Крылья нетопыря. Часть II. Трон из костей

Павел Беляев, 2023

Горний, ещё недавно страдавший под гнётом храмовников, оказался перед лицом опасности, о которой и помыслить было невозможно. Когда ересиарх Азарь решил избавить мир от разлагающей его религии, создав нового бога из простого нетопыря, он знал, что в его плане много «но» и «если». И всё же последствия принятого решения оказались неожиданностью. В ткани реальности образовался «разрыв», а Нетопырь Заступник, который должен был остановить связанную с катаклизмом катастрофу, вышел из-под контроля Лугина Заозёрного. Рукотворное божество грозит покарать человечество. Его клич гремит набатом: «Аз воздам!» – и нечисть со всего мира стекается под его знамёна. Чудских магов больше нет, и «разрыв», образовавшийся в результате колдовства, сдерживать некому. Между тем аномалия начинает изменять структуру Горнего. Сам «разрыв» угрожает «пожрать» весь мир целиком. И времени, чтобы разобраться с двумя бедами, навалившимися разом, у героев остаётся всё меньше. Если они не успеют, в дело вмешается третья сила. И тогда проиграют все.

Уравняв с пораженьем победу, с болью — радость, с потерей — добычу, начинай свою битву, кшатрий! И тогда к тебе грех не пристанет.

«Бхагавадгита»

© Беляев П. Ю., текст, 2023

© Издательство «Союз писателей», издание, 2023

Пролог

Небо хмурилось. Дело шло к дождю. В поле колосилась рожь. Кругом не было ни души. В последнее время люди без нужды старались здесь не появляться.

Громыхнуло.

Вдалеке, со стороны слободы, показался мужчина. Он шёл по широкой наезженной дороге. Человек этот выглядел внушительно — широкоплечий, мускулистый. На толстой шее угрюмо сидела косматая голова. Рукава просторной конопляной рубахи были закатаны чуть выше локтей и обнажали татуировку чёрной рыси на левом предплечье. Тяжёлые сапоги с подковами месили дорожную пыль. У правого бедра в такт шагам покачивался одноручный меч.

Рив.

Было тихо. Дул ветер.

Рив добрался примерно до половины поля и остановился. Вынув из-за пазухи мешочек с травами, он бросил в рот щепотку. Мешочек вернулся под рубаху, а наружу из-за голенища показался маленький уголёк. Им мужчина тщательно обвёл татуировку и вернул назад. Рысь на предплечье воинственно скалилась и готовилась к прыжку.

Рив медленно вытянул меч и на полусогнутых ногах сошёл с дороги. Двинул вглубь колосящегося моря. Натренированный с детства слух выхватывал малейшее движение стеблей, порыв ветра, даже сновавших под ногами полёвок и сусликов. И всё равно его чуть не застали врасплох.

Соломенное чучело встало прямо за спиной и бросило обе руки вперёд. В последний момент рив успел кувыркнуться, что, вероятно, спасло его от перелома позвоночника. Описав клинком петлю, охотник на нечисть повернулся в сторону чучела, но того уже след простыл.

Рив выматерился.

Ледащие — духи соломы — жили на всех полях Горнего. Даже там, где не встречались полудницы. Ледащие слыли одними из самых тихих среди нечистой братии. Они в основном спали где-нибудь на дальних концах поля или приглядывали за снопами во время уборочных. А в последнее время вдруг ни с того ни с сего стали бросаться на людей и превращать их в отбивную.

Поначалу, конечно, слобожане обратились к попам. Местный святой отец в компании двух товарищей из соседних весей явились на поле, что называется, в силах тяжких. Они окуривали колосья ладаном, распевали псалмы, читали экзорцизмы и размахивали во все стороны мокрыми кистями, с которых веером разлеталась святая вода. До вечера двоих из трёх ледащие отделали так, что к ночи парочка отдала богу душу.

Третий бежал оттуда дальше, чем видел. Кое-как придя в себя, батюшка вернулся в свой приход и спешно отправил голубя в тигарь-скую епархию с просьбой о помощи. Желательно рытников. Тигарьск был далеко, но просить помощи в Мирограде не стоило вовсе. Не осталось там епархии.

Слобожане же не стали дожидаться рытников: скинулись всем миром и наняли рива. Благо в мироградских землях им всегда работы хватало, а следовательно, и сами чудоборцы водились в избытке.

Дело представлялось странным, поэтому заинтригованный рив согласился сразу же. И не откладывая в долгий ящик, отправился в поле.

