Дважды два

Николас Спаркс, 2016

Что делать, если в один далеко не прекрасный день ты стала призраком, а какой-то грубиян из королевского бюро расследований вознамерился тебя развоплотить? Разумеется, закатить ему скандал и потребовать работу! И не важно, что ради этого придется пойти на риск и разозлить будущего шефа… Ведьмы магов не боятся. А если нас пытаются обидеть, мы выходим на тропу войны! Новая очаровательная история от Николаса Спаркса! История огромной, не знающей границ любви со всеми ее сложностями, риском и, прежде всего, радостью, которую она приносит. История о том, что жизнь никогда не останавливается, – и пусть наши планы и надежды не всегда реализуются сразу, как знать, когда черная полоса сменится белой, а горечь одиночества – новым счастьем? Иногда конец – это новое начало… Рассел Грин считал себя счастливчиком – у него была крепкая семья, любимая работа, уютный дом. Но однажды его привычная жизнь просто рассыпалась как карточный домик. Теперь Рассел разрывается между ролью отца-одиночки и заботами человека, пытающегося начать бизнес с нуля. Он готов на все, чтобы защитить свою маленькую дочку от последствий столь серьезных перемен в жизни, и личная жизнь совершенно не вписывается в его планы. Но все меняет случайная встреча – встреча с женщиной, способной подарить ему счастье, о котором он не мог и мечтать…

Глава 4

Лето тревоги моей

В последнее время я пришел к убеждению, что появление в семье ребенка меняет наше ощущение времени, перемешивает прошлое с настоящим, словно миксер. Всякий раз, когда я смотрел на Лондон, прошлое выступало на первый план в моих мыслях, мной завладевали воспоминания.

— Почему ты улыбаешься, папа? — спрашивала Лондон.

— Потому что думаю о тебе, — отвечал я и представлял ее младенцем, спящим у меня на руках, видел ее первую улыбку-откровение и даже то, как она впервые перевернулась в кроватке. Ей было чуть больше пяти месяцев, я дал ей поспать лежа на животе, пока Вивиан ходила на йогу. Когда же Лондон проснулась, я не сразу сообразил, что она лежит уже не на животе, а на спине и улыбается мне.

Бывало, что я вспоминал ее годовалой и словно наяву видел, как осторожно она ползала или училась вставать, держась за стол. Помню, как я вел ее за руку и мы вышагивали туда-сюда по коридору, прежде чем она наконец смогла ходить самостоятельно.

Однако я многое пропустил. К примеру, пропустил ее первое слово, а когда у Лондон выпал первый молочный зуб, меня вообще не было в городе. Я не видел, как она впервые попробовала детское пюре из баночки, но все равно радовался, когда наконец увидел. Ведь для меня это происходило впервые.

Но увы, было и много того, чего я не помню. Когда именно первые робкие шаги Лондон стали уверенной поступью? Как произошел переход от первого слова к способности изъясняться короткими предложениями? Эти моменты постепенных, но неумолимых достижений теперь слились в памяти, и порой кажется: стоило мне только отвернуться на секунду, как я обнаруживал совершенно новую Лондон.

В какой момент изменились ее комната, занятия и игрушки? Представить себе детскую я могу в мельчайших подробностях, вплоть до бордюра в желтых утятах на обоях. Но когда кубики и плюшевые гусеницы перекочевали в ящик, который теперь стоит в углу? Когда в этой комнате появилась первая Барби, как Лондон начала представлять себе ее удивительную жизнь во всех подробностях — до одежды, в которой Барби полагается хозяйничать на кухне? Когда Лондон начала превращаться из «дочурки по имени Лондон» в «Лондон, мою дочь»?

Иной раз я ловлю себя на мысли, что тоскую по младенцу и начинающей ходить малышке, которую я когда-то знал и любил. Теперь ее вытеснила девчушка, которая имеет твердое мнение насчет собственной прически, просит маму разрешить ей накрасить ногти и вскоре начнет проводить боґльшую часть дня в школе под присмотром учительницы, с которой мне еще только предстоит познакомиться. В последнее время у меня возникает желание повернуть время вспять, чтобы как следует прочувствовать первые пять лет жизни Лондон: я приходил бы домой пораньше, чаще играл бы с ней, сидя на полу, с восторгом наблюдал бы вместе с ней за порхающими бабочками. Мне хочется, чтобы Лондон знала, сколько радости она принесла в мою жизнь, хочется объяснить, что я старался ради нее как мог. Чтобы она поняла: хотя мать и была всегда рядом с ней, я любил ее настолько сильно, насколько отец способен любить дочь.

Почему же тогда, задумываюсь я порой, мне кажется, будто этого недостаточно?

Телефон не звонил.

Ни в первую неделю, ни во вторую, ни даже в третью. Я встретился с более чем десятком потенциальных клиентов, все они поначалу заинтересовались моим предложением, но телефон в моем офисе упорно продолжал молчать. Хуже того, месяц уже близился к концу, но ни у кого из них не нашлось времени для новой встречи со мной. А когда я снова пытался связаться с ними, их секретари просили меня больше не звонить.

Питерс.

Его следы были повсюду, и мне уже в который раз вспомнилось предостережение Вивиан: «Если он поймет, что ты пытаешься переманить у него клиентов, он пойдет на все, лишь бы убрать тебя из бизнеса».

