О чем молчат бирюзовые реки. Книга вторая

Нина Ивашинникова

Это вторая книга после «Золотое озеро детства» о девочке Нинке, о её непростой жизни, о сибирском характере, любви к великому слову ЖИЗНЬ и о прекрасном и дивном Алтайском крае.

Школа

Заканчивалось тёплое лето с речкой и мошкарой, с зелёной травой и созревшими на полях колосьями. Наступила школьная пора. Из обновок у меня появились серые туфли, колготки и пионерский галстук, которому я радовалась больше всего.

— Нина, в магазин должны хлеб привезти, сбегай за буханкой серого, в доме кроме сухарей ничего не осталось, — попросила как-то мама перед обедом.

Я взяла авоську и вприпрыжку понеслась в местный магазинчик. Добежав до дороги, я остановилась в изумлении: по обочине весело вышагивала интересного вида тётенька — кругленькая, как колобок, в цветастом платье и розовым бантиком на макушке. «Интересно, — подумала я, — зачем взрослая женщина повязала на голову детский бант?» Судя по сумке, шла она тоже в магазин. Я с любопытством наблюдала, как она набрала целую сумку продуктов, затем сняла этикетку с бумажного стаканчика мороженого и, с удовольствием облизывая его, вышла из магазина.

— Мне буханку серого, пожалуйста, — сказала я продавцу, провожая взглядом интересную тётю.

Первого сентября я вошла в пятый «Б» класс, вместе с другими учениками заняв свободные места, поставила портфель рядом с партой, достала тетрадь с ручкой, сложила руки одну на другую и стала внимательно осматривать ребят. Неожиданно в класс вошла та самая незнакомка, с круглыми розовыми щеками и бантиком на макушке, но уже в школьной форме и с портфелем в руках. Она подошла ко мне и весело спросила:

— У тебя свободно? Можно я с тобой сяду?

— Можно… — пролепетала я, округлив глаза от удивления.

— Я Таня Блинова. А ты?

— Нина Моськина, — тихо ответила я. — Тебе сколько лет?

— Одиннадцать, — засмеялась Таня. — А что, думаешь, меньше?

— Нет, не меньше… двенадцать, думаю…

С того момента Танька стала моей самой закадычной подружкой.

Наша школа состояла из трёх этажей со светлыми широкими коридорами и просторными классами. У дверей учительской висело расписание уроков, около которого постоянно толпились школьники.

— Где двадцать первый кабинет? — кричал кто-то из ребят.

— А что, трудов сегодня не будет? — слышалось из толпы.

— А почему это у нас географию перенесли? — возмущались ученики.

Я пальцем вела по строчке напротив своего 5 «Б» и шла в класс.

— Ребята, — обратилась к нам новая классная руководительница, учитель трудов Татьяна Петровна, — нужно выбрать актив нашего класса: командира, звеньевых, цветоводов и редколлегию. Ваши предложения?

Мы начали голосовать, и я стала членом редколлегии, Ленка Карманова цветоводом, Ленка Петрова председателем, а Светка Девятерикова и Жанка Терновых звеньевыми.

— И охота тебе лишнюю нагрузку на себя брать? — по дороге домой спросила меня Танька. — Тут бы уроки успевать делать, не то, что ещё плакаты да стенгазеты рисовать!

— А ты знаешь, что это большая ответственность? — важно ответила я. — Тем более для новеньких.

Оказалось, что почти половина класса были такими же новенькими, как и я. Все они перешли из начальной угренёвской школы, расположенной на плодопитомнике, в среднюю школу номер девять в районе льнокомбината, добираться до которой надо было на большом рейсовом двенадцатом автобусе. По утрам, в семь двадцать, всех многочисленных учеников и рабочих нашей отдалённой от города улицы собирал ярко-жёлтый автобус. Однажды, кое-как забравшись в автобус и еле протиснувшись к сиденьям, я посмотрела в окно и увидела картину: последняя пассажирка, грузная пожилая женщина, пыталась как-то протиснуться в салон, но у неё это никак не получалось. Она, ухватившись за поручни, то и дело подталкивала висевших на подножках людей и причитала:

— Ну дайте же войти, наконец! Потеснитесь же там в середине!

