Огонь с небес

Олег Волков, 2023

Только, только закончилась Великая Отечественная война, Александр Асеев, бывший боец Внутренних войск НКВД, возвращается домой. Тяжёлое ранение, повреждение позвоночника, сделало его инвалидом. Однако капитан Давыдов, начальник районной милиции, всё же назначает Александра участковым в его родной посёлок Четвёрочка.До возвращения домой Александр был уверен, что вся его семья, которая осталась в оккупации, стала жертвой оккупантов, как и миллионы других советских людей. Однако выясняется, что всё далеко не так просто и однозначно.Как участковый милиционер Александр начинает собственное расследование гибели своей семьи. К собственному удивлению он раскапывает такое!

Глава 2. Представитель власти

Кладбище в Кондопоге ни по внешнему виду, ни по сути своей ничем не отличается от сотен и тысяч погостов сотен и тысяч других городов, сёл и деревень огромной страны. Проходы между рядами могил похожи на широкие проспекты, от которых во все стороны разбегаются более узкие тропинки-улицы. Прямоугольные холмики могил где с крестами, а где с простенькими памятниками словно отдельные жилые дома. Александр, комиссованный солдат внутренних войск НКВД, печально улыбнулся собственным мыслям. Правильней дома-могилы будет назвать постоянным жилищем для мёртвых.

С того самого момента, когда Александр был здесь в последний раз, городское кладбище сильно изменилось, причём в худшую сторону. Вот уж где ярче и печальней всего проявились горькие последствия Великой Отечественной войны. Начать можно с того, что кладбище стало значительно больше. Самое печальное то, что здесь появились братские могилы.

Александр неторопливо прошёлся по широкому проходу между могил. В старой части кладбища много ещё довоенных захоронений, некоторые даже с железными оградками. Но то редкая роскошь прежней мирной жизни. Ближе к южному краю появилось много новых могил, прямое напоминание о трёхлетней оккупации. В прямоугольные плоские холмики воткнуты деревянные столбики с неширокими дощечками. Имена и даты изрядно потёрты ветром, дождём и Солнцем.

Братская могила. От обычных она отличается большими размерами. Вдоль края насыпи широкой лентой лежат простые полевые цветы, одуванчики, ромашки. Кое-где лепестки и листья полностью засохли, где-то только начали увядать. Посетители кладбища постоянно приносят всё новые и новые букетики и самодельные венки. Александр склонил голову. Широкая надпись на доске сообщает, что здесь похоронены солдаты и офицеры Красной армии, которые освободили Кондопогу от финских оккупантов в прошлом году. Всего 318 человек.

Маленький букетик скромных полевых цветов опустился рядом с остальными. Александр медленно выпрямился. Проклятая поясница в очередной раз выстрелила острой болью. Последняя почесть, Александр отдал честь боевым товарищам, кончики пальцев коснулись края солдатской пилотки. Не всем довелось вернуться с великой и страшной войны. Далеко не всем. А вот ему повезло дожить до победы. Пусть и с проклятой инвалидностью, но всё равно повезло. И точка!

Несколько в стороне ещё одна братская могила гораздо крупнее этой. Три долгих года Кондопога находилась под пятой проклятых оккупантов. И не имеет значения, что это были финны, а не немцы. Как говорят в подобных случаях, хрен редьки не слаще. В этой братской могиле похоронены жертвы оккупантов, мирные жители, узники концлагерей для военнопленных и так называемых «неродственных народов Восточной Карелии». Все те, кто умер от голода и болезней, кого расстреляли и замучили в гестапо. Или как там на самом деле у финнов называлась тайная полиция.

— Мама, папа, я вернулся, — тихо произнёс Александр.

На край братской могилы опустился ещё один маленький букетик скромных полевых цветов.

— Простите, что так и не сумел защитить вас, — Александр медленно выпрямился.

На бесконечный миг боль утраты сковала сердце ледяным холодом. В этой братской могиле нашли свой последний приют его родители, а так же младшие брат и обе сестрёнки. Как же горько осознавать, что теперь он круглая сирота. Конечно, где-то там, возможно, у него ещё остались родственники. Обязательно кто-нибудь да остался. Да их ещё поискать надо.

