Сердце джаза
Джаз-з-з-з-з-з! Сумасшедший джаз, который никогда не умрет, «музыка черных», как презрительно его называли те, кому не повезло состариться раньше времени. Но, на минуточку, «черные» – это Дюк Эллингтон и Элла Фицджеральд, Луи Армстронг и Чарли Паркер, Майлз Дэвис и Сидни Бечет… Да, в Швеции тоже был джаз, а самая яркая звезда периода свинга – Повел Рамель. Поет он, конечно, на любителя, но настроение поднимает точно.
Оглавление
Глава 9
Кажется, кто-то услышал молитву Стеффи о царстве небесном, так как на следующий день Карро заболела.
— У нее рвота, — говорит Санджа, чтобы все слышали, и добавляет, что все это из-за перхоти Стеффи.
Раздаются смешки, и Санджа удовлетворенно улыбается. Но это еще цветочки по сравнению с издевками Карро.
Сегодня хотя бы можно вздохнуть с облегчением. И сегодня Стеффи чувствует себя почти как они. Как и все, решает уравнения и ест картофель с котлетами.
На уроке музыки одноклассники вяло бормочут, читая свои рефераты про Иоганна Себастьяна Баха и Клода Дебюсси. Лайнус засыпает. Остальные прилагают усилия, чтобы не уснуть.
Наконец урок окончен. В классе становится тихо. Тихо и за дверью: больше не слышны ревущие голоса, хихиканье и топот ног — оккупационные силы сдают позиции. Йеркер смотрит на Стеффи.
— Ты что-то хотела?
— Могу я остаться ненадолго?
— Здесь?
— Пока ты не уйдешь. Чтобы порепетировать на бас — гитаре.
Йеркер раздумывает.
— Ладно, я закрою тебя. Вернусь через час. Но ты отвечаешь за все, пока ты здесь.
Проходя мимо Стеффи, он подмигивает и шепчет, что ему не следовало бы этого делать. Она же не знает, что ответить, поэтому выглядит настолько благодарной, насколько может.
В классе стоит пианино, в углу — ящик с бубнами, а на стене висят три гитары. В глаза ударяет яркий свет. Стеффи понимает, в чем дело, и щелкает выключателем. Уличный фонарь за окном превращается в тусклый прожектор, и инструменты обретают тень.
От бас-гитары пол вибрирует, потому что усилитель Йеркера — это как семь усилителей у нее дома. Она играет шагающий бас.
У нее нет с собой пластинок Повела Рамеля, поэтому сначала она проигрывает его музыку в голове, а затем начинает импровизировать. От A к D, потом к E и снова к D. Она напевает мотив немного фальшиво и отбивает такт ногой, и тут внезапно понимает, что играет блюз.
Она, Стеффи, как настоящий блюз-исполнитель в темноте. Бас играет A, D, E, D, находит новые пути, останавливается на синкопах, скользит вверх до A и снова вниз. Из ниоткуда вырастает полноценная мелодия.
Стеффи кладет гитару и достает из футляра кларнет. Ей почти удается сыграть мелодию, даже если получается не супер. Уже подумывает вернуться обратно к басу, но слышит, как Йеркер поворачивает ключ в двери. Он заливается смехом, когда лампы под потолком вспыхивают и освещают ее.
— Я подумал, что ты ушла.
— Мне просто хотелось, чтобы было темно.
— Ясно.
Его неловкое «ясно» повисает в воздухе.
Стеффи делает легкий жест кларнетом.
— Могу я взять кларнет ненадолго?
— Ты научилась играть?
— Немного… Взяла бы до мая, до восьмого.
— Это же целая вечность.
— Спасибо.
Невозможно передать это особенное чувство Альвару. Он сидит в кресле и чертит пальцем в воздухе. Он делает так всегда, когда на аккордеоне играет Тотти Валлен. Его голова качается, как иногда случается у стариков. Но если присмотреться, то он все делает в такт. Стеффи все еще чувствует звучание баса в темноте, но не находит слов, чтобы описать свои чувства. Если только сам Альвар не испытывал такого.
— Ты когда-нибудь играл в темноте?
Альвар тут же наклоняется вперед, как будто вопрос имеет первостепенное значение. Он потирает подбородок.
— Знаешь, когда ты задаешь такой вопрос, я задумываюсь, а играл ли я вообще когда-либо при свете?
Он изумленно улыбается собственному ответу, и Стеффи улыбается в ответ.
