Дом бьющихся сердец

Оливия Вильденштейн (2023)

Я хотела завоевать расположение принца… а покорила сердце короля. Желание занять трон привело к тому, что я воскресила древнего крылатого монстра — того, которого считала другом, пока он меня не одурачил и не лишил свободы. Лоркан заявляет, будто заботится о моей безопасности. Очевидно, после пяти веков сна Король Воронов перестал отличать реальность от грез, и я пленница. Может, наши сознания и связаны злополучными узами, но я по-прежнему хозяйка собственной судьбы и намерена держаться подальше от Небесного Королевства и пророчества… подальше от него. Впрочем, я быстро осознаю, что от этого собственника не сбежать. Говоря начистоту, я больше не уверена, хочется ли мне.

Глава 4

От этого известия у меня сжимаются сердце и все внутренности.

— Хорошо, — бросаю в конце концов.

— Хорошо? — Лоркан произносит это так, будто у слова отвратительный привкус.

— Да. Хорошо. — Я сжимаю кружку, чтобы проверить, насколько она твердая. Твердая, как камень. — Потому что я хочу собственноручно пронзить его сердце железным клинком.

Отец резко вдыхает.

— Он тебе навредил, инон?

Инон?

«Дочь» на вороньем.

От перевода Лоркана слово не становится менее грубым. Грубым, но также… приятным. У меня есть отец. Он настоящий. Не совсем такой, каким я его себе представляла, но ему не все равно. Или, по крайней мере, создается впечатление, что я ему важна.

Кахолу очень важна семья.

Я кошусь на Лоркана, и мой гнев слегка утихает.

— Сильвий Дардженто — отвратительный человек, который угрожал убить всех дорогих мне людей.

Отец продолжает сжимать несчастную кружку, которая еще больше сплющивается под натиском его когтистых пальцев.

— Он… когда-нибудь… к тебе прикасался?

— Нет. Не осмеливался, боялся последствий. Еще несколько дней назад я была внучкой генерала и подругой принца.

Тень находит на лицо Лоркана, и хотя мне не слышно его мыслей, догадываюсь, что они имеют отношение к одному или обоим вышеупомянутым фейри.

Отец говорит что-то на вороньем, и Лоркан отвечает, его золотистые глаза за струйками черного дыма вспыхивают. Хотелось бы мне понимать их язык!

Лоркан переводит свой все еще прищуренный взгляд на меня.

Утром я пришлю к тебе учителя.

Я хочу понимать, я не сказала, что готова его учить.

Лоркан подается вперед и кладет локти на стол.

Значит, убить Сильвия ты тоже не готова?

Как же ты пришел к такому выводу?

Ты сказала, что «хочешь» собственноручно пронзить его сердце.

Я скриплю зубами: ненавижу, когда против меня используют мои же слова.

Отец не замечает нашего мысленного разговора, его взгляд прикован к луже вина вокруг покореженной кружки.

Как сказать «отец» по-вороньи? — спрашиваю я.

Дайи.

— Дайи? — Обращение непривычно перекатывается на языке, но не то чтобы неприятно.

Черные глаза Кахола взлетают от красной лужицы и останавливаются на моем лице.

— Что вы с Лорканом обсуждали?

Целую минуту он молчит: либо потрясенный тем, как я к нему обратилась, либо обдумывает, чем именно со мной поделиться. Наконец выпускает кружку из рук и хватает скомканную салфетку. Вытирая руки, говорит:

— Я предложил привести командора сюда, чтобы исполнить твое желание, но Лоркан не поддержал мое предложение.

Я оглядываю каменные стены и фонари вокруг. Может, для меня эти гроты и стали тюрьмой, но для остальных это место — надежное убежище.

— Не следует пускать Сильвия в Небесное Королевство, — говорю я. — Следует выпустить меня.

Ногти Лоркана вонзаются в эбеновое дерево.

— Что ж, увы, тебе выходить нельзя.

— Почему? Почему ты меня здесь держишь? Я тебя освободила. Вернула к жизни.

— Пока мы не избавились от барьера, только ты будешь способна освободить меня от обсидиана в случае, если Данте не сможет управлять своими подданными. Или собой. — Темная броня на груди Лора скрипит от глубоких вдохов и еще более глубоких выдохов. — Мне нельзя рисковать и позволить проклясть свой народ в третий раз.

