Наши за границей

Николай Лейкин (1895)

Знаменитая книга популярнейшего русского писателя Николая Александровича Лейкина (1841–1906), издателя петербургского юмористического еженедельника «Осколки» (именно там печатался А.Чехонте), выдержала до революции 27 изданий. С тех пор она стала ещё смешнее и актуальнее.

Где же мы?

Глафира Семёновна утром проснулась первой, открыла глаза, потянулась под жиденьким пуховиком, заменяющим в Германии тёплое одеяло, и проговорила:

— Николай Иваныч, ты не спишь?

В ответ на это послышался лёгкий всхрап, и скрипнула кровать. Николай Иванович перевернулся на другой бок.

— Коля, вставай. Пора вставать. Смотри, как мы проспали: одиннадцатый час. Когда же мы будем осматривать город? Ведь надо умыться, одеться, чаю напиться, послать за нашим багажом и отыскать наши саквояжи и подушки. Ведь здесь, в Берлине, мы решили пробыть только один день.

Николай Иванович что-то промычал, но не пошевелился. Жена продолжала его будить:

— Вставай! Проспишь полдня, так много ли тогда нам останется сегодня на осмотр города?

— Сегодня не осмотрим, так завтра осмотрим. Куда торопиться? Над нами не каплет, — пробормотал муж.

— Нет, нет, уж как ты там хочешь, a в немецкой земле я больше одного дня не останусь! Поедем скорей в Париж. Что это за земля, помилуйте! Ни позавтракать, ни пообедать нельзя настоящим манером без телеграммы. Питайся одними бутербродами. Всухомятку я не привыкла.

Глафира Семёновна быстро встала с постели и принялась одеваться. Николай Иванович протянул руку к ночному столику, вынул из портсигара папиросу, закурил её и продолжал лежать, потягиваясь и покрякивая.

— Да и сегодня прошу тебя сделать как-нибудь так, чтобы нам здесь можно было пообедать настоящим манером с говяжьим супом и горячими бифштексами или котлетами, — просила Глафира Семёновна мужа. — Здесь такой обычай, чтоб обедать проезжающим по телеграмме, — ну, пошли им в гостиницу откуда-нибудь телеграмму, закажи обед — ну их, пусть подавятся.

— В гостинице-то, я думаю, можно обедать и без телеграмм. Телеграммы только для станций на железных дорогах, — отвечал муж.

— Всё-таки пошли телеграмму. Расход невелик, a, по крайней мере, тогда пообедаем наверняка… Телеграмму я тебе сама напишу. Я знаю как… «Хотель Берлин… Дине ин фир ур», — и потом нашу фамилию. Даже и не дине, — поправилась Глафира Семёновна. — Дине — это по-французски, a по-немецки — митаг. «Митаг ин фир ур», — вот и всё.

— Лучше же прежде спросить кёльнера. Я уверен, что для Берлина телеграммы не надо, — стоял на своём Николай Иванович.

— Ну, это если спрашивать, так наверное перепутаешься. Скажут — «да», a потом окажется, что нет, — и сиди голодом. Беда за границей без языка. Вот ежели бы мы говорили по-немецки настоящим манером.

— Вдвоём-то как-нибудь понатужимся.

— Нам и так придётся много натуживаться. Багаж надо добывать, саквояжи и подушки разыскать. Да что ж ты валяешься-то! Вставай… Смотри, уж одиннадцать часов!

Глафира Семёновна возвысила голос и сдёрнула с мужа пуховик. Муж принялся одеваться.

Через несколько минут супруги умылись, были одеты и звонили кёльнеру. Тот явился, поклонился и встал в почтительной позе.

— Самовар, — обратился к нему Николай Иванович. — A тэ не надо. Тэ у нас есть. Цукер тоже есть.

Кёльнер глядел на него во все глаза и, наконец, спросил:

— Tea whnschen Sie, mein Herr?

— He тэ, а просто самовар и без цукер и без тэ. Глаша, как самовар по-немецки?

— Постой… Пусть уж просто чай несёт. Может быть, самовар принесёт?

— Да зачем же, ежели у нас есть свой чай?

— Ничего. Где тут с ним объясняться! Видишь, он ничего не понимает из нашего разговора. Брингензи тэ на двоих. Тэ фюр цвай.

— Wünschen Sie auch Brod und Butter, Madame? — спросил кёльнер.

Глафира Семёновна поняла и отвечала:

— Я… я… Брод и бутер… Да брингензи цитрон, брингензи кезе… И брод побольше… филь брод… Я, Николай Иванович, ужасно есть хочу…

Кёльнер поклонился и стал уходить.

— Постойте… Вартензи, — остановила его Глафира Семёновна. — Флейш можно бринген? Я говядины, Николай Иваныч, заказываю. Может быть, и принесут. Флейш брингензи, кальт флейш.

— Kaltfleisch, Madame?

— Кальт, кальт. Только побольше. Филь…

Явился чай, но без самовара. Кипяток или, лучше сказать, тёплую воду подали в большом молочном кувшине.