К началу июля я был подавлен и встревожен. Положение усугубляла недавняя выписка по кредитке. Видимо, Вивиан со всей серьезностью восприняла мои слова о том, что ее жизнь нисколько не изменится, и теперь бегала «по делам», словно сорвалась с цепи, а поскольку я уволил уборщицу, в доме постоянно царил хаос. После работы я не меньше часа метался по дому, хватался за стирку, пылесос, уборку на кухне. Меня не покидало ощущение, что Вивиан расценивает мою необходимость заниматься домашними делами — и выписки по кредитке — как своего рода заслуженную кару.

С тех пор, как я занялся собственным бизнесом, наши разговоры стали поверхностными. Я почти не рассказывал о том, как идут дела, она вскользь упомянула однажды, что наводит справки о работе на неполный день. Мы говорили о своих родных и перекидывались ничего не значащими фразами о друзьях и соседях. Но чаще всего разговор сводился к Лондон — эта тема всегда была наиболее безопасной. Мы оба чувствовали, что малейшей обиды или неосторожного слова хватит, чтобы вспыхнула ссора.

Четвертое июля^[2] выпало на субботу, и я ни о чем не мечтал так, как расслабиться в этот день и снять стресс. Мне хотелось на время забыть о проблемах с деньгами, счетами и клиентами, игнорирующими мои звонки; хотелось, чтобы умолк тихий голос в моей голове, непрестанно повторяющий, не взять ли мне подработку или не возобновить ли поиск работы в других городах. Чего я хотел, так это на день сбежать из мира взрослых, завершив праздничные выходные романтическим вечером с Вивиан, чтобы возродить чувство, что она по-прежнему верит в меня.

Но праздник праздником, а субботнее утро всегда было «личным временем» Вивиан, и вскоре после пробуждения она ушла на йогу, а оттуда — в тренажерный зал. Я накормил Лондон хлопьями, и мы вдвоем отправились в парк; днем мы втроем побывали на празднике в нашем районе. Для детей были организованы игры, Вивиан болтала с другими мамочками, а я выпил пару бутылок пива в компании папаш. Никого из них я толком не знал. Как и я до недавнего времени, они работали допоздна, и, слушая их рассказы, я постепенно вернулся к мысли о моем финансовом фиаско.

Позднее, когда в небе над бейсбольным стадионом «Боллпарк» расцвели фейерверки, я продолжал ощущать сильное напряжение.

В воскресенье лучше мне не стало.

Я надеялся, что смогу расслабиться, но после завтрака Вивиан объявила, что ей «надо по делам» и ее долго не будет дома. Ее тон, небрежный и в то же время вызывающий, ясно свидетельствовал, что она уходит на целый день и готова стоять на своем.

Я не хотел. С недовольством я смотрел, как она садится в свой внедорожник, и размышлял не только о том, как бы продержаться самому, но и чем развлекать все это время Лондон. В этот миг я вспомнил слоган, который придумал в первый год своей карьеры в рекламном агентстве: «Когда вы в беде и вам нужен хоть кто-нибудь, кто встанет на вашу сторону…»

Слоган предназначался для адвоката, специализирующегося на делах о нанесении телесных повреждений, и хотя коллегия подвергла его дисциплинарному взысканию и лишила лицензии, этот ролик вызвал приток в нашу фирму местных адвокатов, которым требовались рекламные услуги. За все эти заказы отвечал я, ко мне обращались, когда речь шла о рекламе юридических услуг. В результате Питерс заработал кучу денег. Пару лет спустя в «Шарлотт Обзервер» появилась статья, в которой отмечалось, что агентство «Питерс Груп» снискало в мире рекламы славу «назойливого адвоката, бегущего за «скорой помощью» с предложением услуг пострадавшему», и руководителей нескольких банков и агентств недвижимости это сравнение покоробило. Питерс нехотя свернул сотрудничество с частью клиентов, а годы спустя порой сетовал, что его принудили к этому те же банки, которые он без проблем использовал, по крайней мере, когда речь шла о выставлении счетов за рекламные услуги.

Итак, я в беде, и мне нужен хоть кто-нибудь, кто встанет на мою сторону… и я принял спонтанное решение навестить своих родителей.

Если и они не встанут на мою сторону, значит, я в беде.

Я с трудом могу представить себе мою маму без фартука. По-моему, она убеждена, что фартук в домашних условиях — такой же обязательный предмет женского гардероба, как бюстгальтер или трусы. Взрослея, мы с Мардж видели ее в фартуке, когда спускались к завтраку; она надевала его сразу же, как только входила в дом после работы, и не снимала еще долгое время после того, как заканчивался ужин и на кухне был наведен порядок. На мои вопросы, зачем ей фартук, она отвечала, что ей нравятся карманы, или что в нем ей теплее, или что она, решив выпить чашку кофе без кофеина, может не опасаться пролить его на одежду.

Лично я считаю, что это просто причуда, однако благодаря ей проще простого выбирать маме подарки на Рождество и день рождения. С годами коллекция фартуков мамы неуклонно растет. У нее есть фартуки всех цветов, длин и фасонов, для всех времен года, фартуки с лозунгами, фартуки, которые мы с Мардж сами шили для нее в детстве, фартуки с именем «Глэдис», написанным на ткани по трафарету, есть даже пара фартуков с кружевом, но мама считает их слишком кокетливыми и потому не носит. Мне точно известно, что на чердаке аккуратно сложенными фартуками заполнено семь коробок, и еще два кухонных шкафчика целиком отданы под мамину коллекцию. Для нас с Мардж всегда было загадкой, как мама выбирает, какой фартук надеть сегодня, или как находит тот, что искала среди всех остальных.