Яркая вспышка расчертила небо, и грянул такой гром, будто небесная твердь и впрямь треснула напополам.

В таких случаях правоверный люд крестился.

Рив выругался и осторожно пошёл вперёд. Он учёл свою ошибку и теперь на ходу медленно выписывал вокруг себя мечом восьмёрки и круги, прикрывая те направления, которые не мог видеть.

Благодаря этому, когда ледащий вновь вырос из-под земли, рив почувствовал его и круто повернулся. Обоюдоострый клинок с хрустом врезался в туго перетянутое соломенное тело. Тварь оказалась ростом с человека. На толстой шее сидела непропорционально маленькая голова. Руки и ноги совершенно одинаковы. Вся фигура была точно сплетена человеческими руками из соломы. Такие иногда висят под крышами, как обереги. Правда, раз эдак в двадцать поменьше.

Крутанувшись вокруг себя, охотник на чудовищ всадил клинок ледащему в другой бок. В разные стороны полетели сухие стебли. Чучело покачнулось и для баланса взмахнуло руками. Рив опрокинул его пинком в грудь, а потом пригвоздил к земле мечом.

По соломенному телу прокатилась судорога, и оно развалилось.

Рив не обольщался. Он взмахнул мечом и принялся косить ржаные стебли. Какое-то время ничего не происходило, а потом сразу в нескольких местах выросли такие же пугала, как то, с которым рив только что дрался.

Чудоборец врубился сначала в одну тварь, потом тотчас в другую. Клинок увяз, пришлось раскачивать и отталкиваться от твари ногой.

Человека с мечом постепенно окружали.

Огрев ещё троих, одного за другим, рив кувырком вырвался из окружения и припустил бегом. Ледащие преследовали его в полном молчании.

После очередного громового раската на землю обрушился ливень. Рив тотчас вымок до нитки. Быстро, прямо на бегу, стянул рубаху, чтоб не мешалась, и бросил в грязь. Мешочек с травами зажал в кулаке. Духи соломы, казалось, даже не заметили перемен в погоде. Они носились по полю с завидным проворством. Грязь под сучковатыми ногами тихо хлюпала, и этот звук заглушался шумом дождя.

Рив поскользнулся и сел в лужу. На него тут же набросилось сразу пять соломенных тварей. Не обращая на них внимания, рив высыпал в рот оставшуюся траву из мешочка и только тогда рванул вверх. Раз, другой. На третий риву удалось сбросить с себя ледащих и сесть. Меч тут же засвистел вокруг него. Клинок летал стремительнее, чем раньше. В его скорости читалась невероятная, недоступная обычному человеку сила. Он буквально сметал полевых монстров, крушил их туго перетянутые сухой травой тела, перебивал ноги, начисто сносил головы. Были бы они людьми — живых бы уже не осталось. Но ледащие были духами.

Кое-как отогнав их, рив снова побежал. Мечом он отталкивался от земли, как посохом. Ни один воин ни за что не признался бы в таком, но жизнь таки дороже.

Скоро на горизонте замаячили кудрявые дубравы. Рив поднажал. Ледащие наступали на пятки. Уже на подходе к роще здоровяк прыгнул и щучкой нырнул через невидимую границу между полем и перелеском. Ледащие не успели остановиться и вломились следом.

Рив перекатился через голову, рванул вправо, потом влево и оказался у полувекового дуба, чей ствол на два человеческих роста покрывали древние символы. На ходу охотник на нечисть выхватил из-за голенища нож. Большой, с ухватистой ручкой и дедерски острый. Тусклое иззубренное лезвие описало дугу, а потом заключило один из символов на дереве в круг.

Рив быстро запрыгнул в кусты и выставил оба клинка перед собой.

Впереди девять соломенных фигур бродили внутри незримой окружности семь на семь шагов. Приближаясь к границе, они натыкались на невидимую стену и отскакивали назад. Все деревья вокруг них были усыпаны заклинаниями.

Рив с облегчением выдохнул и вернул меч в ножны, а нож — обратно за голенище.

Ледащие яростно пытались вырваться из ловушки, но капкан держал крепко. Рив усмехнулся.

— Ну-ну, не балуй.

Дождь по-прежнему лил как из ведра. Было очень холодно. Молнии полосовали небо, а гром сотрясал землю. Под кустом, сжавшись в комочек, тряслась маленькая шишига.

Рив заметил её случайно, когда растирал руки и плечи, чтобы немного согреться. Его самого мелкая лестная нечисть заметила уже давно, но от страха не могла сдвинуться с места, вперив в истребителя чудовищ затравленный взгляд.