Водитель автобус никак не мог закрыть двери и тронуться с места и всё ждал, когда же пассажиры утрамбуются. Кто-то начал громко советовать:

— Женщина! Может, вам боком попробовать?

— Да вы посмотрите, — отвечали другие пассажиры, — боком она ещё больше! Нет-нет, только передом!

Наконец все пассажиры «умялись», автобус со скрипом закрыл двери и тронулся. Люди наступали друг другу на ноги, шумно передавали монеты, бросали их в приёмник и выкручивали билет.

— Нинка, цифры сосчитай, — советовала Танька. — Вдруг счастливый билетик попадётся, его обязательно съесть надо.

Счастливой, конечно, я бы не отказалась стать, но билеты есть мне вовсе не хотелось.

В октябре мама купила мне школьный проездной билет на месяц за один рубль и билеты я больше не выкручивала. Всей угренёвской шумной гурьбой выходили мы на лесной остановке около дома престарелых и через Лесной техникум шагали в школу. После школы такой же веселой компанией возвращались на знакомую остановку, дожидались автобуса и, стоя на подножках, ехали домой.

Уроки начинались в восемь утра, поэтому опаздывать на автобус было нельзя. Выходя из переулка и видя приближающийся к остановке автобус, я со всех ног неслась, чтобы успеть залезть. Иногда не добегала, двери с шумом закрывались, и я оставалась одна. Бывало, не успев выйти из ворот дома, вдалеке слышала знакомый звук двигателя. Двенадцатый проносился мимо нашего переулка, а я, уже не торопясь, придумывала, как бы добраться до школы. Следом шёл совхозный ПАЗик, собирающий рабочих «Флоры», в который по счастью могла попасть и я. Иногда он не останавливался, и я шагала в школу одна, размахивая портфелем и громко напевая:

Лаванда, горная лаванда

Наших встреч с тобой, синие цветы…

Или:

На вернисаже как-то раз

Случайно встретила я вас,

Но вы вдвоём, вы не со мною…

С песнями дорога казалась интереснее и короче. После звонка я, вспотевшая и красная, забегала в класс.

— Итак, — начинала учитель математики Галина Васильевна, — перед началом уроков директор предложил проводить утреннюю гимнастику. Я хочу, чтобы эту гимнастику делала Нина Моськина, она часто опаздывает на первый урок и это ей будет только на пользу.

— Я не всегда опаздываю, Галина Васильевна… Я больше не опоздаю, я постараюсь…

С того дня гимнастику проводила Ленка Карманова, а я заходила в класс, когда ребята делали упражнение на расслабление «руки поднимаем — вдох, опускаем — выдох…»

После третьего урока наш класс сломя голову нёсся по длинному коридору в столовую, около которой всегда пахло вкусным обедом: по средам обязательно давали сардельки, по вторникам — рыбу, а по четвергам — печёночную отбивную и солёный огурчик. Ребята рассаживались по местам и начинали обедать. Я свою порцию съедала быстрее всех и с любопытством заглядывала в соседние тарелки: вдруг кто-то откажется? Сардельки сметались мгновенно, рыба тоже, а вот печёночные отбивные в некоторых тарелках так и оставались лежать нетронутыми.

— Кто будет печень? Кто солёный огурец? — кричали ребята.

Я тут же отвечала:

— Я! Я буду! Мне передайте!

С тех пор вся печень переходила мне.

— Нинке Моськиной печень с огурцом передайте!

В четверг из столовой я выходила особенно довольная.

После уроков мы с Танькой думали, на какую остановку лучше идти: через магазин на льнокомбинат, или через техникум к дому престарелых.

— Давай на «текстилку» пойдём, — предложила я Таньке, — «петушки» на базаре купим или мороженое в гастрономе.

— Ага, давай, — охотно соглашалась та.