Нехотя, будто через силу, печаль, ледяная печаль, отпустила. Александр машинально поправил на плече лямку солдатского вещмешка. Да, вся его семья погибла в оккупации. Да, теперь он круглая сирота. Однако его личная трагедия потонула и растворилась в глубине одной огромной трагедии всего советского народа. Военные годы не прошли для Александра бесследно. Он много раз терял боевых товарищей. А уж сколько смертей прошло мимо него и на его глазах, так вообще сосчитать невозможно. Надо просто жить дальше. Жить за отца, за мать, за брата, за сестёр.

Солнце будто только сейчас вспомнило о своём главном предназначении и вылило на плечи ушат зноя. Александр расстегнул верхние пуговицы гимнастёрки. Армейская привычка одеваться строго по уставу въелась в подкорку, но теперь он не солдат. Да, на нём самая обычная гимнастёрка, пилотка, сапоги и галифе. К вещмешку привязана плотно скатанная шинель. Но ещё в госпитале Александр лично спорол с формы все знаки различия. Единственное, что оставил, так это зелённую звёздочку на пилотке.

Такая знакомая, такая родная Кондопога ещё толком не успела оправиться от уличных боёв лета сорок четвёртого года. Стены зданий во многих местах обезображены сколами и язвинами от пуль. По дороге Александр несколько раз прошёлся по засыпанным воронкам то ли от снарядов, то ли от бомб. Опытный глаз следопыта легко срисовал разницу в цвете песка и глины, что привезли из карьера за городом.

На Пролетарской улице Александр без труда нашёл нужный дом. Солидное двухэтажное здание, над крыльцом на длинном флагштоке развивается красное знамя. Слева от двухстворчатых дверей большая самодельная табличка с надписью: «Милиция». Чуть ниже ещё одна поменьше: «РКМ НКВД СССР».

Дежурный милиционер, усатый дядька в синей милицейской форме с двумя белыми полосками младшего сержанта на погонах, проводил Александра до кабинета начальника районной милиции.

— Садитесь, — капитан Давыдов показал на стул возле письменного стола.

Не без опасения Александр опустился на предложенный стул с прямой спинкой. Глаза с интересом разбежались по сторонам. Да и было с чего разбегаться. Кабинет начальника районной милиции поразил напускной роскошью. Стены обклеены цветастыми обоями, высокий платяной шкаф и ряд тёмных резных стульев с высокими спинками. Четыре подвесные полки выделяются вычурной резьбой и пыльной пустотой. И стол, письменный стол с дубовой столешницей, словно самый большой бриллиант в короне Российской империи. И ещё сейф. По левую руку от капитана Давыдова возвышается солидный сейф на квадратных стальных ножках с непонятными надписями то ли на немецком, то ли на финском языке.

Столь откровенно пялиться по сторонам неприлично. Не без труда Александр перевёл взгляд на хозяина кабинета. Капитану Давыдову Сидору Никитичу лет сорок с небольшим, невысокого роста и коренастый. Лицо заметно опалено, давний ожог, возможно, капитан получил его на фронте.

— Ты, это, не думай чего плохого, — капитан Давыдов обвёл рукой кабинет. — Всё это, так сказать, наследство от майора Корпела, финского коменданта Кондопоги. Оккупанты здесь три года сидели. Вот майор и решил, будто будет сидеть в этом кабинете вечно. А потом так поспешно рванул прочь, что вон, — левая рука капитана Давыдова указала на стальное чудовище в углу, — даже ключ от сейфа в замочной скважине забыл.

— Понимаю, товарищ капитан, — Александр улыбнулся в ответ. — Я ведь до проклятой Германии дошёл. Успел увидеть, как зажравшиеся буржуи живут. Но, скажите, пожалуйста, зачем вы меня… Э-э-э… Вызвали?

Найти правильное слово получилось далеко не сразу. Строго говоря, в своём последнем письме капитан Давыдов попросил зайти к нему в отделение, когда Александр вернётся в Кондопогу. Другое дело, что шутить с подобными просьбами как тушить огонь керосином. Но, с другой стороны, просьба всё равно остаётся просьбой, а не официальным вызовом на допрос.

