Наши за границей

Николай Лейкин (1895)

Знаменитая книга популярнейшего русского писателя Николая Александровича Лейкина (1841–1906), издателя петербургского юмористического еженедельника «Осколки» (именно там печатался А.Чехонте), выдержала до революции 27 изданий. С тех пор она стала ещё смешнее и актуальнее.

Наконец Берлин. Настоящий

Путь от Диршау до Берлина Николай Иванович и Глафира Семёновна проехали без особенных приключений. Они ехали в вагоне прямого сообщения, и пересаживаться им уже нигде не пришлось. Поезд летел стрелой, останавливаясь на станциях, как и до Диршау, не более одной-двух минут, но голодать им не пришлось. Станционные мальчики-кёльнеры разносили по платформе подносы с бутербродами и стаканы пива и совали их в окна вагонов желающим. Глафира Семёновна, отличающаяся вообще хорошим аппетитом, набрасывалась на бутерброды и набивала ими рот во всё время пути. Николай Иванович пил пиво, где только можно, залпом проглатывая по большому стакану, a иногда и по два, и значительно повеселел и даже раз вступил в разговор с каким-то немцем о солдатах. Разговор начался с того, что Николай Иванович кивнул жене на партию прусских солдат, стоящих группою на какой-то станции, и сказал:

— Глаша, смотри, какие немецкие-то солдаты маленькие, худенькие, совсем вроде как бы лиможский скот. Наш казак таких солдат пяток штук одной рукой уберёт.

Сидевший против Николая Ивановича угрюмый немец, усердно посасывающий сигару, услыхав в русском разговоре слова «солдат» и «казак», тотчас же от нечего делать спросил его по-немецки:

— A у вас в России много солдат и казаков?

Николай Иванович, тоже понявший из немецкой фразы только слова «Russland, viel, Soldaten и Kosaken», воскликнул:

— У нас-то? В Руссланд? Филь, филь… Так филь, что просто ужасти. И солдат филь, и казаков филь. И наш казак нешто такой, как ваши солдаты? У вас солдаты тоненькие, клейн, их плевком перешибить, a наш казак — во!.. — сказал он, поднялся с дивана и показал рукой до потолка. — Кулачище у него — во, в три пуда весом.

Николай Иванович сложил руку в кулак и поднёс его немцу чуть не под нос. Немец понял так, что этим кулаком Николай Иванович хочет показать, что в случае войны русские так сожмут в кулак немцев, пожал плечами и, пробормотав: «Ну, это ещё Бог знает», — умолк и прекратил разговор. Николай же Иванович, воспламенившись разговором, не унимался и продолжал доказывать силу казака.

— Ваш солдат нешто может столько шнапс тринкен, сколько наш казак будет тринкен? Вы, немцы, бир тринкен можете филь, a чтоб шнапс тринкен — вас на это нет. Что русскому здорово, то немцу смерть. Наш казак вот такой гляс шнапс тринкен может, из которого дёйч менш бир тринкен, и наш руссиш менш будет ни в одном глазе… A ваш дёйч менш под лавку свалится, у него подмикитки ослабнут. У нас щи да каши едят, a у вас суп брандахлыст да колбасу; наш солдат чёрным-то хлебом напрётся, так двоих-троих дёйч менш свалит, a ваш дёйч солдат на белой булке сидит. Оттого наш русский солдат и силён. Ферштейн?

Немец молчал и улыбался. Николай Иванович продолжал:

— С вашей еды силы не нагуляешь. Мы вот в вашем Кёнигсберге вздумали поесть, эссен, a нам подали котлеты меньше куриного носа; a у нас коммензи в трактире Тестова в Москве, так тебе котлету-то словно от слона выворотят. Ваши котлеты — клайн, a наши котлеты — гросс.

В довершение всего Николай Иванович стал рассказывать немцу о казацкой ловкости на коне и даже стал показывать в вагоне некоторые приёмы казацкой джигитовки.

— A у вас, у дёйч солдат, ничего этого нет, — закончил он и отёр платком выступивший на лбу пот.

— Да что ты ему рассказываешь-то, — заметила мужу Глафира Семёновна. — Ведь он всё равно по-русски не понимает.

— Да ведь я с немецкими словами, так как же не понять! Не бойся, понял, — подмигнул Николай Иванович. — Понял и умолк, потому чувствует, что я правду…

Вечером приехали в Берлин. Поезд, проходя над улицами и минуя громадные дома с вывесками, въехал наконец в блестяще освещённый электричеством вокзал и остановился.

— Вот он, Берлин-то, — воскликнул Николай Иванович. — Тут уж, и не спрашивая, можно догадаться, что это Берлин. Смотри, в вокзале-то какая толкотня. Словно в Нижнем во время ярмарки под главным домом, — обратился он к жене. — Ну, выходи скорей из вагона, a то дальше куда-нибудь увезут.

Они вышли из вагона.

— Багаже где можно взять? Багаже? — сунул Николай Иванович какому-то сторожу квитанцию.

— Weiter, mein Herr, — отмахнулся тот и указал куда-то рукой.

— Багаже… — сунулся Николай Иванович к другому сторожу, и опять тот же ответ.

Пришлось выйти к самому выходу из вокзала. Там, около дверей, стояли швейцары гостиниц, с медными бляхами на фуражках, и приглашали к себе путешественников, выкрикивая название своей гостиницы. Один из таких швейцаров, заслыша русский разговор Николая Ивановича и Глафиры Семёновны, прямо обратился к ним на ломаном русском языке:

— В наш хотель говорят по-русски. В наш хотель первая ранг комната от два марка до двадцать марка!

— Глаша! Слышишь! По-русски болтает! — радостно воскликнул Николай Иванович и чуть не бросился к швейцару на шею: — Голубчик! Нам багаж надо получить. По-немецки мы ни в зуб, и уж претерпели в дороге от этого, яко Иов многострадальный! Три немецких полтинника на чай, выручи только откуда-нибудь багаж.

— Можно, можно, ваше превосходительство. Давайте ваш квитунг и садитесь в наша карета, — отвечал швейцар.

— Вот квитанция. Да кроме того, надо саквояжи и подушки получить. Мы растерялись в дороге и забыли в вагоне все наши вещи.

Николай Иванович передал швейцару происшествие с саквояжами.

— Все сделаю. Садитесь прежде в наша карета, — приглашал швейцар.

— Да нам не нужно кареты, мы не останемся в Берлине; мы побудем на вокзале и в Париж поедем. Нам не нужно вашей гостиницы, — отвечала Глафира Семёновна.

— Тогда я не могу делать ваш комиссион. Я служу в хотель.

Швейцар сухо протянул квитанцию обратно.

— Да уж делайте, делайте! Выручайте багаж и вещи! Мы поедем к вам в гостиницу! — воскликнул Николай Иванович. — Чёрт с ними, Глаша! Остановимся у них в гостинице и переночуем ночку. К тому же, теперь поздно. Куда ехать, на ночь глядя? Очень уж я рад, что попался человек, который по-русски-то говорит, — уговаривал он жену и прибавил швейцару: — Веди, веди, брат, нас в твою карету!

Через четверть часа супруги ехали по ярко освещённым улицам Берлина в гостиницу.

— Не поезжай к ним в гостиницу — ни подушек, ни саквояжей своих не выручили бы и опять как-нибудь перепутались бы. Без языка — беда, — говорил Николай Иванович, сидя около своих вещей.