Мы шли мимо базара к магазину, где Танька покупала два мороженых, себе и мне, поскольку у меня в кармане не было и копейки. Все деньги, которые выдавала моя мама, уходили на школьные обеды. Я быстро съедала своё мороженое и с завистью засматривалась на Танькино.

— Тань, можно твоё откусить? Оно у тебя вкусное?

— Такое же, как и твоё, — облизывая белую горку, отвечала подружка.

— Я разочек облизну, только попробую, ладно? — умоляла я.

Пока Танька отвлекалась, я несколько раз облизывала и откусывала мороженое, оставляя полупустой стаканчик. Танька не обижалась. Видимо, она не так любила мороженое, как я. Довольные, выходя из автобуса, мы прощались до завтра, и я бегом бежала домой.

Наш пятый «Б» был очень дружным классом. Вместе мы собирали металлолом, макулатуру, участвовали в ленинских субботниках, с яркими флажками и цветами ходили на первомайскую демонстрацию, а седьмого ноября, в годовщину Революции, с транспарантами шли в колоннах по главной улице города.

Татьяна Петровна, наша классная руководительница, была редкой красоты женщиной, она очень выделялась среди всех остальных учителей. С каштановыми вьющимися волосами, стройная и высокая, останавливала на себе взгляды не только учеников, но и учителей. Правда, она была замужем за нашим физруком, Виталием Ивановичем. Они были очень красивой парой. Ей и прозвище никакое не шло, в отличие от других учителей. Её могли назвать только «трудовичка». У многих остальных учителей были прозвища: Учитель физики — «Пожарная лошадь» — она была высокой женщиной и очень любила красное платье, надевая его пять дней в неделю. Учитель физкультуры — «Горыныч», Николай Егорыч — был чересчур большим и грузным. Второй учитель физкультуры, худощавый и высокий «Афоня», Сергей Афонасьевич — все ученики его просто обожали. Учитель истории — «Иван Кирпич», просто потому что он был Иван Ильич. Учительница географии — «Алла Пугачева», она очень хотела быть похожей на любимую певицу и во всём ей подражала. А какая смешная была у нас учительница ботаники Антонина Михайловна, которую дети называли по-доброму «баба Тоня». Она по нескольку раз за урок скрывалась у себя в биологической каморке, оттуда выходила слегка «навеселе» и продолжала под тихий смех ребят свой длинный рассказ о богатой флоре и фауне Советского Союза:

— Так вот, ребятишки, — слегка заплетающимся языком повторяла она, — ппсе цветы… ппсе растения… ппсё живое на земле…

Она вдруг замолкала, грузно садилась за учительский стол, складывала кудрявую голову на пухлые ручки и засыпала…

Мы не мешали ей и оставшийся урок разговаривали шёпотом, чтобы не подвести бедняжку. Она вдруг поднимала голову, медленно вставала и снова заходила в каморку. Мы по очереди заглядывали к ней. Она сидела среди многочисленных чучел животных и банок с консервированными зародышами, а рядом с ней склонил свой лысый череп скелет человека. Даже он вёл себя тихо! Все эти события никак не отражались на наше к ней отношении — Антонину Михайловну, «бабу Тоню» все очень любили!

Наша добрая учитель русского языка и литературы Наталья Ивановна… Какой необычайно красивый мир открывала она через поэмы и романы, стихи и повести, аккуратно сложив очки на край стола и смотря через оконное стекло куда-то вдаль, погружаясь в свои литературные океаны! Где вы теперь, наши учителя физики, химии, географии, истории, математики, физкультуры и литературы? Где вы, путеводители взрослой жизни? Улетели ли птицами, или ещё в этом несправедливом мире, прячетесь от собственных мыслей и недостойной пенсии? Только став взрослыми, мы поняли всю бесценность этой тяжёлой и требующей полной отдачи профессии. Но тогда мы, весёлые беззаботные дети, жили в своём, понятном только нам детском мире, учились, сбегали с уроков, влюблялись, спорили и ссорились. Мы жили, хранимые нашими невидимыми ангелами — школьными учителями.