— Об этом чуть позже, — капитан Давыдов нетерпеливо отмахнулся. — Лучше расскажи, тебя и в самом деле комиссовали вчистую?

Александр отвёл глаза в сторону и склонил голову, не самая приятная тема для разговора.

— Вчистую, — нехотя признал Александр. — Полковник Жгунов, главврач госпиталя, мне прямо в лицо так и заявил, что надежды на выздоровление нет. Я пытался было возразить, — Александр криво усмехнулся, — что, дескать, руки, ноги на месте, голова на месте, а потому готов и дальше мочить фашистского гада в его логове. Но легче быка убедить, что он корова и научить его давать молоко, нежели переубедить главврача.

— И полковник Жгунов оказался прав? — как бы ненавязчиво уточнил капитан Давыдов.

— Да, — едва ли не через силу просипел Александр. — Я не силён в медицинских терминах. У меня что-то там с позвоночником. То ли сколы, то ли трещины, то ли вмятины. Время от времени поясница болит так, что хоть с воем на стену лезь. Поначалу, когда меня в госпиталь привезли, так вообще ходить не мог. Но полковник Жгунов пообещал, что со временем легче будет. А тут и война закончилась. Дескать, незачем мне больше воевать, страну восстанавливать надо. Вот тебе солдатская форма, другой нет, и марш на дембель.

Если вы не в курсе, товарищ капитан, меня в тридцать восьмом призвали. Как рядовому и младшему начальствующему составу сухопутных частей погранвойск, мне полагалось отслужить три года. А тут война с фашистами началась. Четыре военных года в срок срочной службы не вошли, поэтому мне ещё один год остался. Но тут ранение, комиссия и на гражданку по инвалидности.

— И где тебя так угораздило? — поинтересовался капитан Давыдов.

— В Везенштайне, это от Дрездена недалеко. Мы недобитков преследовали. Они в барском доме засели и, гады такие, входную дверь заминировали. На моё счастье дверь добротной оказалась, старинной, дубовой. Взрыв её с петель сорвал, но не расколол. Меня с крыльца на землю швырнул, и сверху этой же дверью припечатал, — Александр махнул ладонью, будто шлёпнул ей по столешнице. — В себя уже в санбате пришёл. Спасибо боевым товарищам, вынесли. Ноги целые, а ходить никак не могу.

— Понятно, — задумчиво протянул капитан Давыдов. — А дальше что делать думаешь? Чем будешь заниматься?

— А чего ещё тут думать? — Александр глянул на капитана Давыдова. — Домой вернусь, в родную Четвёрочку. Это, в смысле, в Леспромхоз №4. Как я уже успел узнать, его восстановили уже. Я там до призыва учеником механика на лесопилке работал. Опять механиком пойду, возьмут, надеюсь. А дальше, — Александр пожал плечами, — всё как положено: дом, жена, дети. Как сказал полковник Жгунов, страну восстанавливать надо, причём, каждый должен это делать на своём рабочем месте.

— Правильно полковник сказал, — капитан Давыдов кивнул. — А учиться думаешь? Только без обид, но простым механиком может стать каждый, у кого руки не из жопы растут. А вот инженером-механиком? Тут, понимаешь, не только ум и сноровка нужны, а ещё образование с корочками.

— Думал я об этом, — Александр не стал отпираться. — Ещё до войны думал, до того, как меня в пограничники призвали. Думал, отслужу, вернусь домой, снова в леспромхозе работать буду, а там и на заочное поступлю куда-нибудь. У отца моего из образования два класса всего, но грамотность он уважал, крепко уважал. Всё мечтал меня, брата и обоих сестёр выучить. И не просто читать и писать, а непременно в инженеры, врачи, агрономы. Иришка, самая младшая сестрёнка, лётчиком стать хотела, как Валентина Гризодубова или Полина Осипенко.

Но инвалидность проклятая всю жизнь перечеркнула, — зло просипел Александр. — Как оно там дальше получится, то даже полковник Жгунов предсказать не взялся. Может, и в самом деле со временем на поправку пойду, а может и нет. Товарищ полковник посоветовал мне хотя бы год подождать, а там видно будет. Если поясница и в самом деле болеть перестанет, то можно будет и на инженера-механика заочно выучиться. Умом господь не обидел. В любом случае, страну восстанавливать надо.