Мне по-прежнему ненавистно мое положение, тем не менее, по крайней мере, теперь я понимаю, почему меня заперли.

— Значит, как только падет барьер, я буду свободна?

Мужчины обмениваются напряженными взглядами, от которых у меня позвонки вытягиваются по струнке.

Не держи меня в неведении. Не после всего, что я для вас сделала. Это не только несправедливо, но и жестоко.

— Как только ты снимешь проклятие целиком, ты будешь… свободна.

Его промедление заставляет меня задуматься, какую свободу он подразумевает.

Как бы между прочим, я не считаю формой свободы смерть.

Ты не умрешь. — Угрюмое настроение Лоркана немного смягчается. — Обещаю, Биокин.

Я киваю, немного успокоенная. Остается вопрос проклятий и их разрушителей — то есть меня.

— В каком смысле «снять проклятие целиком»?

Отец продолжает вытирать пальцы, хотя, как я подозреваю, вина на них давно не осталось.

— Еще до твоего рождения — даже до зачатия — Бронвен предвидела, что у нас с Деей родится дочь, которая будет обладать силой навсегда разрушить обсидиановое проклятие воронов.

У меня отвисает челюсть.

— Так вот почему ты назвал меня разрушительницей проклятий? Не потому, что я тебя освободила.

Верно.

Ого! А я-то считала себя слабой и бесполезной.

— Скажи на милость, как же мне сломать это проклятие?

Лоркан вздыхает.

— Этого Бронвен пока не видела.

— Позволь внести ясность. Ты намерен держать меня в Небесном Королевстве до тех пор, пока Бронвен не явится очередное видение?

Да.

— А если она увидит, как я снимаю ваше проклятие, только, скажем, лет через шестьдесят?

— Нас сковали на пятьсот лет, Фэллон. А потом еще раз на двадцать…

— Я не собираюсь проводить лучшие годы жизни в пещере в облаках, вдали от цивилизации.

Лор сдавленно фыркает.

— На твой взгляд, мы недостаточно цивилизованны?

Я трясу головой.

Похоже, отца не так задевают мои слова о цивилизованности воронов, как Лоркана, потому что из всего сказанного мной его внимание привлекает только это:

— Лучшие годы?

— В отличие от вас, я не бессмертная. — Тут мысль о моем происхождении дает мне подзатыльник. — Или бессмертна?

— Пока твоя магия заблокирована… — король воронов устремляет взор на окно, выходящее на густой ракоччинский лес, — …ты не бессмертна.

Отец тяжело сглатывает: возможно, вспомнил о моей матери, чья магия тоже блокирована.

— Еще одна причина остаться здесь, инон. Здесь с тобой не случится ничего плохого.

— Может, плохого не случится, но и хорошего тоже, — бурчу я, подсчитывая, сколько пар обуви истопчу, расхаживая по этим каменным коридорам. — У меня поедет крыша, как у фейри под уриной спрайтов. — Лоб Кахола собирается в гармошку, и я добавляю: — Сама я не пробовала, мне просто рассказывали. Да и вообще раз я не фейри, вероятно, моча на меня не подействует. Что подействует, так это жизнь затворника. У меня начнется высотная болезнь. Вам не понравится. Поверьте. Или спросите моих друзей. Они расскажут, какой несносной я могу стать.

Если подумать, мое сумасшествие может вызвать у них желание выкинуть меня из гнезда…

Моя затруднительная ситуация вызывает улыбку на устах Лоркана.

— Меня забавляет не твоя ситуация, Фэллон, а ход твоих мыслей.

Вдруг Кахол издает сиплый звук, лицо становится красным… пунцовым. Превеликий Котел, он подавился?!

— Лоркан! — кричу я, постольку тот даже зад со стула не поднимет.

Кахол вскакивает так резко, что его скамейка опрокидывается. Глухой стук от падения вторит сумасшедшему биению моего сердца, я готова кинуться к нему через стол и начать массаж сердца. Я только нашла отца, я не могу его потерять из-за…

Я обшариваю взглядом стол. Что он мог такого проглотить? Спаржу? Морковку? Я не готова хоронить отца из-за овоща!

Он бессмертен, Фэллон. — Слова Лора немного приглушают мой ужас.

— Ты не похоронишь отца из-за еды.

— Нет… — Лицо отца блестит от ярости. — Нет!