— Ты ещё тут! — фыркнул рив и пинком запустил шишигу подальше от себя. Та пискнула и улетела в темноту.

— Человеческое высокомерие просто не знает границ, — раздалось совсем неподалёку.

Рив вздрогнул и огляделся. Никого способного говорить рядом не было, только ледащие тупо бились о невидимые стены заклинания, да один из них просто стоял напротив.

— Она ведь ничего тебе не сделала. Вообще никому. Зачем ты пнул бессловесную тварь?

Рив выхватил меч и развернулся вокруг себя. Даже его нечеловеческие глаза не видели того, кто говорил. Словно говорил сам лес.

Ледащие бесцельно бродили внутри западни. Натыкаясь на преграду, они откатывались и продолжали бродить. Один стоял на месте, и рив мог побиться об заклад, что, будь у чучела глаза, они смотрели бы на него.

— Но чаша терпения переполнена! Человеческая вина давно вышла из всех берегов!

Рив в изумлении опустил меч и уставился на соломенную фигуру перед собой. Вне всякого сомнения, говорил ледащий. И этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Чтобы тихий полевой дух когда-то заговорил по-человечески?

Нет.

— Аз воздам! — прокатилось над головой, зашумело в кронах, отдалось в каждом стволе, травинке, капле дождя.

Вспышка. Гром.

Ледащий перешагнул черту, которая ещё мгновение назад надёжно сдерживала его. Рив вскинул меч. Раскрутил его так быстро, как только мог.

— Аз воздам!

Врезавшись в соломенное чучело, меч разбился на мелкие кусочки, будто хрустальный.

— Аз воздам!

Очередная вспышка озарила то, как соломенная рука ледащего насквозь пробила грудь рива. Тот некоторое время в изумлении таращился на окровавленное сено, а потом разинул рот в беззвучном крике.

Рив упал.

* * *

Слобода Большие сулицы была почти городом. Она насчитывала более полутораста дворов, имела четыре улицы, торговую площадь и даже лобное место, где в своё время стоял вечевой колокол, а ныне на восемь локтей высился деревянный помост, на котором инквизиторы справляли свой священный суд. В Больших сулицах держали постоялый двор с харчевней, куда после тяжёлого дня, наполненного трудами тяжкими, любили стекаться мужики, чтобы пропустить кружку-другую хорошего пенного эля или медовухи.

Нечисть здесь знала своё место — не то что в Тигарьске. Домовые, дворовые и прочие банники сидели себе тихо за печкой и носа боялись показать, не говоря уже о том, чтобы как-то напакостить. Тут не забалуешь: мигом святого отца скликают. А у того полная книжка всяких там экзорцизмов. Даже сумасбродные и лихие суседко передвигались по избе исключительно впотьмах и по стеночке, чтобы ненароком не помешать хозяевам.

Так было всегда.

И каково же было удивление Анахиты Гурьяновны, когда почти средь бела дня из-за печки вразвалочку вышла кикимора и бессовестно принялась пить квас ковшом прямо из бочки, где он до этого бродил весь день.

Кикимора была сонная, растрёпанная, но в чистеньком передничке. Она семенила толстыми ножками, точно боялась не успеть до ветру.

Анахита завизжала и бросила в нечисть скалкой. Промахнулась. Кикимора проворно юркнула за печь и принялась грозить оттуда волосатыми кулачками и строить мерзкие рожицы.

— Ах ты, чучундра болотная! — не стерпела хозяйка. — Да я тебя сейчас поганой метлой вымету отсель! И пусть муженёк твой потом локти кусает — сам виноват, что так распаскудил.

Муженьком, конечно же, был домовой.

Анахита повязала на голову плотный шерстяной платок и вылетела на улицу, прямо под дождь. Ливень колотил по крыше весь день и, судя по сплошняком затянутому небу, заканчиваться не собирался.

Баба добралась до деревянной уборной, что небольшой будкой высилась слева от повети, и, настежь распахнув дверь, пошарила рукой в темноте. Выудив наконец веник из веток смородины, которым мела пол в уборной или сметала собачий помёт, Анахита грозно рванула обратно в избу.

Из маленького окошка амбара на неё с удивлением смотрела малышня, что с самого утра прошмыгнула туда якобы чтобы убраться и проторчала до вечера, играя в тёплой и ароматной соломе.