Своей привычке носить фартук она не изменила и после того, как вышла на пенсию. Мама работала не потому, что любила свою работу, а потому, что семье требовались деньги. И как только отошла от дел, сразу же вступила в клуб садоводов, занялась волонтерской деятельностью в центре для пожилых людей и активно участвовала в работе общества «Красная шляпа»^[3]. Как и у Вивиан и Лондон, у мамы, видимо, был спланирован каждый день недели, она занималась тем, что доставляло ей удовольствие, и у меня сложилось отчетливое впечатление, что в последние несколько лет ее фартуки стали ярче. Простые и скучные фартуки лежали теперь на дне ящика, а сверху были разноцветные, в цветах, птичках и с надписями вроде «На пенсии: молода сердцем, а в остальных местах — постарше».

Когда мы с Лондон приехали к родителям, на маме был фартук в красно-синюю клетку — я невольно отметил, что на нем нет карманов. Ее лицо осветилось при виде моей дочери. С годами она все меньше напоминает маму, которую я знал раньше, и все больше — бабушку, которую Норман Рокуэлл изобразил бы для обложки «Сатердей ивнинг пост». Мама розовощекая, уютная и мягкая, и потому без слов ясно, что Лондон тоже счастлива видеть ее.

Поездка удалась, к тому же Лиз с Мардж были у родителей в гостях. После кратких приветствий с объятиями и поцелуями внимание всех присутствующих было безраздельно отдано моей дочери, а я словно стал невидимкой. Лиз подхватила Лондон на руки, едва она вбежала в дом, а Лондон все это время не переставая тараторила. Мардж и Лиз внимали каждому ее слову, а когда я уловил в этой скороговорке упоминание о «кексиках», то понял, что Лондон как минимум пару часов будет не до меня. Она обожала что-нибудь выпекать — как ни странно, ведь в этом занятии с неизбежно рассыпанной мукой и сахаром Вивиан не находила ничего приятного.

— Как прошел День независимости? — спросил я у мамы. — Ходили с папой смотреть фейерверки?

— Нет, остались дома, — ответила она. — Слишком уж много повсюду народу и машин. А вы как отпраздновали?

— Как обычно. Сначала сходили на праздник в нашем районе, потом на бейсбольный стадион.

— И мы тоже! — подхватила Лиз. — Надо было пойти вместе. Мы могли бы договориться заранее.

— Извини, не додумался.

— Тебе понравился фейерверк, Лондон? — поинтересовалась Мардж.

— Очень-очень, просто супер! Только было ужасно громко!

— Да уж.

— А теперь мы будем печь кексики?

— Конечно, милая.

Как ни странно, мама не составила им компанию — вместо этого она задержалась со мной, а когда остальные скрылись в кухне, расправила перед своего фартука. Как делала всегда, когда нервничала.

— У тебя все в порядке, мама?

— Ты должен с ним поговорить. Ему надо к врачу.

— Почему? Что случилось?

— Боюсь, что у него рак.

Насчет рака мама всегда высказывается с полной определенностью, называя его не болезнью и даже не онкологией, а раком. Сама мысль о раке приводит ее в ужас. Он отнял жизнь у ее родителей и ее старших братьев. С тех пор рак стал постоянно возобновляющейся темой разговоров с мамой, воплощенным злом, ждущим случая, чтобы нанести удар, когда его меньше всего ждут.

— Почему ты решила, что у него рак?

— Потому что при раке бывают трудности с дыханием. Так было с моим братом. Сначала рак отнимает дыхание, а потом и жизнь.

— Твой брат выкуривал по две пачки в день.

— А твой отец не курит. Но на днях с трудом отдышался.

Впервые я заметил, что естественный румянец на ее щеках поблек.

— Почему же ты мне не сказала? Что случилось?

— Вот как раз сейчас я и говорю, — ответила она и тяжело вздохнула. — В четверг после работы он сидел на веранде. Я готовила ужин, и, хотя жара стояла несусветная, твоему отцу втемяшилось в голову переставить ту кадку с японским кленом с одного конца веранды на другой — мол, чтобы солнце не пекло.

— В одиночку?

Я бы не мог сдвинуть эту штуковину ни на дюйм. Она весила как минимум несколько сотен фунтов. И даже больше.

— Ну да, — ответила мама, словно мой вопрос прозвучал глупо. — Передвинул, а потом несколько минут не мог отдышаться.

— Ничего странного. Любой после такого отдышался бы с трудом.

— Но не твой отец.

Я согласился с ней.

— И что было потом?

— Я же только что сказала.

— Долго он приходил в себя?

— Даже не знаю… пожалуй, пару минут.

— Отлеживался на диване?

— Нет, вел себя как ни в чем не бывало. Взял пива и включил какой-то матч.

— Ну, если ему кажется, что все в порядке…

— Ему надо к врачу.

— Ты же знаешь, он не выносит врачей.

— Вот поэтому ты и должен с ними поговорить. Слушать меня он больше не желает. Упирается, как пробка в сточной трубе, забитой потрохами и жиром, а сам уже сколько лет не был у врача.

— Так он, наверное, и меня слушать не станет. А Мардж ты просила?

— Она сказала, что теперь твоя очередь.

Ну спасибо тебе, сестренка.

— Ладно, я поговорю с ним.

Она кивнула, но по ее отсутствующему выражению лица я понял, что в мыслях у нее по-прежнему только рак.

— А где Вивиан? Она не приедет?

