Сердце джаза
Джаз-з-з-з-з-з! Сумасшедший джаз, который никогда не умрет, «музыка черных», как презрительно его называли те, кому не повезло состариться раньше времени. Но, на минуточку, «черные» – это Дюк Эллингтон и Элла Фицджеральд, Луи Армстронг и Чарли Паркер, Майлз Дэвис и Сидни Бечет… Да, в Швеции тоже был джаз, а самая яркая звезда периода свинга – Повел Рамель. Поет он, конечно, на любителя, но настроение поднимает точно.
Оглавление
Глава 4
По дороге в школу Стеффи снова слышит музыку. Может, это знак, потому что первый урок — биология. Но может, это только игра ее воображения — так бывает, когда отличить иллюзорное от действительного не очень-то хочется.
Окно Альвара между тем открыто, и ей кажется, что она видит его лицо.
Стеффи слегка толкает дверь, и та открывается.
Биология обычно невыносима. Когда Гуннел вышел на пенсию, ему на замену пришла зеленая выпускница университета. Свою карьеру она начала с определения популярности учеников. Потом занялась худшими и возглавила проектную работу. Вероятно, ей хотелось закрепиться в школе, и она добилась своего.
Но Стеффи не проведешь, биологичка ее невзлюбила. Надо видеть, как эта Камилла улыбается, когда Карро начинает издеваться над Стеффи. А когда она объясняла дарвиновскую теорию о происхождении видов и выживании сильнейших, эта теория становилась подозрительно близкой к тому, что происходило у них в классе. На уроках биологии Стеффи упорно смотрела в книгу, чтобы Камилла не прочла ее истинные мысли в глазах. Биология и сейчас просто невыносима, а в феврале они, для полноты ощущений, приступят к теме половых отношений и сожительства.
Стеффи крадется по пустому коридору, как грабитель. Еще до того, как она подходит к двери Альвара, за поворотом показывается медсестра. От неожиданности Стеффи икает, и медсестра останавливается.
— Извини? — говорит она и смотрит на гостью.
— М-м-м… — произносит Стеффи.
Она, возможно, могла бы сказать что-то более внятное. Она ведь наизусть знает лирику Повела Рамеля на первом и втором компакт-дисках, уж могла бы что-то выдавить.
— Кого ты ищешь? — спрашивает медсестра. Ее голос кажется резким, а лицо в обрамлении прямых блестящих волос — холодным.
— Альвара, — выдыхает Стеффи.
Альвар широко улыбается, когда Стеффи заглядывает в его комнату.
— Да, конечно, — отвечает он медсестре на вопрос о том, действительно ли Стеффи пришла увидеться с ним. — Я как раз думал о том, когда мисс Стеффи Эррера заглянет ко мне…
— Так на чем мы остановились? — спрашивает он, когда дверь закрывается.
Стеффи отвечает одним махом:
— «О, мой дорогой, в этом мире только ты, ты один существуешь для меня. Каждая твоя черта — это чудо в миниатюре, созданное богами. Я боготворю твою изящную гладкую шею, милые ямочки на коленях, золотистый пушок в твоих очаровательных подмышках. О, я только и мечтаю о том, когда смогу обнять, поцеловать, приласкать тебя, о-о-о…»
Получилось не совсем так, как когда она разучивала песню дома. Теперь ее речитатив больше напоминает скороговорку.
Альвар смотрит на нее, будто бы переваривая все сказанное.
— Моя изящная гладкая шея, очевидно, была длиннее в те золотые времена.
Стеффи краснеет.
— Ну, м-м-м… — говорит она и вздыхает на манер Джулии.
Правда, вздохи Джулии всегда звучат так, будто исходят из глубины ее раздраженной души, а у Стеффи они демонстрируют смущение.
— Это из песни «Послание от Фрея», — поясняет она.
Альвар смеется.
— Милые ямочки…
Он садится на кровать, все еще смеясь, а его взгляд бродит по стене.
— Когда дело касается описания чуда любви, у Повела особо нечего позаимствовать.
Пока взгляд Альвара продолжает блуждать по стене, Стеффи какое-то время думает о радости любви. На самом деле она об этом почти ничего и не знает, за исключением того, что описывает Повел.
— Но об этом можно судить по — разному, — продолжает Альвар. — Одна печальная версия гласит, что Повел так и не испытал радости любви, а потому не смог описать ее как следует. Другая — что он, наоборот, был слишком хорошо знаком с этим чувством и из-за этого тоже не смог нормально все описать.
Альвар смотрит на Стеффи так, будто она понимает, что он имеет в виду. Взрослые обычно так не смотрят. Обычно приходится слушать их и делать заинтересованный вид, надеясь, что они скажут что-то стоящее. Но, как всегда, ничего стоящего они не говорят.
