Вода с сиропом стоит три копейки

Ольга Пустошинская, 2020

Раньше была и трава зеленее, и небо голубее, и мороженое вкуснее. А какая вода с сиропом из автомата по три копейки! Никакая пепси-кола не сравнится. Фантастическое возвращение в СССР для супругов Олега и Кати вначале становится необычным приключением, а потом – испытанием на прочность.Обложка сделана при помощи нейросети "Кандинский".

Глава 1

Неожиданно к вечеру они засобирались домой. Так бывает, устали за неделю друг от друга, нагостились. Со свекровью Катя, слава богу, не скандалила, но Олег видел, что и она утомилась от бесконечных разговоров про удобрения для помидоров, про колорадского жука, которого травишь-травишь, а он с той отравы только жиреет.

Хотелось вернуться в свой уютный город, поставить машину на стоянку (такая удача, пять минут ходьбы — и дома), принять прохладный душ, задёрнуть в спальне лёгкие занавески, через которые проникал свет уличного фонаря, нисколько не мешающий, а даже придающий уют, и лечь в постель.

Серый кот по кличке Котофей наверняка поджидает их, развалившись, по обыкновению, поперёк хозяйской кровати, мерцая круглыми глазами-пуговицами. Сдвинуть наглеца на край, вытянуть ноги и уснуть под его тихое урчание.

— Куда это вы на ночь глядя? Переночевали бы, а утром поехали, — растерянно и удивлённо мать переводила взгляд с сына на сноху. — Катя, оставайтесь, а?

— Да какая ночь, мам? Светло же… — рассмеялся Олег. — Двести километров — это не расстояние, завтра по жаре не хочется ехать.

— Владика бы оставили ещё на недельку… Нет?.. Ну как хотите.

Мать обидчиво поджала губы, но через минуту оттаяла, она не умела сердиться долго.

— Олежек, я недавно в шкафу убирала и нашла твои альбомы с коллекцией… как они называются-то? С монетами которые…

— Нумизматические, — подсказал Олег. — Давай заберу, я как раз на днях вспоминал о них.

— Забери конечно. Владику интересно будет поглядеть.

Мать покопалась в книжном шкафу и достала два небольших альбома — один для монет, второй для банкнот, ярко-красные обложки которых украшали золотые гербы СССР.

Уезжали, как обычно, не с пустыми руками: яблоки, помидоры и огурцы со своего участка в пластиковых ведёрках, бутерброды и чай в дорогу — вдруг Владик проголодается? — банки с соленьем да вареньем.

Олег распахнул деревянные ворота и вывел машину со двора.

— Позвоните, как приедете, — попросила мать.

Они покивали: хорошо, позвоним. Владик из окна долго махал ладошкой, потом угнездился поудобнее с альбомами и погрузился в созерцание гривенников, пятаков и полтинников.

Школьником Олежка с азартом собирал монеты, обмениваясь ими с такими же увлечёнными нумизматами. В его коллекции была как обычная мелочь, которая всегда водилась в карманах любого мальчишки или девчонки, так и достаточно ценные экземпляры, например, царская двухкопеечная монета с двуглавым орлом и буквой «ять», выклянченная у Серёжки Плотникова в обмен на олимпийский рубль с факелом.

Фантастической удачей была полученная в магазине на сдачу десятикопеечная монета 1921-го года, которую он сразу заметил в желобке. Дрожащими руками Олег сгрёб деньги в карман, отошёл на безопасное расстояние и только тогда подробно изучил гривенник, испытывая такую же радость, как если бы нежданно нашёл на дороге сто рублей.

Были у него несколько монет сороковых годов, в том числе и монеты-жетоны с танками. Великим наслаждением было рассматривать их, вооружившись лупой: ИС-7, Т-34, Т-26, БТ-7. У приятеля Лёхи имелся в коллекции жетон с тяжёлым танком КВ-3, но он, чертяка, ни в какую меняться не хотел.