— Сегодня мы вдвоем с Лондон. У Вив какие-то дела.

— А-а, — отозвалась мама. Она знала, что означают эти «дела». — Твой отец, наверное, все еще в гараже.

К счастью, в тени гаража температура была чуть более приемлемой для меня, человека, привыкшего к офисам с кондиционерами. А мой отец, похоже, даже не замечал, что сегодня жарко, а если и замечал, то не жаловался. Гараж был его святилищем, и я, войдя туда, уже в который раз восхитился царящим в нем порядком и в то же время загроможденностью. Инструменты, развешанные по стенам, коробки с проводами и разными запчастями, названия которых я даже не знал, самодельный верстак с ящиками, полными всевозможных гвоздей, шурупов, гаек, какие только существуют в природе, детали двигателей, удлинители, садовый инвентарь — все было разложено по местам. Я всегда считал, что особенно комфортно отец чувствовал бы себя в пятидесятых годах двадцатого века или еще раньше, во времена первых переселенцев.

Мой отец — человек рослый, широкоплечий, с мускулистыми руками и русалкой, наколотой на предплечье, — памятью о службе на флоте. В детстве он казался мне великаном. В одной и той же компании он проработал сантехником почти тридцать лет, но, по-моему, был способен починить что угодно. Протекающие окна и крыши, неисправные газонокосилки и телевизоры, насосы — для него не имело значения, что чинить, он угадывал, что надо сделать и с какой именно деталью, чтобы все вновь заработало. Об автомобилях он знал все — правда, только о произведенных до эпохи всеобщей компьютеризации — и в выходные обычно латал кузов «Форда Мустанг» 1974 года, который сам отреставрировал двадцать лет назад и до сих пор ездил на нем на работу. Помимо верстака, он своими руками сделал множество вещей для дома: настил на заднем дворе, кладовку, туалетный столик для мамы, кухонные шкафы. В любую погоду он носил джинсы и рабочие ботинки и колоритно бранился, отдавая предпочтение не прилагательным, а глаголам. Нечего и говорить о том, что он был равнодушен к поп-культуре и ни минуты не смотрел то, что называют «реалити-ТВ». Он требовал, чтобы ужин на столе ждал ровно в шесть, а после уходил в гостиную смотреть какой-нибудь матч. По выходным, помимо ухода за газоном, он работал в саду или в гараже. Терпеть не мог нежности. Даже со мной он всегда здоровался, пожимая руку, и я всякий раз чувствовал мозоли на его ладони и силу, с которой он сжимает мои пальцы.

Я нашел отца в гараже, из-под «Мустанга» торчали только его ноги. Общаться с ним здесь было все равно что с манекеном, брошенным на складе.

— Привет, пап.

— Кто там?

Лет в шестьдесят пять отец начал понемногу терять слух.

— Это я, Расс.

— Расс? Какого черта ты здесь делаешь?

— Вот, решил привезти Лондон повидаться. Она в доме с мамой, Мардж и Лиз.

— Шустрая девчушка, — буркнул он. На боґльшую похвалу из уст моего отца не стоило рассчитывать, хотя он и обожал Лондон. Особенно ему нравилось смотреть очередной матч вместе с внучкой, сидящей у него на коленях.

— Мама говорит, на днях ты никак не мог отдышаться. Она считает, что тебе надо к врачу.

— Зря она беспокоится.

— Когда ты в последний раз был у врача?

— Не знаю, может, год назад. Он сказал, я здоров, как бык.

— Мама считает, что прошло гораздо больше времени.

— Может, и так…

Я увидел, как он ощупал несколько ключей, разложенных возле его бедра, и выбрал один из них. Намек я понял: мне следовало сменить тему.

— А что с машиной?

— Где-то масло подтекает. Вот, пытаюсь понять. Наверное, что-то с фильтром.

— Разберешься.

А вот я бы даже не нашел этот самый масляный фильтр. Мы совершенно разные — я и мой отец.

— Как идет бизнес? — спросил он.

— Медленно, — признался я.

— Так я и думал. Нелегко начинать свой бизнес.

— Может, посоветуешь что-нибудь?

— Нечего мне советовать. Я толком и не знаю, чем ты занимаешься.

— Мы же об этом сто раз говорили. Я придумываю рекламные кампании, пишу сценарии для роликов, разрабатываю печатные и цифровые рекламные материалы.

Он наконец выбрался из-под машины, его руки были все в масле, под ногти забилась грязь.

— Те ролики с машинами — твоя работа? Где какой-то тип орет-надрывается про последнее выгодное предложение?

— Нет.

На этот вопрос я уже отвечал.

— Видеть эту рекламу не могу. Слишком уж громкая. Сразу приходится убирать звук.

Вот одна из причин, по которой я уговаривал дилеров не делать голоса в рекламе столь громкими — большинство зрителей убирают звук так же, как мой отец.

— Знаю, ты мне говорил.

Он медленно выпрямился. Наблюдать, как отец поднимается, было все равно что следить, как образуется гора в результате столкновения тектонических плит.

— Говоришь, Лондон здесь?

— Она в доме.

— И Вивиан, наверное, тоже.

— Нет. Она сегодня занята.

Он продолжал вытирать руки тряпкой.

— Всякими женскими штучками?

Я улыбнулся. С точки зрения моего отца — в глубине души консервативного сексиста, — к «женским штучкам» относилось практически все, чем занималась мама: от стряпни и уборки до вырезания купонов и поездок в магазин за продуктами.

— Да, женскими штучками.