— А самовар? Ферштеензи: самовар, — спрашивала Глафира Семёновна. — Самовар мит угли… с углями… с огнём… мит фейер, — старалась она пояснить и даже издала губами звуки — пуф, пуф, пуф, изображая вылетающий из-под крышки самовара пар.

— Sie wünschen Teamaschine, — кёльнер улыбнулся.

— Да, да… Я, я… Тэмашине, — подхватила Глафира Семёновна. — Вот поди же ты, какое слово забыла. А ведь прежде знала. Тэмашине.

— Teamaschine haben wir nicht, Madame. Das wird selten gefragt bei uns.

— Найн?

— Nein, — отрицательно потряс головой кёльнер.

— Извольте видеть, нет у них самовара! Ну, Берлин! В хорошей гостинице даже самовара нет, тогда как у нас на каждом постоялом дворе. Ну а кипяток откуда же мы возьмём? Хайс вассер?

— Hier, — указал кёльнер на кувшин.

— Здесь? Да это какой же кипяток! Это просто чуть тёпленькая водица. Даже и пар от него не идёт. Нам нужен кипяток, ферштеензи — кипяток, хайс вассер. И, наконец, тут мало. Тут и на две чашки для двоих не хватит, а мы хотим филь, много, мы будем пить по пяти, по шести чашек. Ферштеензи — фюнф, зехс тассе.

— Брось, Глаша. Ну их к лешему. Как-нибудь и так напьёмся. Видишь, здесь, в Неметчине, всё наоборот, всё шиворот-навыворот: на перинах не спят, a перинами покрываются, кипяток подают не в чайниках-арбузах, a в молочниках, — перебил жену Николай Иванович.

— И обедают по телеграммам, — прибавила та. — Геензи, — кивнула она кёльнеру, давая знать, чтобы он удалился, но вдруг вспомнила и остановила его. — Или нет, постойте. Нам нужно получить наш багаж со станции. Багаже бекомен. Вот квитанции… Хир квитанец, — подала она кёльнеру бумажку. — Ман кан?

— O, ja, Madame, — отвечал кёльнер, принимая квитанцию.

— Ну так брингензи… Да вот ещё квитанц от телеграмма… Вир хабен… — начала Глафира Семёновна, но сейчас же остановилась и, обратясь к мужу, сказала: — Вот тут-то я и не знаю, как мне с ним объясниться насчёт наших саквояжей и подушек, что мы оставили в поезде. Ты уж помогай как-нибудь. Хир телеграмма. Вир хабен в вагоне наши саквояжи и подушки ферлорен… То есть не ферлорен, a геляссен в Кёнигсберге, a саквояжи и подушки варен ин Берлин.

Кёльнер стоял, слушал и таращил глаза.

— Саквояжи и подушки. Ферштейн? — старался пояснить Николай Иванович, снял с постели подушку и показал кёльнеру.

— Kissen? — спросил кёльнер.

— Вот, вот… Киссен… В вагоне геляссен. Вир хабен геляссен и телеграфирен.

Кёльнер взял квитанции от багажа и на отправленную телеграмму и удалился.

— Бьюсь об заклад, что ничего не понял! — воскликнул ему вслед Николай Иванович.

— Как не понять! Наверное, понял, — отвечала Глафира Семёновна. — Я ему всё обстоятельно сказала. Я теперь уж многие немецкие слова вспомнила и говорю лучше, чем вчера. Да и вообще научилась в дороге. Это ты только ничему не можешь выучиться.

Она принялась пить чай и истреблять бутерброды с сыром и телятиной. Послышался стук в дверь, и кёльнер вернулся. В руке он держал квитанции и улыбался.

— Мы сейчас разглядели в конторе квитанции. По этим квитанциям вы можете получить ваш багаж и вещи только в Берлине, а не здесь, — сказал он по-немецки, кладя квитанции на стол.

Супруги в недоумении глядели на него и не понимали, что он говорит.

— Коля, ты не понял, что он говорит? — спросила мужа Глафира Семёновна. — Я решительно ничего не понимаю.

— А мне-то откуда же понимать, ежели я немецким словам в лавке от чухон учился.

— Дурак! — выбранилась жена и, обратясь к кёльнеру, сказала:

— Брингензи, брингензи багаже. Мы заплатим.

— Das kann man nicht, Madame. Das werden Sie in Berlin kriegen.

— Ну, да, ин Берлин. Ведь мы в Берлине. Вир ин Берлин, вир зитцен ин Берлин. Хир Берлин?

— Hier ist Dirschau, Madame… Stadt Dirschau…

Глафира Семёновна начала соображать и вспыхнула.

— Как Диршау? Какой штат Диршау?! — воскликнула она. — Берлин!

— Nein, Madame.

Кёльнер снял со стены карту гостиницы, поднёс к Глафире Семёновне и указал на заголовок, где было напечатано по-немецки: «Hotel de Berlin in Dirschau». Читать по-немецки Глафира Семёновна умела, она прочла и вскрикнула:

— Николай Иваныч! Да знаешь ли ты, что мы приехали не в Берлин, а в какой-то город Диршау?

— Да что ты… Неужели?.. — пробормотал Николай Иванович, разинул рот от удивления и стал скоблить затылок.