— Это правильные мысли, — охотно согласился капитан Давыдов, — но у меня к тебе другое предложение будет.

Александр недоверчиво глянул на капитана Давыдова. Какое ещё другое предложение будет? Освед? Шпик? Стукач? В голову полезли предположения каждое новое грязней предыдущего. Так-то оно да, Александр смутился, давить врагов народа тоже надо. Но-о-о…

— Да не хмурься ты так, — капитан Давыдов слегка рассмеялся. — Это не то, о чём ты сейчас так выразительно подумал. Осведов у меня и без тебя хватает.

Александр вымученно улыбнулся, аж на сердце отлегло.

— А вот толковых участковых инспекторов не хватает, — между тем продолжил капитан Давыдов.

— Э-э-э…, — задумчиво протянул Александр. — Это, участковых, что ли?

— Они самые, — капитан Давыдов кивнул. — Если хочешь официально, то я предлагаю тебе занять должность участкового инспектора милиции в Леспромхозе №4. В твоей родной Четвёрочке. Ведь именно оттуда тебя призвали в погранвойска?

— Так точно, — Александр кивнул.

Отец и мать Александра оба уроженцы Кондопоги. Однако в 1928 году, когда для нужд строящейся Кондопожской ГЭС был основан Леспромхоз №4, они перебрались туда. В том же году леспромхоз получил второе неофициальное название Четвёрочка. Именно из Четвёрочки в 1938 году призвали в Красную армию. Точнее, в пограничные войска, которые являются частью Наркомата внутренних дел СССР.

— И хорошо знаешь как местных жителей, так и местные условия, — между тем продолжил капитан Давыдов.

— Я хорошо знал местных жителей и местные условия до войны, — поправил Александр. — А что сейчас происходит в Четвёрочке, кто там живёт и прочее — не имею ни малейшего понятия. Меня шесть лет дома не было.

— Неважно, — отмахнулся капитан Давыдов. — Никуда Четвёрочка не делась. Ты, наверное, ещё не в курсе. В Кондопоге финны три года сидели. До линии фронта достаточно далеко было. Вот они и попытались восстановить леспромхоз. Место больно удобное: автомобильная дорога с железной пересекаются. Финны новое оборудование завезли, лесопилку наладили. У них там гражданские работали. А когда Красная армия в наступление перешла, финны так поспешно драпанули, что бросили всё практически в целости и сохранности. Вот почему ещё в сорок четвёртом было принято решение возродить леспромхоз, ну и рабочий посёлок при нём соответственно.

Четвёрочка с начала сорок пятого работает. Шпалы, дрова, брус. В ближайшие месяцы должны запустить завод по перегонке смолы, дёгтя. Посёлок заметно обновиться успел, три новых общежития построили. Прежние работники с семьями вернулись, новые приехали. А вот участкового инспектора милиции у меня там нет. Это же, сам понимать должен, — капитан Давыдов доверительно наклонился ближе, — как советской власти нет. Круглов Аркадий, председатель леспромхоза, по факту, обязанности участкового исполняет. Да только у него своих забот полон рот. Нужен, кровь из носа нужен, участковый.

Александр удивлённо уставился на капитана милиции. Предложение более чем неожиданное.

— Но почему именно я? — Александр едва сумел выдавить из себя пару слов. — Я же инвалид, меня комиссовали, вчистую. Ну да, я вам честно скажу, товарищ капитан: мне товарищ подполковник Негожин, это зам нашего командира, прямо предлагал после Победы в органах остаться, на офицера выучиться. Дескать, у меня все задатки для этого имеются.

— Вот видишь? — тут же вставил капитан Давыдов. — Не только я в тебе хороший потенциал разглядел.

— Так инвалидность проклятая всё враз перечеркнула, — Александр едва сдержался, чтобы не сорваться на писклявый визг. — Мне товарищ подполковник на прощанье так и сказал, дескать, не судьба мне в органах служить. Не судьба. Да и победили мы уже фашистов, — Александр разом сдулся и отвёл глаза в сторону. — Всеобщую демобилизацию вот-вот объявят, с фронта настоящие боевые офицеры вернутся. Здоровые, в отличие от меня.