Он кивнул, считая это объяснение исчерпывающим.

— Я говорил тебе, что Вивиан подумывает снова выйти на работу?

— Хм-м.

— Дело не в том, что нам не хватает денег. Знаешь, она уже давно об этом говорит. Конечно, после того, как Лондон пойдет в школу.

— Хм-м.

— Думаю, так будет лучше для нее. На неполный день. А то заскучает.

— Хм-м.

Я замялся.

— А ты что думаешь?

— О чем?

— О новой работе для Вивиан. И моем новом агентстве.

Он почесал за ухом, явно чтобы выиграть время.

— А тебе никогда не приходило в голову, что, может, ты зря бросил работу?

Мой отец, хотя и является для меня олицетворением мужественности, не любил рисковать. Для него стабильная работа и регулярная зарплата значительно важнее преимуществ собственного бизнеса. Семь лет назад бывший владелец компании, в которой работал отец, предложил ему выкупить ее. Отец отклонил предложение, и бизнес перешел к другому работнику, более молодому и предприимчивому.

Честно говоря, я не ждал от отца советов насчет карьеры. Эти вопросы находятся вне его ведения, но я ничего не имею против. Его жизнь слишком отличалась от моей: если я продолжил учебу сразу после школы, то он пошел служить на эсминце у берегов Вьетнама. В девятнадцать он женился, отцом стал в двадцать два, а через год после этого его родители погибли в автомобильной аварии. Он работал руками, я — головой, и если его представления о мире, поделенном на белое и черное, добро и зло, — кое-кому могут показаться примитивными, они, в сущности, выражают взгляды на то, каким должен быть жизненный путь настоящего мужчины. Женись. Люби жену и относись к ней с уважением. Заведи детей и научи их ценить труд. Делай свое дело. Не жалуйся. Помни, что семья — в отличие от большинства людей, которых ты встретишь в жизни — всегда будет рядом. Чини то, что можно починить, а что нельзя — выбрасывай. Будь хорошим соседом. Люби внуков. Поступай по совести.

Хорошие правила. Замечательные. Они в большинстве своем остаются неизменными на протяжении всей его жизни. Но одно из них отвергнуто и уже не значится в его списке. Отец был воспитан в южной баптистской вере, и все наше детство мы с Мардж посещали и вечерни в среду, и дневные церковные службы в воскресенье. Каждое лето на каникулах мы занимались в библейской школе, и вопрос о том, бывать в церкви или нет, для моих родителей никогда не стоял. Как и все прочие, это правило продолжало действовать, пока Мардж не объявила моим родителям, что она лесбиянка.

Могу лишь догадываться, как волновалась Мардж. Мы росли в лоне церкви, считающей гомосексуализм грехом, и моим родителям привили точно такие же взгляды — или, пожалуй, даже более строгие, ведь они относились к другому поколению. В конце концов мой отец обратился к пастору — из тех, что вечно пугал прихожан адскими муками за совершение грехов. Пастор объявил отцу, что Мардж выберет жизнь во грехе, если покорится своей натуре, и что родители обязательно должны привести ее в церковь, дабы не лишать ее надежды обрести милость Божию.

Моего отца по праву можно назвать резким, порой жестким и грубым, но своих детей он всегда любил. И верил в них, поэтому, когда Мардж сказала ему, что не выбирала свой образ жизни, а родилась такой, он только кивнул, сказав, что любит ее, и с этого дня наша семья перестала бывать в церкви.

Думаю, в мире есть немало людей, которые могли бы многому научиться у моего отца.

— Паршиво выглядишь, — сказала мне Мардж. Мы отнесли кексы на веранду, пока мама, Лиз и Лондон пекли очередную партию. Отец сидел в гостиной, смотрел, как играют «Атланта Брейвс», и наверняка ждал, что Лондон вскоре составит ему компанию. Она звала его дедулей, и это меня всегда умиляло.

— Умеешь ты подбодрить, даже настроение поднимается.

— Просто говорю то, что думаю. У тебя нездоровый цвет лица.

— Это от усталости.

— О, значит, ошиблась, — отозвалась она. — И дело не в том, что я хорошо тебя знаю и вижу, когда ты врешь. У тебя стресс.

— Небольшой.

— Не ладится с бизнесом?

Я поерзал на стуле.

— Напрасно я думал, что будет легко найти клиентов.

— Еще появятся. Просто дай им время. — Не дождавшись ответа, она спросила: — А что думает Вивиан?

— Об этом мы с ней почти не разговариваем.

— Что так? Ведь она твоя жена.

— Не хочу, чтобы она волновалась. Пожалуй, поговорю с ней, когда смогу сообщить хоть что-нибудь хорошее.

— Видишь? Вот в чем твоя ошибка. Вивиан должна быть тем самым человеком, с которым ты мог бы говорить о чем угодно.

— Наверное.

— Наверное? Вам обоим давно пора поработать над этим. Сходить к семейному психологу, например.

— Может, нам стоило бы записаться на прием к Лиз. Она ведь психотерапевт.

— Она тебе не по карману. Ты же вообще не зарабатываешь.

— Вот теперь мне намного легче.

— А ты предпочел бы, чтобы я приукрашивала действительность?

— Как бы заманчиво это ни звучало, я пас.

Она засмеялась.

— Суть в том, что я уже не раз видела подобное.

— Что видела?