— В темноте лучше, — кивает она.
— Чувства обостряются, — говорит Альвар. — И то, что так очевидно при дневном свете, становится…
Его голос обрывается. Стеффи понимает, что он имеет в виду.
— Теоретически, — говорит она. — Но может быть и по — другому.
— Мисс Стеффи Эррера, — говорит Альвар и медленно встает, чтобы поменять пластинку. — Ты права.
Пластинка потрескивает так же, как и другие, но теперь играют только гитары. Одна держит ритм, другая играет басовую партию, а третья ведет линию то вверх, то вниз. Стеффи закрывает глаза, пытаясь прочувствовать мелодию подобно тому, как бывает, когда следишь за кем-то взглядом.
— Это музыка напоминает мне о том, как я следовал за Анитой в подвал, — говорит Альвар спустя некоторое время. — Тогда я видел лишь ее очертания и блеск ее глаз.
В темноте подвала на Осогатан был виден лишь силуэт девушки, имя которой Альвар еще не знал. Вместе с очертаниями пианино и бас-гитары она была для него всем, что представлял собой Стокгольм.
Его неуклюжие движения и звук ее цокающих по полу каблучков отдавались эхом в резонаторных ящиках инструментов. И только слабый свет, проникающий из щели между занавесками, напоминал о существовании внешнего мира.
Девушка плавно прошла в угол комнаты и включила электричество. Лампочка осветила тромбон и пару стульев рядом с пианино. И при этом свете стала очевидной влюбленность Альвара. Сознавая это, он повернулся к девушке спиной и начал внимательно изучать тромбон во всех его сочленениях.
Все, что он знал о духовых инструментах, — это то, что их можно было разбирать и что некоторые из них музыканты называют мундштуками. Впрочем, он был уверен, что девушки ничего не смыслят в инструментах.
— Хороший мундштук, — сказал он тем же тоном, что и его отец, когда говорил о дереве.
— Думаешь?
— Да, довольно хорош.
— Тут кое-что необходимо заменить. А ты играешь?
Она спасла его, сменив тему. Так, бывало, мать выручала отца. Эта девушка была бесподобна, и он был ей искренне благодарен.
— Да, на гитаре.
— Я не знала, что они возьмут гитариста.
Альвар не ответил. На узкой лестнице, ведущей в подвал, послышался шум, на пороге появились Эрлинг и еще какой-то мужчина.
Эрлинг удивленно рассмеялся, увидев Альвара, и по-приятельски похлопал его по плечу.
— Парниша. Мы только что говорили о тебе. И, как я понимаю, ты уже познакомился с Анитой.
Анита. Могло ли быть более красивое имя? Альвар проговорил его про себя, не шевеля губами, разрываясь между разочарованием от того, что он больше не наедине с ней, и облегчением от этого.
Товарищ Эрлинга сел за пианино и взял аккорд. Инструмент был настроен не идеально, но так и должно быть, когда играешь джаз. Что-то новое рождалось здесь, в подвале, где Альвар находился с двумя музыкантами и богиней. Эрлинг собрал свой кларнет за пять секунд и начал играть попурри. Чистая импровизация. Не по нотам, а как хочется.
Из-за тусклого света углы в помещении казались черными и размытыми, как на фотографии. Или как в кино. Взгляд Аниты был прикован к рукам пианиста, а Альвар мог полностью посвятить себя разглядыванию девушки, пока джаз проникал в каждую клеточку его тела.
Руки Аниты были узкие и с выпуклостями. Кончики пальцев мягко заострены, и она играла ими на коленях, как на невидимой клавиатуре.
Альвар посмотрел на свои руки. Они тоже начали играть: левая рука зажимала невидимые гитарные струны и брала аккорды, которые никто не слышал. И если Эрлинг и его напарник были видимым дуэтом, то он и Анита — невидимым.
Единственное, намекавшее на то, что прошло уже много времени, — это щель между занавесками, висящими на окне. Там была тьма, которая постепенно окутывала их. К тому времени Эрлинг уже сыграл «Летнюю пору», «У меня есть ритм» и другие вещи, которые Альвар никогда не слышал прежде.
Время как будто утратило свой контроль над жизнью, и теперь было уже так поздно, что придется возвращаться на Торсгатан бегом и по дороге придумать подходящую ложь, ведь это был его первый день у тетушки Хильды. Он был искренне расстроен, потому что ему было пора уходить. Но, к его радости, Анита тоже засобиралась.