Былая обида на судьбу чуть было не вылетела из горла писклявым визгом. Однако, к собственному удивлению, Александр даже немного успокоился. Вот что значит выговориться, спустить пар, и в самом деле помогает.

— Всё так, товарищ Асеев, но на должность участкового инспектора милиции абы кто не подойдёт, даже заслуженный боевой офицер, даже здоровый, как ты говоришь. Я ведь успел о тебе справки навести. Ну-ка, поведай, где и как тебе довелось служить? Начни с самого начала.

— Так, это, — Александр на миг замялся, — с самого что ни на есть начала?

— С самого что ни на есть, — капитан Давыдов кивнул. — Начти со своего призыва в тридцать восьмом году. Куда тебя направили?

— На границу, ещё в тридцать восьмом. На Дальний Восток, рубежи с Китаем стеречь. Ещё там, на заставе, мне ефрейтора дали.

А когда в сорок первом фашисты напали, мы всей заставой рапорты о переводе на фронт написали. И я написал. Только никто из нас непосредственно на передок так и не попал. Как я позже узнал, нас всех в Войска НКВД по охране тыла определили. Меня, например, в 25-ый пограничный полк войск НКВД по охране тыла направили.

— И чем именно у себя в полку ты занимался? — с улыбкой поинтересовался капитан Давыдов.

— Это, — Александр собрался с мыслями. — Сперва, в сорок первом, на подступах к Москве в тылу Красной армии мы диверсантов ловили, шпионов, мародёров разных, дезертиров. Несколько позже, когда Красная армия фрицев от Москвы турнула, трофейное оружие собирали.

Собственно, так всю войну и прошёл, — Александр пожал плечами. — Когда Красная армия фашистов на запад погнала, к шпионам и диверсантам недобитки добавились. В смысле, кто в окружение попал, но в плен не сдался, а решил к своим на запад пробиваться. Уж сколько мы их по лесам и болотам переловили. Простые солдаты — ещё ладно. Такие же рабочие и крестьяне, только Гитлер им мозги запудрил. А вот эсэсовцы — черти настоящие. До последнего патрона не сдавались.

— Оперативно-розыскной работой заниматься приходилось? — спросил капитан Давыдов, и тут же уточнил: — допросы, ставки, протоколы, обыски, опознания?

— А то как же, — Александр гордо выпрямился на стуле. — Правда, непосредственной работой капитан Агапов занимался, это ротный мой. Это он допросы вёл, протоколы заполнял и прочее, что полагается. Я при нём на подхвате был: кого догнать, кому руки заломить, память освежить. Не говоря уже о том, чтобы по лесу как собака по следу пройти, схрон найти или место, где парашют закопан. Бывало мины с растяжками снимал, или, там, шашку тротиловую на снаряд неразорвавшийся ставил.

— А тебе самому, лично, приходилось допросы вести и протоколы писать? — настойчиво уточнил капитан Давыдов.

— Приходилось, конечно же, — легко признался Александр. — В начале войны немцы нам в тыл диверсантов и шпионов табунами забрасывали. Некоторые из них сразу сдаваться приходили, но многие по округе словно тараканы разбегались. Вот мне, как ефрейтору, как старшему в группе солдат, приходилось и дворы обходить, и местных жителей допрашивать, и протоколы писать. Правда, черновики в основном. Капитан Агапов после сам все документы в нужный порядок приводил. У нас с этим строго было.

— Вот видишь! — капитан Давыдов с победным видом поднял указательный палец. — Ты же идеально подходишь для должности участкового инспектора. Все эти четыре года ты, по факту, служил в органах НКВД. Хорошо знаком с основами оперативно-розыскной деятельности. Местный житель, боевой офицер.

— Старший сержант, вообще-то, — поправил Александр и тут же добавил, — был старшим сержантом.

— Пусть старший сержант, это не менее почётно, — тут же согласился капитан Давыдов и продолжил. — Звание тебе я прежнее оставлю, будешь старшим сержантом милиции. Местный житель, боевой старший сержант, родину с оружием в руках защищал. Ты станешь лицом советской власти, ее физическим воплощение. И при этом останешься для сельчан своим, родным, а не пришлым из города.