— Повелу удалось сохранить секрет своей любви при себе. А мы можем лишь сидеть и гадать, что он чувствовал. Вероятно, он этого и добивался, — заканчивает свою мысль Альвар.
Стеффи садится в кресло. Где-то в глубине души проносится мысль, что она сейчас должна быть на уроке биологии. В комнате Альвара пахнет мылом и старым граммофоном. Этот запах притягивает.
— Я ничего не знаю о радости любви, — говорит она.
Альвар втягивает носом воздух, прежде чем ответить.
— У тебя, вероятно, есть мама и папа, которые тебя любят.
— Да.
— Тогда ты уже кое-что об этом знаешь. А остальное придет со временем.
— Может быть.
— Будет, будет. Сколько тебе лет, Стеффи Эррера?
— Пятнадцать.
— Пятнадцать лет. Да, как и любой другой возраст, это хороший возраст, чтобы познать любовь и ее чудеса. Я рассказывал тебе об Аните?
— Не особо много.
— Что-то припоминаю… Но ведь я рассказывал тебе о Стокгольме?
— Ты лишь говорил, что ездил туда и что там была Анита.
— Значит, я не рассказывал, как все произошло.
— Нет.
— Мгм…. Я был еще мальчишкой, когда отправился в Стокгольм. Это было в сорок втором году.
Альвар был еще мальчишкой, когда сел на поезд до Стокгольма. Шел 1942 год. В то время добираться куда-то на поезде было весьма опасной авантюрой. Мать предупреждала его, что в поездах перевозят оружие и оно может взорваться в любой момент. Да и немцы могут затаиться где-нибудь в товарняке и схватить первого попавшегося путешественника, который сел не в тот поезд и не в то время[6]. Чем больше мама говорила о поездах, тем больше они представлялись Альвару железными чудовищами и тем больше он убеждался, что должен ехать именно поездом. Стокгольм притягивал его, словно магнит.
Ростом он был уже выше своего учителя и довольно долго играл на отцовской гитаре — играл до тех пор, пока она не пришла в негодность. В общем, он решил, что его время пришло.
— Не ищи смерти, — строго сказала ему мать. — И покончим на этом.
Тогда он отправился к отцу. Отец был человеком, который обладал здравым смыслом и мог принять разумный аргумент с его стороны.
— Я даже никогда не слышал, как звучит настоящий кларнет!
Отец хмыкнул и почесал подбородок.
— Ну что я буду здесь делать? — настаивал Альвар. — Работать в лесу, когда мой внутренний голос говорит мне, что я создан для чего-то большего?
Его реальный голос немного дрогнул на этих словах, но это можно было списать на эмоциональность, а не на юношескую незрелость.
Отец все еще почесывал подбородок. Это был хороший знак.
То, что Альвару наконец разрешили поехать в столицу, было связано с рядом успешных факторов: во-первых, Вермланд, где они жили, находился достаточно близко к оккупированной Норвегии, откуда немцы могли нахлынуть с той же вероятностью, как и выскочить из товарного поезда; во-вторых, у его матери в Стокгольме была престарелая тетка; в-третьих, Альвар так забарабанил все предметы в доме, что даже его здравомыслящий отец уже не мог этого выносить.
Альвару пришлось пообещать, что он будет вести себя тихо в доме тетушки. И он заверил, что в случае необходимости свяжет себе руки и заткнет рот кляпом. Тогда мама сдалась.
Знакомство со Стокгольмом Альвар начал уже в вагоне поезда.
Там были вагоны первого, второго и третьего классов, и он, конечно, ехал в третьем, украдкой разглядывая сидящих напротив него на деревянных скамьях пассажиров.
Мужчина с каким-то непонятным футляром, военный с перевязанной рукой на ремне, светловолосая девушка примерно его, Альвара, возраста и женщина средних лет, крепко державшая за руку девушку. Было видно, что она пытается сдерживать гнев, но ей это не особо удавалось.
— Реви, если хочешь, — шипела она, — но не забывай, по чьей вине мы тут оказались.
Девушка прикусила губу, не отрывая взгляд от пола. Напряженные плечи и побелевшие костяшки пальцев свидетельствовали о глубоком отчаянии.
Альвар сглотнул, попытался посмотреть на что-нибудь еще, но его постоянно тянуло к грустному лицу. Если бы он мог хоть что-нибудь сделать… Но он не умел утешать девушек.