Громко хлопнула дверь, и Анахита Гурьяновна прошлёпала к печке прямо в мокрых лаптях. За ней от порога тянулись следы.

— А ну, выходи, поганка зелёная! — взревела Анахита глубоким басовитым голосом, куда больше похожим на мужской, чем голос её мужа и сыновей вместе взятых. — Ишь, чего удумала! Рожи мне корчить! Ты посмотри у меня! Щас я тебя приструню! — гремела баба, шуруя поганой метлой за печкой.

На крик прибежал муж — плешивый обрюзглый старик на двадцать пять лет старше самой Анахиты. Она ненавидела мужа, а он боялся крутого нрава жены. Посему решил не испытывать судьбу и убрался подальше, ничем не обнаружив своего присутствия.

Снаружи громыхнуло с такой силой, что закачалась изба.

Но Анахите было не до этого. Ей сейчас важнее всего было восстановить почтительное отношение нечисти и показать, кто тут хозяин. Походя баба выкурила из-за печки суседко вместе с домовым, которые, судя по помятым мордам, опять перепились мужниным самогоном и дрыхли, пока их метлой с насиженных мест не согнали.

Духи выкатились из-за печки, от удивления даже позабыв сделаться невидимыми.

Показалась кикимора. Она рванула по стене вверх и уселась за глиняными кувшинами на полке у печи. Высунувшись из-за посуды наполовину, скандальная нечисть принялась строить рожи уже оттуда.

Анахита взревела ещё сильнее и принялась крушить посуду.

— Хватит! — голос исходил, казалось, отовсюду. — Вы — люди — забыли, что не хозяева в Горнем, а такие же простые обитатели, как и другие существа! Довольно!

— Да пошёл ты, хрен с бугра! — Анахиту уже было не остановить. — Сейчас эту сучку отделаю и до тебя доберусь, кто бы ты ни был!

На всякий случай она запустила руку за шиворот пропитанной потом рубахи и выудила оттуда нательный косой крест в круге. Поцеловав его, она запихнула его обратно и, вскинув метлу, как копьё, ринулась на приступ полок с остатками глиняных черепков.

— Аз воздам!

Вокруг бабы с метлой вдруг сильно потемнело, как будто кто-то задул свечи и законопатил окна. Анахита не могла видеть, что в остальной избе по-прежнему более-менее светло — тьма сгустилась только вокруг неё. Через мгновение раздался истошный женский визг. Таким высоким и писклявым голосом Анахита не орала ещё ни разу в жизни. Кричала она всего ничего, поскольку, когда её муж повторно ворвался в светёлку, баба лежала на соломенном полу, раскинув руки в стороны. Тело было истерзано, словно женщину рвала стая волков.

У мужика затряслись губы. Он боялся жены, старался лишний раз не попадаться на глаза, но жил в полной уверенности, что в пору совсем уж глухой старости ему будет кому поднести стакан воды. А теперь он остался один.

За окном пронзительно завизжали. Потом ещё раз и ещё. В конце концов до мужика дошло, что это кричат его дети. Схватив кочергу, он вылетел на улицу, сделал несколько шагов по инерции и остановился. Руки безвольно опустились. Кочерга выпала из ладони.

Большие сулицы громила нечисть. Тут такой отродясь не водилось — огромные чернокожие полулюди — полу летучие мыши. Одноглазые и трёхногие люди с дикими воплями носились и ломали всё, до чего могли дотянуться. Если им попадалась женщина, девушка или девочка — всё равно, тут же насиловали всей толпой.

Муж, а ни на какое иное имя или прозвище он не отзывался уже двадцать пять лет, с ужасом смотрел, как пылают избы соседей. Как чудовища разрывают людей, с которыми он бок о бок прожил всю жизнь. А потом взгляд мужика выхватил из тьмы амбара то, что делали эти твари с его собственными детьми. И растерянность как рукой сняло. Муж подобрал кочергу и бросился на помощь.

Бежал недолго. Не успел он сделать и пяти шагов, как старику срезало голову стальным хвостом чудовищной собаки в два человеческих роста. У неё были перепончатые уши и семь таких хвостов, которые, казалось, жили своей собственной жизнью.

— A3 ВОЗДАМ! — подобно грому катилось по Большим сулицам.

Из леса в слободу валил поток самых разных существ. Тут были и уродливые, с огромными головами и отвисшими грудями богинки, и блазники, что представлялись в виде рваных теней с леденящими кровь улыбками, и тонкие, похожие на червей или гусениц волосни. От лавины этих тварей рябило в глазах. И все они свирепо бросались на первого попавшегося человека. А там уже как природа велела: кто-то рвал несчастного в клочья, кто-то проглатывал живьём, кто бил жалом. Были и такие, кто принимался играть со своей добычей, как кошка с мышкой.