Форму получишь, всё как полагается, летнюю и зимнюю. В правлении леспромхоза для тебя уже кабинет подготовлен. Я лично распорядился и проследил. Там даже камера предварительного заключения имеется.

— Это «обезьянник», что ли? — уточнил Александр.

— Он самый, — капитан Давыдов усмехнулся. — Специально для тебя в общежитии леспромхоза отдельная комната зарезервирована. А там и невесту себе присмотришь, — капитан Давыдов хитро прищурился. — Я когда в Четвёрочке в последний раз был, так таких невест углядел. А ты, как представитель власти, станешь очень завидным женихом.

— Но я же…, — начал было опять Александр.

— А через год, — капитан Давыдов грубо перебил Александра, — когда освоишься и выздоровеешь, я тебе в юридический институт поступить помогу. Заочно, конечно же. Выучишься, диплом получишь, лейтенантом милиции станешь. Ну чего ещё тебе надо?

Вопрос начальника районной милиции повис в воздухе. От волнения Александр стиснул губы. Предложение капитана Давыдова, чего уж врать самому себе, очень даже заманчивое. Вновь вернуться в органы, чего он и сам очень хотел до ранения и о чём очень сожалел, когда услышал вердикт главврача.

— Я тебе так скажу, товарищ Асеев: — продолжил капитан Давыдов, — соглашайся и даже не думай отказываться. Участковый инспектор милиции — это тебе не боец НКВД по охране тыла. Тебе больше не придётся бегать с полной выкладкой по лесам и болотам в грязь и в снег. Будешь ходить в милицейской форме при полном параде и одним своим видом показывать, что советская власть здесь, бдит и не допустит нарушения социалистической законности. Ну и, конечно же, поддерживать порядок на вверенной территории: слишком буйных урезонивать и в «обезьяннике» охлаждать, разбирать конфликты между гражданами и расследовать мелкоуголовные дела. Ну и бюрократия, конечно же: отчёты, запросы всякие. Без неё никак.

В ответ Александр хмуро промолчал. Работа участкового и в самом деле чем-то похожа на охрану тыла Красной армии, только на этот раз тыла трудового фронта всей страны. Да и-и-и…

— Согласен, товарищ капитан, — на едином дыхании выпалил Александр. — Я согласен. Клянусь приложить все силы для поддержания закона и порядка на вверенной мне территории.

Будто гора с плеч свалилась, Александр шумно вдохнул полной грудью.

— Ну вот и отлично, — капитан Давыдов самодовольно улыбнулся и не подумал это скрыть. — В Четвёрочку завтра поедешь. Сегодня все документы оформим. Форму и личное оружие получишь.

— А где же мне тогда…, — начал было Александр.

— В нашем ведомственном общежитии переночуешь, — перебил капитан Давыдов. — А сейчас вот, держи.

Из выдвижного ящика стола капитан Давыдов извлёк большой металлический ключ.

— Свой старый сейф я тебе в кабинет свёз, это ключ от него, — металлическое чудовище с грохотом опустилось на столешницу. — Специально для тебя я в нём папку с должностными инструкциями оставил. Заодно кое-какую литературу. Почитаешь, подучишь, знать будешь. Зарекомендуешь себя с лучшей стороны, здоровье поправишь на свежем лесном воздухе, и тогда у меня не будет оснований менять тебя на офицера-фронтовика.

Это радует, Александр подхватил со столешницы тяжёлый даже на вид ключ.

— А если, — Александр выразительно качнул в руке железное чудовище, — я его потеряю? Мало ли что?

От собственной наглости Александр тут же смутился.

— Постарайся не терять. Но если что, у меня имеется дубликат, — капитан Давыдов даже не стал сердиться. — Ещё вопросы будут?

От подступившего волнения Александра прошиб холодный пот. Спросить? Или не стоит? Хотя… Чего бояться? В глаз не дадут, за порог не выгонят.

— Товарищ капитан, — осторожно начал Александр, — прежде, чем прийти к вам в управление, я зашёл на городское кладбище.

— Братскую могилу видел? — тут же спросил капитан Давыдов.

— Да, — Александр кивнул.