— Одни и те же ошибки, которые люди совершают, начиная свое дело. — Она попробовала кекс. — Избыток оптимизма, когда речь идет о доходах, и недостаток пессимизма, когда дело касается затрат на бизнес или хозяйство. Или, в твоем случае, кредитки.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, привет! А Вивиан и ее походы «по делам»? Выписка, приходящая в середине месяца? Мы же ведем этот разговор далеко не в первый раз.

— Баланс немного превышен, — нехотя признал я.

— Тогда послушай совета твоей сестры с дипломом бухгалтера: откажись от кредитки. Или хотя бы установи лимит.

— Не могу.

— Почему?

— Потому что я обещал Вивиан, что ее жизнь не изменится.

— С чего вдруг тебе взбрело в голову такое обещать?

— Потому что она не должна страдать.

— Ты ведь понимаешь, насколько по-дурацки это звучит, да? Меньше бегать по магазинам — еще не значит страдать. Вы должны быть партнерами, играть в одной команде, особенно в трудные времена.

— Мы и так в одной команде. И я люблю ее.

— Знаю, что любишь. Если уж на то пошло, ты любишь ее слишком сильно.

— Так не бывает.

— Ага, но… в общем, я просто хочу сказать, что быть ее мужем не всегда легко.

— Это потому, что она женщина.

— Тебе напомнить, с кем ты разговариваешь?

Я замялся.

— Думаешь, я сделал ошибку? С собственным бизнесом?

— Не стоит себя винить сейчас. У тебя все равно не было выбора, разве что уехать чуть ли не на другой конец страны. Мне кажется, что постепенно все наладится.

Именно это мне и было нужно. Но пока она говорила, я невольно задумался, что хотел бы услышать эти слова от Вивиан, а не от своей сестры.

— Я так понимаю, кулинарные курсы тебе еще не надоели? — спросил я у Лиз полчаса спустя. На прошлое Рождество я подарил ей сертификат на пробные уроки по кулинарии под названием «Мечта шеф-повара», и они ей настолько понравились, что она продолжала посещать их. К тому времени я уже доедал второй кекс. — Очень вкусно.

— Это в основном заслуга твоей мамы. Мы редко что-то печем. Сейчас изучаем французскую кухню.

— Вроде эскарго и лягушачьих лапок?

— В том числе.

— И ты это ешь?

— Не поверишь, но они повкуснее этих кексов.

— Еще не уговорила Мардж походить на курсы с тобой за компанию?

— Нет, но это ничего. Я не прочь какое-то время побыть одна. И потом, это же всего один раз в неделю. Тут и говорить не о чем.

— Кстати, о Мардж: она считает, что я тряпка.

— Просто она беспокоится за тебя, — объяснила Лиз. Длинные темно-русые волосы, миндалевидные глаза оттенка кофе и покладистый нрав — она подходила скорее под типаж старосты, чем лидерши команды поддержки, но, на мой взгляд, именно этим и объяснялась ее привлекательность. — Она понимает, насколько тебе сейчас тяжело, потому и волнуется. А как дела у Вивиан?

— Все в порядке, но и ей нелегко. А я просто хочу, чтобы со мной она была счастлива.

— Хм-м.

— То есть?

— А что я должна была сказать?

— Ну, не знаю. Возразить мне? Дать совет?

— С какой стати?

— Ты же как-никак психолог.

— Ты не пациент. И даже будь ты пациентом, вряд ли я смогла бы помочь.

— Это еще почему?

— Потому что на терапию ходят не для того, чтобы изменить кого-то другого. А в попытках изменить самого себя.

К машине я вел Лондон за руку.

— Только маме не говори, что я съел два кекса, ладно?

— Почему?

— Потому что мне вредно, а я не хочу, чтобы она расстраивалась.

— Ладно, — согласилась она. — Не скажу. Обещаю.

— Спасибо, детка.

В шесть часов мы с Лондон вернулись, привезя с собой партию ванильных кексиков, и обнаружили, что дома никого нет.

Я отправил Вивиан сообщение, спрашивая, где она, на что получил ответ: «Осталась пара дел, скоро приеду». Ответ раздражал своей уклончивостью, но прежде, чем я успел написать еще одно сообщение, Лондон потащила меня за рукав к розовому трехэтажному «Дому мечты» для Барби, который возвышался у нас в углу гостиной.

Лондон обожала Барби, души в ней не чаяла. У нее было семь кукол Барби, два розовых кабриолета и пластмассовая коробка нарядов, которых хватило бы на целый торговый центр. По-видимому, Лондон ничуть не смущало, что все куклы носят одно и то же имя; еще больше меня удивляла уверенность дочки в том, что всякий раз, переходя из одной розовой комнаты трехэтажного «Дома мечты» в другую или сменяя занятие, Барби обязательно надо переодеться. Это происходило примерно каждые тридцать пять секунд. И еще больше, чем самой переодевать Барби, Лондон нравилось, когда за нее это делал папа.

В течение следующих полутора часов я провел, по кукольным меркам, целых четыре дня, только и делая, что переодевая Барби.

По-вашему, это бессмысленно? По-моему, тоже. Вероятно, тут есть какая-то связь с теорией относительности, но Лондон, похоже, не заботило, скучно мне или нет, лишь бы я продолжал переодевать кукол. Не волновало ее и другое — понимаю ли я причины, по которым она выбирает конкретную одежду. Помню, ближе к вечеру, когда в игре наступил третий день, я потянулся за зелеными брючками, и Лондон покачала головой:

— Нет, папа! Я же сказала: на кухне на ней должны быть надеты желтые брюки.

— Почему?

— Потому что она на кухне.

М-да.

