Эм и Ли

Ольга Обр, 2023

Сложно удержаться, когда он так смотрит. Невозможно не поддаться, когда так касается. Мой любовник хорош, не просто хорош, а великолепен. Обаятелен, умён и чрезвычайно нагл. И он мой рекламный агент. Мой муж… Муж красив, обстоятелен и холоден. С недавних пор. А я разрываюсь между желанием быть известной эпатажной художницей и скромной домохозяйкой. Приятно познакомиться, Эм Смит. Или все же Ли Джордан?PS. Местами присутствует нецензурная лексика.

1

ЭМ

Палец зависает над клавишей мышки. Один щелчок и пути назад не будет. Как же это страшно. Вот так взять и выставить себя на общественное обозрение — всё равно, что выйти на улицу голой. И ладно, если обсуждать будут только посторонние. Самое отвратительное — это, если увидят знакомые. Так и вижу тонну презрения в глазах тёти Лесли и перемывающих мне косточки «подружек». Но перед глазами всплывает злое лицо Тима, требующего начать зарабатывать деньги, и указательный палец таки опускается на злосчастную мышку. На экране появляется надпись «Вы успешно разместили объявление» и меня немного трясёт. Словно тётя Лесли всё это время сидела за своим компьютером именно на этом сайте и ждала именно моё объявление. «Она, скорее всего, вообще не увидит его», — успокаиваю себя. Ну кому в нашем захудалом городишке может прийти в голову покупать картины? Максимум постеры. И вообще, я имя указала то, которым пользовалась до замужества, и лица на аватарке не видно. Всё будет хорошо. Продам парочку своих «шедевров», муж успокоится и перестанет выносить мне мозг. Как будто мы голодаем. Нет, просто его бесит, что я сижу дома, в то время, как он не может высунуть нос из офиса. И раздражает моё увлечение рисованием. «Это никому не нужная хрень!» — именно так он сказал вчера. Точнее крикнул. Довольно громко, Грег даже заплакал. Правда, муж тут же взял себя в руки, подхватил сына и стал успокаивать. А потом добавил абсолютно спокойным голосом: «На твою мазню денег больше не дам». Хотелось пнуть его неимоверно, Тима спасло только присутствие сыновей. Бруклин потихоньку предложил мне пользоваться своими карандашами и обнял в знак утешения, на что Тим только зло рассмеялся. Моя семейная жизнь с каждым годом становится всё чудеснее. То ли чая выпить, то ли повеситься — это про то, с каким настроением я просыпаюсь изо дня в день уже больше трёх лет.

К вечеру водоворот стандартных дел домохозяйки заставляет забыть о выложенных на продажу картинах. Поэтому на звонок с незнакомого номера отвечаю довольно грубо, предполагая, что это очередной телефонный мошенник или рекламщик:

— Слушаю.

— Мисс Джордан? — вопрошает низкий, словно бархатный, мужской голос. И я немного туплю, потому что за последние семь лет привыкла отзываться исключительно на миссис Смит.

— Да, слушаю вас, — соображаю наконец.

— Меня зовут Хейден Эверетт, — представляется незнакомец. — Я хотел бы встретиться и обсудить ваши картины, — что тут обсуждать, недоумеваю я, либо покупаешь, либо нет. Но мистер Эверетт развивает свою мысль. — Ваши работы прекрасны, и я знаю, как продать их гораздо дороже, чем двести баксов за штуку. У меня будет к вам деловое предложение, от которого вы не сможете отказаться, — даже не видя этого человека ни разу, я слышу, как он улыбается на том конце провода. — Как насчёт встречи завтра в два часа дня в «Дьявольской кухне»?

— О каком городе сейчас речь, мистер Эверетт? — «Дьявольская кухня» — сеть весьма недешёвых ресторанов и в нашем захолустье такого точно нет.

— Арана. Вы ведь разместили объявление в этой локации, — ну вот, он явно принял меня за идиотку.

— Точно, извините. Хорошо, завтра в два, — соглашаюсь, не подумав, а он тут же прощается. Блин. А с кем я оставлю детей? Не ехать же с ними. До столицы три часа на электричке.