— Уже принято решение построить на её месте мемориал в честь солдат и офицеров Красной армии, что отдали свои жизни за освобождение Кондопоги от финских захватчиков.

Какие солдаты и офицеры? Александр в удивлении уставился на капитана Давыдова. Ах, да.

— Да, я уже был там, цветы возложил, — произнёс Александр. — Но я о другой братской могиле, где похоронены жертвы оккупантов. Скажите, — горький ком подступил к горлу, — моя семья…, точно…, там похоронена?

В начале ноября сорок первого года Кондопога, а так же две трети Карело-Финской ССР, оккупировали финны. До конца сорок четвёртого года у Александра не было никакой возможности узнать о судьбе близких. Уже в госпитале у него, наконец, появилась возможность послать запрос. На удивление, он получил ответ. Именно капитан Давыдов, начальник районной милиции, сообщил, что семья Александра полностью погибла. В том же послании капитан Давыдов попросил его зайти в районное отделение НКВД, когда он вернётся домой. Пока письма ходили туда-сюда, Александр успел узнать, что его комиссуют, что даже не придётся дослуживать на китайской границе оставшийся год.

— Поймите мои сомнения, товарищ капитан, — торопливо заговорил Александр. — Мой отец коммунист, в Гражданскую воевал, в леспромхозе бригадиром работал. Ему с семьёй нужно было либо в тыл эвакуироваться, либо в лес убегать. Переселяться в Кондопогу ему было просто опасно. Вот меня и грызёт червяк сомнения: точно мои близкие похоронены в той братской могиле?

Да, я знаю, миллионы советских людей отдали свои жизни ради Победы над фашизмом. Но мне нужно место, куда я смогу прийти и проведать моих близких. Мне…, — Александр вновь замялся, — мне точно надо знать, где именно они похоронены. А то, признаться, сомнения, проклятые, совесть мутят, спать не дают.

Щёки запылали жаром, стыд-то какой. Ведь сам капитан Давыдов лично отписал ему ещё в госпиталь. Однако и сам товарищ капитан заметно смутился, будто скукожился. С чего это?

— Ладно, — капитан Давыдов рубанул ребром ладони воздух перед собой, — раз ты теперь мой подчинённый, то расскажу всё, как есть. Правда, она такая, всё равно рано или поздно вылезет. Тем более ты теперь участковый инспектор милиции и возможностей у тебя по более будет.

Что за…? Грязное ругательство едва не сорвалось с губ. Александр напрягся всем телом, словно перед атакой.

— Твой запрос из госпиталя мне на стол попал, — ладонь капитана Давыдова мягко хлопнула по столешнице. — Я как только понял, где ты служил и скоро домой вернёшься, так сразу на тебя глаз положил. А потому и решил разобрать твой запрос более тщательно. Ты же ведь далеко не единственный, кто родственников искал. Ко мне каждую неделю подобные запросы приходят. И вот что мне удалось выяснить.

Во-первых, твоя семья никуда не уехала, так и попала в оккупацию. Почему они не эвакуировались в тыл, то мне выяснить не удалось. Однако твой отец вывез семью из Четвёрочки в маленькую деревушку Дубуяна. Знаешь такую?

— Э-э-э…, — Александр на миг скосил глаза в сторону. — Это в пятнадцати километрах от Четвёрочки на север, северо-запад будет.

— Так точно, — капитан Давыдов кивнул. — Во-вторых, твой отец никак и ни коем образом не запятнал себя сотрудничеством с оккупантами.

Александр недовольно засопел.

— И не сопи тут у меня, — сурово одёрнул капитан Давыдов. — В нашей работе необходимо проверять все возможные версии, в том числе далеко не самые приятные. Так вот, твой отец никак и ни коем образом не запятнал себя сотрудничеством с оккупантами. Насколько мне удалось выяснить, до деревеньки Дубуяна финны просто не дошли. По крайней мере, там никогда не было ни назначенного старосты, ни трёх-четырёх полицаев ему в помощь. Ну как это обычно было в прочих деревнях.

Однако, после освобождения Кондопоги, твой отец так и не вернулся в Четвёрочку. Хотя у него там остался добротный дом и рабочее место бригадира в леспромхозе. Но и это ещё не всё. Как мне удалось выяснить, на момент изгнания оккупантов деревня Дубуяна оказалась нежилой.