Внезапно она взглянула на Альвара, и у него так перехватило дыхание, что он аж закашлялся. Чтобы отвлечься, начал барабанить пальцами по коленкам. Все быстрее и быстрее, в такт ускоряющемуся поезду, пока чья-то сильная рука не перехватила его руку, удерживая ее в воздухе. Пассажиры на соседних скамейках удовлетворенно закивали.
— Ты же еще не старик, — сказал мужчина напротив него.
— Мне семнадцать.
Альвар сказал это громко, чтобы девушка услышала. Семнадцать — не слишком впечатляющий возраст. И все же его можно уже назвать мужчиной, а не мальчишкой. Блондинка наверняка бросила на него быстрый взгляд, хотя он в этот момент не смотрел на нее.
Альвар совершил большую ошибку, попытавшись представить ее ноги под юбкой, потому что после этого с трудом пытался сдержать свою «мужественность» под штанами.
Человек с необычным футляром спросил, куда он едет, и голос Альвара дрогнул, когда он произнес:
— В Стокгольм. Я буду искать работу и заботиться о родственнице матери, но на самом деле…
Пара человек взглянула в его сторону. Сам он старался не смотреть на девушку, чтобы сохранить голос твердым.
— На самом деле я направляюсь в Стокгольм, чтобы играть свинг[7].
Послышалось фырканье, но мужчина с футляром лишь ухмыльнулся.
— Свинг, говоришь? Да уж. Некоторые отправляются в столицу, чтобы найти девушку, кто-то — свой хлеб. А избранные, к коим ты себя причисляешь, за свингом.
По вагону прокатился смех. Альвар тоже засмеялся — а что ему оставалось делать?
— Ваш последний шлягер прошел на «ура», — подмигнул собеседник, поддразнивая Альвара.
— «Как ваши дела, мистер Свинг?» — напел Альвар в ответ дрожащим голосом и тут же услышал, как подключился кто-то еще.
Песня скоро утихла, так как почти никто не знал слов. Но мелодия, прозвучавшая в вагоне, воодушевила его, и он даже осмелился взглянуть наконец на светловолосую девушку. Женщина крепко сжимала ее плечи, они обе молчали.
Мужчина с футляром не терял интереса к Альвару. Через пару километров он снова наклонился вперед, опираясь локтями на колени.
— А по тебе сразу и не скажешь, что ты любитель джаза.
— И слава богу, — вставила женщина, сидящая рядом с Альваром.
«Любитель джаза», — повторил про себя Альвар. Перед такой красивой блондинкой звучит неплохо, но «по тебе и не скажешь» сразу опускает на землю.
— Я сам по себе, — сказал он, надеясь, что это сойдет за уместный ответ.
— И как же тебя величать?
— Альвар Свенссон из Бьорке.
Он протянул руку. И тут же решил, что в следующий раз, если кто-то спросит, не будет называть своего места жительства.
— Если хочешь сохранить доброе имя, советую тебе поостеречься свинга, — сказала женщина справа.
— Что вы имеете в виду? — спросил мужчина с футляром, голос его чуть напрягся.
— Ну, я уже по вашему футляру вижу, что вы из этих, — ответила женщина. — Порядочные люди с ужасом наблюдают, как этот ваш джаз подрывает целое поколение. Нет, паренек, найди-ка ты работу в Стокгольме и позаботься о родственнице. Пусть твои родители гордятся тобой, ты ведь этого хочешь, не так ли? — Ее взгляд не оставлял ни малейшей надежды.
Она упомянула футляр? Футляр и правда необычный — узкий, продолговатый и с пряжкой на ручке.
Ну и что в нем?
Мужчина улыбнулся и открыл футляр, даже не взглянув на Альвара. И Альвар почувствовал, как учащается пульс. Было неприлично вытягивать шею, но он не мог контролировать себя.
В футляре поблескивали части музыкального инструмента. Мужчина достал насадку и прижался к ней губами, продувая. Затем положил насадку на место, закрыл футляр и затянул пряжку.
Альвару показалось, будто врата рая закрылись. Он попытался перехватить взгляд мужчины, но тот сидел и с невозмутимым видом смотрел в окно.
— Это кларнет? — наконец спросил Альвар, хотя и так знал ответ.
Мужчина повернулся к нему.
— Да, кларнет. Этот я беру с собой, когда нахожусь в дороге.
Альвар смотрел на него во все глаза. Значит, у него дома есть другой кларнет, а это говорит о том, что он музыкант. Остальные пассажиры, вероятно, посчитали так же.
— Сыграйте что-нибудь для нас! — попросила светловолосая девушка, игнорируя суровый взгляд спутницы.
Мужчина засмеялся, отнекиваясь, но было видно, что ему польстил ее интерес.