В те годы о специальном альбоме для хранения коллекции приходилось только мечтать. У взрослых нумизматов Олег видел подобную роскошь с маленькими кармашками-ячейками, но ему, мальчишке, такое счастье и не светило. Он мастерил самодельные холдеры, прошивая на маминой машинке прозрачную плёнку — и ведь неплохо получалось! — и лишь через годы купил настоящие нумизматические альбомы.

— Пап, а сейчас на эти деньги можно что-нибудь купить?

— Нет, сейчас на них ничего не купишь. Это монеты СССР, — объяснил Олег, выруливая на грунтовую дорогу. — Когда я и твоя мама были маленькими, тогда были в ходу эти деньги… Вот за эту трёхкопеечную монету получали стакан газированной воды с сиропом, за одну копейку — без сиропа. На каждой остановке стояли такие автоматы-сатураторы с гранёным стаканом в окошке. Его мыли сначала… ну как? Ставили вверх дном на решётку, нажимали — и фонтанчик воды мыл стакан. Пьёшь эту газировку, а газ так бьёт в нос… Ну да, одна тара на всех, но мы как-то не думали об этом… Рогалик с маком стоил, кажется, пять копеек, хлеб — девятнадцать… Я до дома целый хлеб редко доносил, начинал есть по дороге.

— Ты был голодный? — расширил глаза Владик.

— Не-е-ет, вкусный же хлеб, свежий, корочка хрустящая… Как тут удержишься? За пятнадцать копеек можно было купить шоколадное мороженое, я его очень любил тогда. А ещё пломбир на развес в вафельных стаканчиках. Я, бывало, шиковал: покупал целых двести грамм пломбира… Стаканчики хрустящие, а мороженое какое… м-м-м… Сейчас совсем не то.

— Неужели тогда было вкуснее?

Олег повернул направо и ответил убеждённо:

— Конечно.

— Не слушай папу, — с улыбкой сказала Катя, — раньше и трава зеленее была, и дождь мокрее, и небо ярче.

— А что, разве не так?

— Ух ты, пятьдесят рублей… и сотня! — восхитился Владик, принявшись за альбом с бумажными купюрами.

Этими банкнотами Олег пополнил коллекцию в девяносто первом году, когда неожиданно изъяли из обращения пятидесяти и сторублёвые банкноты шестьдесят первого года, выделив на обмен всего три дня. Мать с отцом выстояли огромную очередь в сберкассу, проклиная Павлова, Горбачёва и иже с ними, обменяли две тысячи рублей на новые купюры. Остальные деньги, отложенные отцом на покупку машины, превратились в дырку от бублика.

Они лежали в серванте. Отец раздражался всякий раз, натыкаясь на купюры с профилем Ленина, и грозился порвать на мелкие клочки. Мать не давала, всё ещё надеясь, что когда-нибудь их реабилитируют, не верила, что правительство так нагло может ограбить людей, как карманник в автобусе. Несколько купюр из сервантных денег перекочевали к Олегу.

Катя задремала на переднем сиденье, убаюканная ровным шумом мотора. Дорогу Олег знал как свои пять пальцев. Вот сейчас проедет мост, а там будет дачный посёлок, кемпинг и целая вереница магазинчиков.

Солнце опустилось за горизонт, и сразу стемнело. Владик стал отчаянно зевать, повозился и уснул, пристроив под голову маленькую подушку. Вдруг машину сильно тряхнуло на колдобине.

— Что случилось? — резко открыла глаза Катя.

— Колесом в яму попал… Ровная же дорога всегда была, что за чертовщина?

— Не поминай чёрта к ночи, да ещё и при ребёнке.

— Да ладно, он спит… Удивляюсь, как можно было за неделю так ухайдакать асфальт, как будто танки проехали.

— Дорожное покрытие некачественное, — пожала плечами Катя. — Слушай, а ведь на этом участке фонари были, да? А сейчас их нет.