Нельзя сказать, что люди не защищались. Они смело бросались в бой со всем подручным, что хоть немного годилось в оружие. Мужики, как водится, всё больше хватались за топоры да вилы, бабы — за ухваты или коромысла. Старики, у кого сил в руках уже не было, чтобы идти грудь на грудь с оружием, выходили и поливали чудовищ святой водой. Многим это было как кислотой на кожу, но случались и непробиваемые. Совсем уже старые и немощные выходили на крыльцо с молитвой, держа перед собой икону. Таких, как правило, сметали тут же.

Слобожане оборонялись как могли, но против такого количества тварей, что нынче всё пёрли и пёрли в Большие сулицы, ни устояла бы и стольная дружина.

Самым ужасным было то, что слобожане получили удар в спину от собственной домашней нечисти. Все эти кикиморы и суседко, все, кто доселе сидел смирно и боялся нос показать из-за печки, похватались за ножи и острые осколки посуды. Они бросались на своих прежних хозяев и в кровавом исступлении били всех, до кого могли дотянуться. Такого люди никак не ожидали. Больше сотни погибло, так и не сообразив, кто их убил. Те, до кого дошло, что опасность пришла откуда не ждали, были вынуждены разрываться, зная, что помощи ждать неоткуда, а опасность грозит со всех сторон.

Не все домовые обернулись против своих хозяев. Многим и при людях жилось вполне сносно. А когда хранители очага поняли, что пришельцы не только бьют слобожан, но и жгут их жилища и надворные постройки, этого домовые, банники и овинники допустить уже никак не могли. Поэтому они ринулись защищать то, что им от веку защищать положено: домовым — избы, банникам — бани, овинникам — овины и подклети.

Эти тоже оказались в незавидном положении. Даже хуже, чем люди. С одной стороны наседали чудовищные пришельцы, которые, судя по всему, пришли только для одной-единственной цели — убивать и рушить всё, до чего смогут дотянуться. С другой стороны — свои же слободские духи-защитники, которые почему-то с радостью переметнулись на сторону завоевателей. А с третьей стороны были люди. Которые в панике шли вразнос, совершенно сбитые с толку и не понимающие, кто свои, а кто чужие, поэтому до кучи дерущиеся со всей нечистью, какая только была.

Многих из таких духов отлавливали отступники и куда-то утаскивали. Неизвестно, что там с ними делали, но обратно никто не вернулся.

К утру всё было кончено. Люди, все до единого, были мертвы. Скотина, какая попала под горячую руку, — тоже. Хотя овинники смогли отстоять большинство животных. Избы кое-где прогорели до нагих почерневших остовов, кое-где только подпалились совсем чуть-чуть, а пожар, возникший в них, быстро потух под проливным дождём. Хотя домовые и не совсем понимали, почему одна изба выгорела дотла, а другая только подкоптилась.

Когда стало совершенно ясно, что ни одного живого человека в Больших сулицах не осталось, пришлые чудовища заволновались и худо-бедно выстроились в две шеренги одна напротив другой. Уцелевшие местные духи-хранители неловко топтались частью между строем, частью за линиями монстров. Некоторые убрались подальше и схоронились в уцелевших постройках, откуда через щель наблюдали за происходящим. Один суседко набросил кикиморе на голову мешок и утащил в лес. Она сопротивлялась и звала мужа. Но её домового давно убили, не без помощи того же суседко.

Наконец произошло то, чего все бестии ждали.

Меж двух нестройных рядов уродливых созданий появился Нетопырь. Он казался больше всех здесь присутствующих, даже собственных сородичей. Всю нагую фигуру крылана покрывала замысловатая сеть тончайших шрамов, которые сплетались в одну непрерывную вязь древнейших символов. От этого создания за версту чувствовалась такая сила, что даже те, кто видел его впервые, против собственной воли сгибались в почтительном поклоне.

Нетопырь шёл с улыбкой. Он переводил взгляд справа налево и обратно, осматривая своё воинство, но головы не поворачивал. На кого падал этот взгляд, замирали и, кажется, даже не дышали.

Нетопырь остановился перед церковью. Фасад был разобран полностью. Правая стена обгорела так, что непонятно было, почему крыша до сих пор не обвалилась. Все окна выбиты. Но косой крест в круге на деревянном куполе всё ещё высился, будто всё мирское его не касалось.