— Ну ладно, раз просит такая красотка, — сказал он, подмигивая одновременно нескольким женщинам в вагоне, и те, кто сидел поближе, прикрыли рот рукой, подавляя смешки. Потом он ловко сложил инструмент.
— Мне понадобится ритм, — обратился мужчина к Альвару. — Примерно такой. — Он задал довольно простой ритм.
Было что-то примечательное в том, как он выстукивает ритм, по сравнению с музыкантами в Бьорке. Изюминка заключалась в движении его локтей. Альвар попытался повторить, потом ускорил темп. И вот мужчина поднес к губам кларнет.
Альвар никогда прежде не слышал такой музыки. Возможно, это была импровизация. Кларнетист свободно переходил от мелодии к мелодии, от ритма к ритму. Что-то подобное иногда передавали по радио. Это был джаз.
Хлопки Альвара раздавались в унисон с музыкой, и он чувствовал, что его локти раскачиваются так же, как у музыканта. Играла настоящая музыка, пока пейзажи Швеции быстро сменяли друг друга за окном.
Девушка улыбалась и ритмично двигалась в такт музыки, не сводя глаз с кларнетиста. Даже крепкая хватка женщины не могла помешать ей.
— Это была Анита?
— Кто?
— Та девушка в поезде.
— Нет, это была другая девушка.
— Почему тогда ты рассказал мне о ней?
— То, через что ей пришлось пройти, просто ужасно. Оставить своего новорожденного ребенка дома в Вермланде, чтобы уберечь семью от сплетен.
— Ты не рассказывал об этом.
— Мы еще не добрались до этого момента. Скажи, а ты видела настоящий кларнет?
Стеффи кивает.
— В школе.
— В мое время об этом можно было только мечтать. Мне тогда было семнадцать лет, и я до этого никогда не видел кларнет. Впустить джаз в школу, в которую я ходил, было бы…
Он начинает смеяться, даже не закончив мысль.
— Слава богу, что времена меняются. А твоя школа… ты наверняка ходишь в школу?
Стеффи снова кивает. Скоро обед, урок биологии окончен, и всем выжившим, наверное, дали домой презервативы, чтобы пофилософствовать.
— Начало уроков в половине второго, — лжет она.
В школе презервативов, конечно, никто не выдавал. Судя по тому, что краем уха слышит Стеффи, класс разделили на команду мальчиков и команду девочек, и на следующей неделе они будут говорить о том, что понимается под словами «хорошая девушка» и «хороший парень». Она сразу решает не приходить.
После урока математики Стеффи спешит в музыкальный класс. Йеркер обычно остается там еще какое-то время, и можно прийти и повозиться с каким-нибудь инструментом. Сегодня он собирает ударные.
— Подай маракасы, — обращается Йеркер к Стеффи, и она подает их.
Затем она спрашивает о кларнете. Йеркер выглядит сбитым с толку, но все-таки достает кларнет из шкафа и говорит, что Стеффи может позаимствовать его не больше чем на пять минут.
«Ты управляешься так умело со своим маленьким кларнетом», — поет Повел Рамель у нее в голове.
Инструмент выглядит не очень. Вероятно, некоторые использовали его, чтобы бить одноклассников по голове. А как еще объяснить вмятины тут и там? Но Стеффи думает еще кое о чем. Ей хочется представить, как мог выглядеть тот кларнет, который увидел мальчишка в поезде.
Когда она дует, не раздается ни звука. Йеркер советует ей смочить мундштук, сжать губы и подуть сильнее.
Тогда и появляется звук. Ничего общего с Арне Домнерусом[8], но все же чистый звук.
«Как вопль в мелодии», — думает она и быстро нажимает на несколько разных кнопок. И в самом деле как крик больного животного.
Йеркер стоит с ключом в руке.
— Хочешь взять?
— А можно?
— Оставь залог и никому ни слова, что я дал его тебе, — подмигивает он.
Иногда везет.
Всю дорогу домой Стеффи идет со скрещенными пальцами. На удачу, чтобы никто из класса не увидел ее с кларнетом. Иначе будет трудно объяснить Йеркеру, почему кларнет «сломался». Да и в этом случае он никогда больше не одолжит его.
Проходя мимо дома престарелых, Стеффи думает о том, что было бы неплохо заглянуть к Альвару и показать ему инструмент. Но лучше все-таки сначала научиться на нем играть.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сердце джаза предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
6
Здесь нужно пояснить, что, хотя Швеция придерживалась политики нейтралитета во Второй мировой войне, когда немцы запросили разрешение использовать шведские железные дороги для переброски войск в Норвегию, такое разрешение было дано. Вот почему мама Альвара боялась немцев, да и не только она.