— Как это понять «нежилой»? — Александр откровенно удивился.

— А вот именно, что не жилой, — повторил капитан Давыдов. — Местные жители, а это пять дворов и от двадцати до тридцати человек, покинули её непонятно когда и непонятно по каким причинам. Избы остались целы, трупы местных жителей, или хотя бы место захоронения, обнаружить не удалось. Они просто исчезли. Отследить судьбу хоть кого-нибудь мне так и не удалось.

Ничего себе! От таких новостей Александр просто растерялся. И как это всё понимать? Александр вопросительно уставился на капитана Давыдова.

— Короче говоря, твоих родителей, а так же младших брата и двух сестёр, не оказалось среди живых, — произнёс капитан Давыдов так, будто ударил прикладом ППШ по голове. — С другой стороны, оккупационные власти строгой отчётности по арестованным, умершим и казнённым не вели. А если такая документация и была, то обнаружить её не удалось. В Кондопоге был лагерь для так называемых «неродственных народов». Знаешь, что это такое?

— Успел узнать, — хмуро ответил Александр. — Во время оккупации Карело-Финской ССР финны разделили всех жителей на так называемые «родственные народы», карелы, финны, ингерманланцы, веспы и даже эстонцы; и на так называемые «неродственные народы» — русские, украинцы и все прочие.

— Верно, — капитан Давыдов кивнул. — Твои близкие вполне могли угодить в концлагерь для «неродственных народов» и сгинуть в нём без следа.

— Вы хотите сказать, — медленно произнёс Александр, — что в той братской могиле на городском кладбище моих родных может и не быть?

— Может да, может нет, — капитан Давыдов виновато пожал плечами. — Ещё раз повторю: у твоего отца не было никаких причин скрываться от советской власти. Тем более у него на попечении были жена и трое несовершеннолетних детей. Но раз твоих родных не оказалось среди живых, значит, они среди мёртвых. Не мне объяснять тебе, какую войну мы вынесли.

Это точно, сухой ладонью Александр провёл по горячей щеке. В СССР не осталось ни одной семьи, которая не потеряла бы родных и близких на фронтах Великой войны, в оккупации или в тылу под снарядами и бомбами фашистов.

— Да, кстати, — капитан Давыдов первым нарушил неловкую паузу. — Раз ты теперь участковый инспектор милиции, то у тебя появилась отличная возможность выяснить судьбу своих родных. Походи, поспрашивай, в тут же деревню Дубуяна загляни. Как знать, может сумеешь найти если не живых, то хотя бы могилы, настоящие могилы, а не предполагаемые.

Дознание рекомендую начать с Раи Малюковой, она как раз в леспромхозе работает, комендант общежития. Это она по большей части рассказала мне о судьбе твоих родных. Рае Малюковой довелось пережить оккупацию, сперва в Четвёрочке, а потом и в Кондопоге. Уже здесь она встретила Красную армию.

— А, может…, — неуверенно было начал Александр.

— Нет, не может, и в ближайшие десять лет тоже не может, — сказал, как отрезал, капитан Давыдов. — Эксгумация тел и опознания займут очень много времени. Нельзя раскопать братскую могилу, быстренько проверить, нет ли среди погибших твоих родных и, как ни в чём не бывало, закопать её обратно.

— Тоже верно, — нехотя согласился Александр.

Глава районной милиции прав как никогда. Не по-людски думать только о себе. Если уж тревожить мёртвых, то нужно будет опознать всех, или хотя бы попытаться это сделать. А это и в самом деле долгая и кропотливая работа. Во время войны Александру неоднократно приходилось раскапывать могилы. По собственному опыту он прекрасно знает, как быстро разлагается тело погребённого, как сильно оно изменяется и как сложно опознать умершего.

— Ещё вопросы будут?

— Никак нет, товарищ капитан, — Александр встрепенулся, будто очнулся от сна.

— Тогда вот тебе лист, перо и пиши заявление.

На столе перед Александром появился желтоватый лист писчей бумаги. Рядом капитан Давыдов поставит стеклянную чернильницу. Александр подхватил с подставки стальное перо.