Наконец я услышал, как к дому подъехал внедорожник Вивиан. В отличие от моего «Приуса» его расход бензина ужасал, зато он был большой, надежный, а Вивиан на это заявляла: водить гораздо более экономичный минивэн она не согласится ни за что.

— Мама приехала, детка, — сообщил я и вздохнул с облегчением, когда Лондон кинулась к двери, открыла ее и радостно произнесла: «Мамочка!» Прежде чем последовать за дочерью, я наскоро навел порядок в углу, где мы играли. К тому времени, как я вышел на крыльцо, Вивиан уже держала на руках Лондон, багажник был открыт, и я произвел беглый осмотр. Волосы Вивиан стали заметно короче, до плеч, и были подстрижены, как во время нашего знакомства.

Она улыбнулась мне, щурясь от угасающего летнего солнца.

— Дорогой! — позвала она. — Пакеты не захватишь?

Я спустился с крыльца, слушая щебет Лондон, рассказывая Вивиан, как прошел день. Когда я приблизился, Вивиан опустила Лондон на землю. По выражению ее лица я понял, что она ждет реакции.

— Ух ты! — Я поцеловал ее. — Сразу столько воспоминаний!

— Нравится? — спросила она.

— Очень красиво. Но как ты умудрилась подстричься в воскресенье? Неужели нашлась работающая парикмахерская?

— В центре есть салон, который работает по воскресеньям. Я наслушалась об одном из их мастеров, вот и решила попробовать.

Почему она не упомянула об этом утром, я понятия не имел. Но заметил, что она успела и на маникюр…

— Мне тоже нравится, мамочка! — вмешалась Лондон, прервав мои размышления.

— Спасибо, детка.

— А я сегодня у бабули пекла кексики.

— Да ты что!

— Такие вкусные! Папа целых два съел!

— Правда?

Моя дочь закивала, явно забыв о нашей договоренности.

— А дедуля — четыре!

— Наверное, и вправду вкусные. — Вивиан улыбнулась и забрала из салона пару пакетов полегче. — Ты не поможешь мне отнести покупки?

— Ладно. — Лондон взяла пакеты и направилась к крыльцу. А я заметил озорную улыбку на лице Вивиан — похоже, она была в настроении.

— Два кекса, значит?

— Ну, что я могу сказать? — Я пожал плечами. — Было вкусно.

Она достала еще несколько пакетов и четыре из них вручила мне.

— Похоже, вы вдвоем сегодня отлично провели время.

— Да, развлекались как могли, — согласился я.

— Как твои родители?

— У них все в порядке. Мама опять беспокоится, что у отца рак. Говорит, на днях никак не мог отдышаться.

— Ничего хорошего.

— Это только верхушка айсберга, но я уверен, что беспокоиться не о чем. Мне показалось, что с ним все в порядке. Конечно, в чем-то мама права. Ему стоило бы провериться.

— Дай мне знать, когда соберешь табун диких лошадей, который поможет тебе дотащить его до врача. Хочу сделать фото. — Она подмигнула и бросила взгляд на входную дверь. — Может, принесешь все остальное? — спросила она. — Хочу поболтать с Лондон.

— Конечно, — кивнул я.

Она поцеловала меня еще раз, и я ощутил ее влажные губы на своих губах. Определенно заигрывает.

— Там на заднем сиденье остались еще пакеты.

— Ничего, заберу.

Она отошла, а я принялся собирать пакеты с продуктами.

Но там были не продукты. Вместо них все заднее сиденье было завалено пакетами из элитных магазинов, и у меня упало сердце. Не удивительно, что Вивиан в прекрасном настроении.

Сердце щемило. Я в три захода разгрузил внедорожник. Пакеты из торговых центров я оставил на обеденном столе и уже заканчивал раскладывать купленные продукты, когда на кухню вышла Вивиан. Открыв шкаф, она достала пару бокалов и направилась к холодильнику для вина.

— По-моему, выпить тебе требуется больше, чем мне, — сообщила она, разливая вино. — Лондон сказала, что ты играл с ней в Барби.

— Играла она. А я заведовал гардеробом.

— Как я тебя понимаю! Сама вчера была на твоем месте. — Она подала мне бокал и сделала глоток. — Как Мардж и Лиз?

Тон почти не изменился, но я понял, что ответ ее нисколько не интересует. Вивиан относилась к Мардж так же, как Мардж к ней, именно поэтому Вивиан лучше ладила с Лиз. Но, несмотря на вежливое и дружеское общение, Вивиан и Лиз были не особенно близки друг с другом.

— У них все замечательно. Лондон очень нравится общаться с ними.

— Знаю.

Я указал в сторону обеденного стола.

— Вижу, у тебя был шопинг.

— Лондон нужны несколько летних платьиц.

Моя дочь, как и жена, выходила из дома, наряженная так, словно сошла со страниц модного каталога.

— А я думал, ты уже купила ей летнюю одежду.

Она вздохнула:

— Прошу, не начинай.

— Что не начинать?

— Опять цепляться ко мне из-за шопинга. Ужасно надоело это слышать.

— Я к тебе и не цеплялся.

— Ты серьезно? — спросила она с раздражением. — Ты делаешь это, даже когда я использую шанс закупиться на распродажах. И потом, мне тоже была нужна пара новых костюмов — у меня на этой неделе собеседования.

На секунду мне показалось, что я ослышался.

— Собеседования? На этой неделе?