— Демонтировали, что ли?

— Зачем их демонтировать?

Вот именно — зачем? На этом месте неделю назад возвышался громадный щит с рекламой мобильной связи, так же был поворот к дачному посёлку — на столбе ещё знак висел, — но ничего подобного сейчас не наблюдалось. Олег проехал ещё сотню метров, потом свернул к обочине и заглушил мотор.

— Почему остановились? — огляделась Катя.

— Кажется, мы заблудились. Сейчас навигатор настрою.

Как они могли сбиться с пути, было непонятно. Мост миновали, он хорошо это помнил, а дальше дорога одна, даже поворотов нет, но тем не менее… Олег открыл бардачок и достал мобильник, прикоснулся пальцем к сенсорному экрану.

— Связи нет… — озадаченно сказал он и пригладил пятернёй тёмные волосы. — Что за ерунда?

— И у меня тоже. — Катя отложила смартфон и неуверенно сказала: — Наверняка на этом участке и раньше не ловило, а мы просто не знали.

— Может быть… Ты посиди, я сейчас.

Олег вышел из машины, постоял недолго, оглядывая тёмные кроны деревьев, отошёл в сторонку, широко расставил ноги и расстегнул ширинку. С полным мочевым пузырём думалось плохо.

Стало совсем темно. Наконец-то после изнуряющей жары подул свежий ветерок, тихо трещали в траве ночные насекомые. Мимо пронеслась светлая «Волга», ревя мотором и кивая фарами на колдобинах. Олег глянул на пустое дорожное полотно: и машин-то нет, если не считать только что проехавшей «Волги». Он уселся на водительское кресло, громко захлопнул дверь.

Владик завозился сзади, поднял взлохмаченную голову, посмотрел сонно:

— Как темно… Мы уже дома?

— Нет, сынок, ещё едем. Папа немного решил отдохнуть, — отозвалась Катя.

— Можно мне лечь?

Она махнула рукой: ложись. Владик отстегнул ремень, выбрался из детского кресла, быстро скинул сандалии и улёгся на сиденье, свернувшись калачиком. Олег щёлкал пальцем по рулю, выбивая барабанную дробь, хмурился.

— Не нравится мне это…

— Что не нравится?

— Всё не нравится. А, ладно, вернёмся к мосту! — Он включил зажигание, развернул «форд» и повёл в обратном направлении.

Смотрел по сторонам и не узнавал местности. Вот здесь была шашлычная, а теперь её нет, исчезли намозолившие глаза рекламные щиты, в изобилии стоявшие вдоль обочин. Если не появится мост, то вывод напрашивается один: непонятным, непостижимым образом они заблудились.

Мост стоял на своём месте, где ему и положено было находиться. Фары выхватили из темноты табличку: «р. Вишнёвка», теряющиеся в водной глади опоры, трепещущие верхушки деревьев. На этом сходство с тем мостом, который они проскочили час назад, заканчивалось. Ограждения были старыми, гнутыми и ржавыми, без светоотражательных катафот. Новый асфальт, проложенный в прошлом году, разошёлся трещинами и разломами.

— Указатель не врёт, это та самая Вишнёвка и тот самый мост, только… только старый какой-то. Не понимаю ничего, — растерялся Олег. — Кать, что это? Аномальная зона?

— Я не знаю.

Катя быстро скользила наманикюренным пальцем по экрану мобильника, пытаясь дозвониться сестре, потом матери, потом подругам, но телефон глухо молчал. Тёмная прядь выбилась из её косы и упала на круглую щёку, Катя нервным движением заправила волосы за ухо.

— Два часа уже болтаемся на дороге, надо было у свекрови заночевать, она ведь так уговаривала.

— Ладно. Надо решать: или мы возвращаемся к матери в Рудники, или пытаемся добраться до дома. Как думаешь?

— К матери, разумеется, до неё ближе. Надо о Владике подумать.

— Идёт. Возвращаемся в Рудники.