— О боже! — воскликнула она, торопливо собирая свои вещи. Как будто была обычным человеком, а не богиней.
Они неслись по улицам Стокгольма. Альвар на своих длинных ногах — как отважная долгоножка, Анита — как яркая бабочка в шарфе и пальто. В ее глазах плясали смешливые искорки, но когда она взглянула на уличные часы, в глазах мелькнул страх.
Увидев трамвай, она запрыгнула в него и ободряюще посмотрела на Альвара.
— Ты можешь добраться на нем до Центрального вокзала, — сказала она, запыхавшись.
Скажи она, что трамвай идет в Германию, Альвар все равно бы не раздумывал. Не имея денег на билет, он стоял рядом с ней среди других стокгольмцев.
— Хассе Кан[16] играет в «Налене» в субботу, — прошептала она ему на ухо. — Придешь?
Он мог только кивнуть. Чтобы заверить ее, он сделал это дважды, второй раз более четко. Она засмеялась.
— Это будет замечательно! Тебе здесь выходить. Васастан — туда.
Альвар вышел, смутно представляя, куда указала Анита. Он все еще чувствовал ее дыхание. Все было именно так, как он думал: Стокгольм был полон чудес. Во-первых, кондуктор трамвая не подловил его. Во-вторых, он все еще держал упаковку с двумястами пятьюдесятью граммами кофе, которые должны были утешить тетушку Хильду, а потому она не станет писать матери ничего дурного. Теперь остается узнать, что из себя представляет «Нален».
— Это был клуб, верно?
Стеффи осмеливается предположить, потому что она тысячу раз читала о Повеле Рамеле, который играл в «Налене».
— Можно и так сказать. Это было огромное заведение, его не сравнишь с маленькими джаз-клубами в любом другом городе.
— Кроме Бьорке.
— Тоже нет. «Нален» не сравнишь ни с маленькими, ни с большими джазовыми клубами. Это нечто большее.
Альвар задумывается и расползается в улыбке.
— Наверное, прошло уже лет пятнадцать с тех пор, как я был там в последний раз.
— А в Вермланде есть такие?
Альвар смотрит ей в глаза, затем подмигивает.
— Одно можно сказать наверняка, джаз есть везде и никогда не умрет. Теперь уж я точно не знаю, потому что медсестры здесь не очень хорошо разбираются в джазе, но и они не могут обойтись без синкоп в Карлстаде[17].
Стеффи смеется. Она как раз собирается рассказать Альвару о своей сегодняшней репетиции на басу, когда в дверь стучат и на пороге показывается медсестра.
— Пора ужинать.
Альвар исчезает в направлении того, что называется столовой. Он идет быстрой и уверенной походкой, не сравнить с шаркающими тетеньками и старичками в инвалидных колясках. Стеффи испытывает чувство гордости: ее старичок, без сомнения, лучший в округе.
Когда она проходит мимо последней двери в коридоре, дверь неожиданно распахивается и седовласая маленькая женщина сердито смотрит на нее.
— Что ты здесь делаешь?
Стеффи в испуге делает глоток воздуха, и ей приходится откашляться, прежде чем она может хоть что-то сказать.
— Ну так?
— Я навещала Альвара.
— Тебя не должно быть здесь! Ты здесь никому не нужна!
Из другого конца коридора спешит медсестра.
— Свеа! — кричит она ласково. — Свеа, пора ужинать! Эта девушка была в гостях. Она очень милая.
Свеа все еще смотрит на Стеффи.
— Она не добрая.
— Это неправда.
— Она — ведьмино отродье, — шипит Свеа, и у Стеффи подступает ком к горлу.
— Я добрая, — шепчет она.
— Ты врешь, — медленно говорит Свеа, наслаждаясь эффектом.
Медсестра кладет руки на плечи женщины, но та сердито ее отталкивает. Медсестра извиняюще смотрит на Стеффи, пока та пятится к двери и пытается улыбнуться.
Стеффи выходит через парадную дверь, прислоняется к ней и устремляет взгляд на заснеженные ветви яблонь.
— Я добрая, — говорит она тихо.
Никто не отвечает. Снег все так же лежит на ветвях, облака все еще плывут по небу, а она стоит на крыльце дома престарелых.
Ее басовая партия возвращается, и она думает об этом всю дорогу до дома. A, D, E, D, с синкопами. Без них никак не обойтись.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сердце джаза предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