— А почему, по-твоему, я ношусь целый день по городу как сумасшедшая? — Она покачала головой, будто удивлялась, что до меня до сих пор не дошло. — Кстати, вспомнила: ты ведь побудешь с Лондон, да? Во вторник днем и в среду утром? Часа три? Мне предстоит целый ряд собеседований с руководством компании.

— Эм-м… да, пожалуй, — кивнул я, все еще пытаясь осознать слово «собеседование». — Когда ты об этом узнала?

— Сегодня.

— В воскресенье? В праздничные выходные?

— Поверь, я удивилась не меньше, чем ты. В пятницу у них в офисе вообще никого не было. Я как раз ехала делать прическу, когда они со мной связались.

— Почему же не позвонила мне?

— Потому что после такого разговора я начала метаться по делам, сама не веря, что это правда. Невероятно, да? Думаю, это надо отпраздновать. Хочешь посмотреть, что я купила?

Не дожидаясь ответа, она направилась к столу, достала два костюма, серый и черный, и набросила их на спинки стульев.

— Ну, как тебе?

— Очень стильно, — ответил я, стараясь отвести взгляд от ценников, но не смог. Желудок охватила судорога. Перед глазами заплясали долларовые значки.

— Ткань первоклассная, от покроя я в восторге, — продолжала она. — А вот это я купила к ним… — Она вынула из очередного пакета четыре блузки и приложила их по очереди сначала к одному костюму, потом к другому. — Блузки сочетаются с обоими — я старалась сэкономить на чем только могла.

Я не знал, что на это сказать, и перевел тему:

— Я так и не понял, как вышло, что тебе уже назначили собеседования. Ты же совсем недавно говорила, что всего лишь наводишь справки.

— Мне повезло, — объяснила она.

— То есть?

— Пару недель назад я звонила Робу — сказать, что подумываю вернуться в пиар, и он пообещал сообщить мне, если найдет что-нибудь подходящее. А потом я позвонила моему бывшему боссу в Нью-Йорк — помнишь его?

Я кивнул. Этого типа мы видели чуть ли не каждый вечер по телевизору.

— В общем, он пообещал что-нибудь придумать. На многое я не рассчитывала, но он, видимо, поговорил со своим менеджером, а этот менеджер в итоге перезвонил мне. Так получилось, что он знает одного человека, который знаком с другим человеком, и в прошлый понедельник я уже говорила насчет работы с одним из вице-президентов, а она попросила меня предоставить резюме и три рекомендательных письма.

— Ты занимаешься этим вопросом с понедельника? И ничего мне не сказала?

— Я не думала, что из этого что-нибудь выйдет.

— А по-моему, ты должна была представлять, чем все может кончиться.

— Ой, прекрати! Как будто в таком деле можно хоть что-то знать наперед. — Она принялась убирать блузки. — Кстати, за третью рекомендацию пришлось побороться. Мне хотелось, чтобы ее дала местная знаменитость, но я не знала, согласится ли он. Но он, конечно, не отказался, и к среде у меня уже были все необходимые бумаги.

— Говоришь, это работа в сфере пиара?

— Я буду работать не столько на компанию, сколько на одного из ее руководителей. По-видимому, он дает множество пресс-конференций и интервью. На побережье реализуется сразу несколько его проектов, что защитники окружающей среды всегда воспринимают в штыки. Вдобавок у него теперь превосходный общественно-доступный канал, он все активнее участвует в политической жизни и стремится всегда оставаться в струе.

— И кто этот руководитель?

Она помолчала, водя пальцами по новому костюму.

— Прежде, чем я тебе скажу, не забывай, что мне еще даже не предложили работу. И я не знаю точно, возьмусь ли за нее. Надо уточнить детали.

— И все-таки, почему ты ничего не сказала мне?

— Не хотела тебя расстраивать.

— С какой стати мне расстраиваться?

Она стала убирать костюмы в пакеты.

— Просто ты его знаешь. Ты работал над одной из рекламных кампаний для него.

Факты мгновенно сложились у меня в голове в единое целое.

— Уолтер Спаннермен?

Она смутилась.

— Да.

Я вспомнил, как он отравлял мне жизнь, вспомнил его пристрастие к красивым женщинам и ничуть не удивился тому, что Вивиан вызвала у него интерес.

— Ты ведь знаешь, что он дрянь? Как и его компания?

— Потому ему и понадобился постоянный сотрудник, который будет заниматься пиаром.

— И ты готова работать с таким человеком?

— Не знаю. Я с ним пока не встречалась. Надеюсь, я смогу понравиться ему.

«При твоей-то внешности? Еще бы!» — подумал я.

— И сколько часов работы в неделю им может понадобиться?

— Вот в этом-то все и дело, — подхватила она. — Это работа на полный день. И видимо, с возможными деловыми поездками.

— На несколько дней?

— А разве бывает по-другому?

— Как же быть с Лондон?

— Я пока еще ничего не знаю. Будем решать проблемы по мере поступления. Если вообще они появятся. А пока можем мы просто выпить? Ты готов на это ради меня?

— Конечно, — ответил я, но одновременно задумался о Спаннермене, его отношениях с Питерсом, и поймал себя на мысли: у кого же Вивиан попросила недостающую рекомендацию?

Но разве могла она так поступить?

Примечания

2

День независимости.

3

От англ. Red Hat Society — основанная в 1998 г. международная социальная организация, ранее объединявшая женщин старше пятидесяти лет, а теперь открытая для всех возрастов. Название навеяно стихами Дженни Джозеф «Когда постарею, носить буду красную шляпу».