Нетопырь ухмыльнулся.

Он воздел обе руки к небу и сжал кулаки.

По земле прокатилась судорога. Молния разделила небо на несколько неравных частей. От грома обвалились полусгоревшие стены изб. Ещё одна судорога земли обрушила церковь. Дождь закончился. Гром прекратился, но земля дрожала всё сильнее и сильнее. Из-под неё доносился утробный гул.

Те чудовища, у которых был какой-то разум, заволновались, принялись переглядываться, перешёптываться. Совсем неразумные твари испугались ещё сильнее. Низкий гул, доносившийся из-под земли, доводил их до паники, но внешних проявлений опасности не было, поэтому бестии не знали, куда себя деть от этого гнетущего чувства, и начинали выть и реветь.

Наконец на том месте, где некогда стояла церковь, вверх ударили фонтаны земли, обломков и пепла. А прямо из недр вырастала огромная башня из чёрного оникса, словно и была там всегда, похороненная под всем этим человеческим спудом, дожидаясь своего часа.

Нетопырь всё стоял с воздетыми кверху руками, словно физически доставал башню из-под земли. Когда её блестящая коническая крыша достала своей пикой тучи, Нетопырь опустил руки, и башня тотчас остановилась.

Повернувшись к своей рати, Нетопырь отдал беззвучный приказ, и бестии с готовностью ринулись крушить всё, что ещё осталось целым. Духи — хранители Больших сулиц вынуждены были последовать их примеру, поскольку пойти против Нетопыря не решился бы никто в здравом уме. Кто-то ломал постройки вместе со всеми, а кто-то из домовых и овинников старался вытащить в безопасное место домашний скот.

Когда всё было разрушено и разобрано, Нетопырь вновь поднял руки. Обломки старых зданий развеялись пылью, а на их месте всё так же из-под земли повырастали каменные постройки, больше похожие на замки северных народов, чем на те избы, что стояли здесь до этого. Но ни один даже самый изысканный дворец Бараа-Тору или Катхаир на Сетх Кнойк не мог похвастаться тем зеркальным блеском стен, до которого были отполированы эти дворцы. Стены замков казались целиком вырезанными из чёрного гранита. Нигде даже самый придирчивый взгляд не нашёл бы стыков и сочленений. Высокие витражные окна складывались из кусочков тончайшего стекла, что было слишком дорого даже для самых богатых купцов Сатхаир Арда. Те, например, стеклили только окна первых этажей, всё остальное была разноцветная слюда.

Между замками сама собой выложилась каменная мостовая с таким ровным и прямым булыжником, какого не было больше нигде в Горнем. Вокруг замков зацвели чудесные цветы, а по стенам побежал изысканный вьюнок, какого точно так же больше нигде не водилось.

Кое-где брусчатка вспучилась, поднялась, обнажая широкие зевы новообразованных пещер. Там и здесь проросли исполинские деревья новой, не существовавшей доселе породы. Их ветви сплетались меж собой, образуя мосты, по которым запросто прошли бы трое нетопырей. А стволы были такими широкими, что потребовалось бы четыре дюжины человек, чтобы обхватить их полностью.

Нетопырь взглянул на свою паству. Чудовища молча сбились в кучу и ждали. Их вождь медленно взлетел на четыре пяди, даже не расправив крылья.

— Дети мои! — взревел он. — Я хочу, чтобы вы пошли и взяли то, что принадлежит вам по праву. Что отняли у вас многие века назад, обрекая вас на прозябание на задворках жизни! Вас смешали с грязью! Загнали в такие щели и урочища, где сама жизнь не в радость! Довольно! Я говорю вам: идите и возьмите! Кто был никем, тот станет всем! Я дарю вам Горний! А люди пусть знают: A3 ВОЗДАМ!

Чудовища весело заревели и бросились обживаться в новых замках, что выстроило для них их божество — Небесный Нетопырь, Нетопырь Заступник.

— A3 ВОЗДАМ!

Разумные твари разбирали себе замки, безмозглые тут же рыли норы и устраивали гнёзда. Всё необходимое для этого было рядом. А если не было, то по волшебству появлялось прямо «под рукой».

Нетопырь следил за ними с улыбкой. И если бы кто-то в тот миг отважился подойти ближе, он наверняка бы разглядел слёзы, что стояли в глазах этого грозного и могучего существа. Но все были заняты, и разглядывать было некому.

— Хорошо! — сказал Фаул.