После ужина рассказываю Тиму о завтрашней встрече, ожидая услышать, какая я молодец. Но он тут же начинает наезжать на меня:

— Ты с ума сошла, Эм? Это наверняка извращенец какой-нибудь, кто ещё клюнет на твои картины. Ищи потом твоё тело по подворотням! — от обиды слёзы застилают глаза — так «сильно», как собственный муж, в меня ещё никто никогда не верил. — Я понимаю, если бы ты рисовала акварели, как раньше! Хорошо же получалось. А это хрень и извращение сплошное, — продолжает бушевать Тим.

Я не хочу доводить до конца этот разговор, поэтому встаю и ухожу к себе в студию, чтобы поработать над ещё одним «извращением» — его очередь укладывать детей. Я итак от них за целый день вешаюсь. Но Тим плетётся за мной.

— Я запрещаю тебе ехать! — не унимается муж.

— Ты же сам велел начать зарабатывать! — от возмущения голос срывается на визг.

— Нормальную работу я имел в виду, в офисе, как у всех людей! — орёт он, ни капли не заботясь, что дети могут услышать.

— Мы сто раз это обсуждали, Тим, — я честно пытаюсь успокоиться и построить нормальный конструктивный диалог. — Мы не получили квоту на государственный сад, а частный сожрёт практически всю мою зарплату. И в чём тогда смысл?

— Смысл в том, что ты не будешь сидеть дома!

— Зависть — грех, — пробую свести всё к шутке.

Но ему не смешно:

— Я всё сказал. Ты никуда не едешь завтра, — и муж хлопает дверью.

Злые слёзы жгут глаза. Поворачиваюсь к картине, над которой корплю уже вторую неделю. Как и всё, что я писала в последние годы, она выполнена в акриле довольно крупными мазками. Как и всё, что я писала с тех пор, как разлюбила акварель, она изображает секс. Красиво, между прочим, получилось, мне нравится. Мужчина и женщина, почти полностью обнажённые на краю крыши. А сзади ночной город в огнях. Осталось проработать детали. Возня со шпателями и кистями успокаивает, так что к моменту, когда возвращаюсь в реальность из придуманного мира, я уже приняла решение. С детьми Рита посидит — соседская девчонка-подросток. Она часто подрабатывает няней, думаю, не откажет. А я поеду. Пусть извращенец, но он хотя бы проявил к моим творениям интерес.

ТИМ

— Смысл в том, что ты не будешь сидеть дома! — именно так, и никак иначе. Стала вести себя как домохозяйка лет пятидесяти. Не вытащить её никуда, не красится, не хочет ничего, кроме своих дебильных картин. Задолбала.

— Зависть — грех, — нарывается Эм. Если я и завидую, то совсем немного и в основном по утрам, когда надо на работу вставать в шесть, а на улице ещё темнота.

— Я всё сказал. Ты никуда не едешь завтра, — раз уж я здесь единственный, кто приносит деньги, то и командовать тоже буду я. Какой-нибудь маньяк привяжется к ней, а мне потом одному детей воспитывать? Да пусть на хрен идёт.

Пока укладываю мелких спать, распаляюсь ещё больше — Грег капризничает, требует маму. А где я её, бля, возьму? Её за уши от этих красок теперь не оттащишь. В итоге просто прикрикиваю на пацанов, и они испуганно замолкают. Выключаю свет в детской, иду в душ, размышляя, как так получилось, что мы с женой из самых близких людей превратились в соседей, которые бесят друг друга. Грегу уже два с половиной, пора выползать из послеродовой депрессии. И вообще, машину ей поменять надо, сейчас каждый цент пригодится. Не то чтобы нам не хватает, но и не шикуем ведь. В этом году либо машина, либо отпуск. И то и другое никак не потянем.

Завтра рано вставать, а я никак не могу успокоиться и заснуть. Когда Эм залезает под одеяло пару часов спустя, у меня всё ещё ни в одном глазу.

— Ты же не поедешь? — спрашиваю, поворачиваясь к ней. Мы давно уже не обнимаемся перед сном. Когда это началось? Не помню.

— Поеду, — так, главное, не сорваться.

— Прирежут в подворотне, домой не приходи, — отворачиваюсь снова и считаю до тысячи в тщетной попытке успокоиться.

Мы давно спим под разными одеялами. Это удобно, никто не раскутывает тебя среди ночи. Это… одиноко.