, научитесь сначала вести себя за столом. Я не привыкла ужинать с дикарями!

— Дамы, — вмешиваюсь я, вставая, — я иду в клуб.

Выбрался! Я на воле! На воле! Сбежал из этой психушки, от этих двух сумасшедших! Всю дорогу до клуба я стискиваю руль автомобиля, точно заключенный — простыню, на которой висит, спасаясь бегством.

Я был уверен, что женщины с характером хуже, чем у моей матери, не сыскать, но мне доказали обратное. А теперь обе эти женщины живут под одной крышей — моей.

Они никогда не замолкают, имеют мнение обо всем на свете и испытывают неудержимое желание поделиться им со мной. За полдня они довели меня до изнеможения.

Никогда не думал, что мне когда-нибудь придется прятаться в собственном доме, но, чтобы не столкнуться с ними, приходится идти на всякие ухищрения.

Зато сегодня вечером я провел их обеих: взял куртку, ключи — и до свидания! И сейчас еду в клуб. И вход туда доступен только джентльменам!

— Герцог Берлингем, — с поклоном приветствует меня Фербер, дворецкий в клубе, когда я вручаю ему зонтик и непромокаемый плащ.

— Фербер, что слышно? Есть сегодня кто-нибудь? — спрашиваю я, бросив взгляд на полупустые комнаты второго этажа.

— Пока гостей не слишком много.

— Харринг здесь?

— Виконт еще не прибыл. Вы его ожидаете?

— Да, мы договорились о встрече. Странно. Так или иначе, пожалуй, пойду наверх, в бильярдную. Когда Харринг приедет, передай ему, что я его жду.

— Будет исполнено, ваша светлость.

Поднимаюсь по ступенькам винтовой лестницы, перешагивая по три зараз, и наконец дохожу до длинного коридора с белыми дверями. Открываю ту, что ведет в бильярдную, но, как только поворачиваю ручку, замираю от неожиданности: люди стоят и на столе, и в несколько рядов вокруг, достают коньяк из мини-бара в углу, а их слова заглушают звуки Just a Gigolo / I ain’t got nobody.

Те, что стоят на столе, пускаются в импровизированный нелепый танец.

Тяжелый хлопок по спине застает меня врасплох:

— Эшфорд Паркер! Чертяка! Женишься и ничего нам не говоришь!

— Харринг! — изумленно восклицаю я, когда друг стискивает меня в медвежьей хватке.

— Что за история? Взял сбежал в Лондон, никому ничего не сказав, нашел себе красотку и женился на ней спустя сорок восемь часов?

Проклятые газетчики.

— Харринг, на самом деле…

— Нам стоило бы перестать с тобой здороваться!

— Знаю, надо было пригласить тебя на церемонию, — говорю я, выставляя руки вперед.

— К черту церемонию! — перебивает меня Харринг. — Я говорю про мальчишник! Если бы мы знали заранее, устроили бы тебе шикарную вечеринку! И сегодня мы собрались, чтобы как-то это компенсировать. — И он тянет меня на бильярдный стол к остальным. — I… ain’t got nobo-o-o-o-оdy… ^[15] Фербер! Шампанское! — непринужденно кричит он. — Так и что? Что ты сделал с Порцией? Ты ее бросил? Знаешь, что я тебе скажу, приятель? И правильно! — А потом обращается к остальным: — Нам больше достанется!

Толпа оглушительно ревет.

Позвольте объяснить, как работает этот тонкий механизм: на светских приемах, официальных вечерах и публичных мероприятиях каждый из присутствующих — образец хорошего тона и поведения, но в четырех стенах джентльменского клуба — слово «джентльмены» оставим за скобками — они превращаются в орду вандалов, которые предаются тем еще мерзостям, похлеще, чем в борделе.

В точности как сегодня вечером.

Меня тащат от одной компании к другой, наливают щедрые порции коньяка, запихивают в рот гаванские сигары и хлопают по плечам и рукам, точно боксерскую грушу.

— Итак? — продолжает с энтузиазмом Харринг. — Когда ты покажешь нам свою невесту? Ты ее скрываешь?

Честно говоря, да.

— Э-э, Харринг, когда придет время, вы обязательно познакомитесь.

— Ну зачем всегда вести себя так загадочно? Какой у нас сдержанный герой торжества! Эй, налейте ему еще выпить, так он немного расслабится! Шампанское, коньяк, бренди, бензин… что угодно!

— Харринг… — пытаюсь остановить его я.

— Не скрывай от нас радости брака. Если кто-то вроде тебя, который, как я думал, никогда-а-а-а не женится, вдруг возвращается с кольцом на безымянном пальце, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее! Настоящее событие!

Конечно, например, банкротство! В такие моменты мне хочется его утопить.

— Что-то просто происходит, и все, это неизбежно.

— Ребята! Старина Эшфорд влюбился, слышали?

Гости вокруг хватают меня и подбрасывают в воздух, сопровождая действо пошлыми шутками.

— Эй, Эш, знаешь, что ты пропустил? Частный рейс в Париж, вечер в Crazy Horse с этими прекрасными дикими кобылками, полностью обнаженными, затем «Конкорд» ^[16] — и Рио-де-Жанейро. А перед возвращением в Лондон — последняя остановка в Таиланде. Вот дуралей, если бы ты рассказал нам о свадьбе заранее, ты бы этот мальчишник не забыл бы и после смерти!

Харринг зациклился на Рио-де-Жанейро с тех пор, как мы окончили университет. На самом деле я знал, что он обязательно снова вспомнит о Рио-де-Жанейро через полчаса максимум. У Харринга на уме только одно.

Я похлопываю друга по спине в ответ:

— Ну что сказать, Харринг? Прибережем его для тебя!

— Нет, дружище, не родилась еще такая женщина!

— А фотография у тебя есть? — спрашивает меня Сэмюэль Коулсен.

— Чья?

— Твоей жены, конечно! Чья же еще? — отвечает он, хлопнув меня по шее.

— Нет-нет, простите, — признаюсь я, подняв руки.

— Ну давай же! Покажи ее нам!

— Покажи! Покажи! Покажи-и-и! — поднимается хор голосов под предводительством Сэмюэля и Харринга.

— Парни, нет у меня фото! — повторяю я.

Сэмюэль поворачивается к толпе позади него:

— Ребята! У него нет фото.

— Не-э-эт! — Рев и разочарование в нем нарастает.

— Наказание! Наказание! Наказание! — кричат все.

— В Темзу его! — кричит Харринг.

— Ох, ребята, ну хватит! Какая Темза?

— А какие проводы холостяцкой жизни без ареста за купание в запрещенном месте?

И вот эти джентльмены, от которых осталось одно название, во главе с Сэмюэлем и Харрингом хватают меня за ноги, другие двое — за плечи, выносят из клуба и несут по Стрэнду, крича:

— Новобрачный муженек идет купаться!

Должен сказать, ничего больше я не помню.

Примечания

13

«Хуже не придумаешь. Гид по выживанию» — книга Джошуа Пивена и Дэвида Боргенихта.

14

Силлабаб (англ. Syllabub) — британский десерт, взбивается из густых сливок с сахаром и белым вином, был популярен в период с XVI по XIX в.

15

Строчка из песни: «У меня никого нет». — Примеч. ред.

16

«Конкорд» (фр. Concorde) — британо-французский сверхзвуковой пассажирский самолет.