Я не… ничего не понимаю.

— В чем дело?

Лоркан опускает голову, золотистые глаза прикованы к другу.

— Я собирался тебе сказать, — говорит он Кахолу.

Мои брови сходятся на переносице.

— Сказать что?

Отец плюет, издает лающий смешок, от которого поток адреналина в крови иссякает. Придя в себя, он проводит ладонями по лицу, еще больше размазывая сажу, и рычит, подобно сельватинскому леопарду.

— Какого подземного мира вообще происходит?! Это что, какой-то побочный эффект от десятилетий в форме куска обсидиана? — кричу я пронзительно, тем не менее мужчины не обращают на меня ни малейшего внимания.

Нет.

Мне кажется или в ментальном голосе Лоркана улыбка?

Впрочем, наверняка кажется, поскольку выглядит он как вестник, принесший плохую новость.

— Ты же знаешь, как это бывает, мой друг. — Король спокоен, предельно спокоен, в то время как у меня сердце превратилось в воришку-полукровку, за которым гонится ватага фейри да еще парочка змеев в придачу. — Это не вопрос выбора.

— Си мо инон! — грохочет отец, и я распознаю лишь слово «дочь».

— Да-да, Кахол, но могло быть и хуже. Она могла стать парой Айдона.

Краска отхлынула от лица Кахола.

— Кто такой Айдон и почему мы обсуждаем вероятность того, что он мог быть моей парой?

— При всем моем желании вернуть застрявших на Шаббе воронов, этого я оставил бы там.

Так, значит Айдон — ворон, и явно не любимчик Лора. Однако это нисколько не объясняет, отчего мой отец вдруг взбеленился…

Кахол жмурится и откидывает голову назад, словно моля небеса придать ему сил.

— Если обидишь ее, Лор, то лучше молись Морриган, чтобы она придала мне милосердия.

— Ты вообще видел свою дочь? Скорее мне понадобится твоя жалость, чем милосердие, — говорит Лоркан с усмешкой. Отец взаимностью не отвечает.

— Может, кто-нибудь мне уже объяснит, какого подземного мира происходит?! — Лоркан прожигает меня своим цитриновым взглядом, и я складываю руки на коленях. — Что?

— Мне нужно… — Кахол тяжело сглатывает. — Нужно расправить крылья.

Он смотрит на меня, затем на Лоркана, а затем что-то говорит на вороньем, что включает имя моей биологической матери, Морриган и множество покачиваний головой, после чего мчится к выходу, обращается в дым и просачивается сквозь щель под полом.

Я отчаянно хватаюсь за клочки информации, брошенные мне за время этой странной беседы, и кручусь на месте, пытаясь прогнать напряжение из мышц, что удается лишь отчасти.

— Помнишь, как ты забрела в воспоминание со мной и Бронвен на холме?

— Да. Она сказала, что не может выйти за тебя и что ее отец разочарован.

— И почему она не могла за меня выйти? — Лоркан встает и обходит стол, приближаясь ко мне непринужденной походкой.

Я поворачиваюсь, когда он останавливается у противоположного края моей скамьи.

— Потому что ты не мог на ней жениться.

Тут гарпия с мужским лицом ухмыляется.

— Вижу, ты запомнила тот разговор слово в слово.

— Давай уже ближе к делу.

Его глаза мерцают, и внезапно я вновь оказываюсь на том холме, только на этот раз стою так близко к Бронвен, что замечаю ее пронзительно-зеленые глаза и заостренные кончики ушей.

Боги, да она фейри!

Я собираюсь пораженно ахнуть, когда она произносит:

— Моя пара — Киэн.

Пораженная формой ушей Бронвен, я даже не поворачиваюсь к Лоркану, когда он отвечает:

— Слышал. Он только об этом и говорит с тех пор, как ты вторглась в его мысли.

Из легких выходит весь воздух, когда Лоркан выпускает меня из этого воспоминания и переносит в следующее: я стою перед ним, обнаженная, и спрашиваю, о чем он хотел поговорить, а он отвечает… отвечает…

Я выныриваю из воспоминания, прежде чем слова срываются с его губ, тем не менее они догоняют меня в реальности: «Это ты вторглась в мои мысли, Биокин. Вновь».

От потрясения я ударяюсь задом о столик, от чего кувшин с вином опрокидывается. Ноги покрываются испариной, увлажняя шерстяные носки Джианы.

— Как?.. — В горле так пересохло, что мне приходится несколько раз сглотнуть ватную слюну, прежде чем удается выговорить: — Как это отменить?

Лор изгибает черную бровь.

— Отменить? — Кажется, будто ему весело, что нелепо, ибо нет тут ровным счетом ничего веселого! — Cвязь пары — не какая-то бронь столика в таверне.

Дрожащими пальцами я хватаюсь за край стола.

— Но это не… мы не… я возражаю!

У этого мужчины хватает наглости рассмеяться над тем, как рушатся мои надежды и мечты. Не то чтобы я все еще надеялась выйти за Данте: этот корабль ушел ко дну вместе с галеоном его брата, тем не менее я с нетерпением ждала возможности самой управлять своей жизнью.

Осознание останавливает суматоху внутри. Я пожимаю плечами.

— Пусть у нас некая мистическая связь, что с того?

Улыбка Лоркана потухает, брови взлетают.

— В каком смысле «что с того»?

— Ты можешь вторгаться в мысли всех своих воронов, так что в этом смысле я никакая не особенная. Что до моей способности вторгаться в твои… Ну, я просто… не знаю, буду ее подавлять.

У него расширяются зрачки, поглощая золотистую радужку.

— У ворона может быть всего одна пара, Фэллон. Единственная! Я ждал ее… ждал тебя! — веками, а ты говоришь мне «что с того»? — У него не идет дым из ноздрей, но поднимается от защитных пластин.

— А какой реакции ты ждал? Я тебя не люблю, Рибио. Ты мне даже не особенно нравишься. Вообще-то несколько минут назад я просто-напросто тебя ненавидела.

Между нами повисает тишина, тяжелая и холодная, как тарекуорийский атла́с. Я посматриваю на дверь, в которую жажду выскользнуть, затем на мужчину, от которого жажду ускользнуть.

Мужчину, который смирился тем, что Котел ему подбросил.

Кого Котел ему подбросил.

Ситуация до крайности нелепа. Одно дело — брак по расчету (что, на мой взгляд, стоит немедленно запретить), но совсем другое — связь пары. Боги! Я не могу решить: рассмеяться ли над нелепостью ситуации, или же выложить мысли как на духу.

Лоркан, должно быть, осознает, что воля у меня сильнее всякого аргумента, который он может мне предъявить, поскольку его очертания расплываются в дым. Сбоку моей шеи касается прохладный воздух, скользит по краю челюсти, и я предполагаю, что он открыл дверь таверны. Но затем неведомая сила запрокидывает мою голову, заставляя взглянуть в затуманенное лицо, и я понимаю, что холод идет не с улицы, а от тени Лора.

Ты знаешь мое отношения к вызовам, Биокин.

Раздражение разливается по щекам.

— Ради Котла, это не вызов! — Я вырываюсь из его призрачного захвата. — Иди ползай по кому-нибудь еще, Морргот. По кому-то, кому нужно твое внимание.

Кому-то вроде Имоджен, думаю я про себя, но поскольку мои мысли всегда доходят до него, должна дойти и эта.

Его туманные глаза еще мгновение изучают мои, прежде чем исчезнуть в небытие, как отполированная монета, брошенная в самый темный канал в Люче. Хотя я пытаюсь выкинуть его из головы, когда возвращаются друзья, он не желает уходить, как затхлый запах, портящий настроение.

Настроение только ухудшается, когда час или около того спустя в таверну заходит Имоджен: с растрепанными волосами, размазанным макияжем и красным ртом, как у ночных бабочек в «Дне кувшина».

— Энтони, Лоркан попросил передать, что твое судно должно прибыть утром.

В отличие от сестры, она безупречно владеет лючийским.

Энтони пытливо вглядывался в мое лицо с тех пор, как вернулся в таверну. Как и остальным, ему хочется знать содержание моего разговора с отцом и Лорканом. Только, в отличие от остальных, он меня не выспрашивает.

— Я думал, нужно ждать еще неделю, — поднимает он глаза на Имоджен.

— Как говорят фейри, он подергал за нужные ниточки.

Имоджен бросает на меня короткий взгляд, разворачивается на пятках и уходит туда, откуда пришла, — вероятно, в спальню Лоркана. Король, видимо, времени зря не терял.