Медные лбы. Картинки с натуры

Николай Лейкин, 1880

В очередном сборнике юмористических рассказов классика Н.◦А.◦Лейкина раскрываются типичные для того времени темы. Традиционные праздники и способы их отмечать, в том числе способы накрывать на стол за счет гостей, и угощение приютских сирот на господском празднике – конечно, о равноправном веселье не может быть и речи. Вездесущие купцы, безуспешно пытающиеся понять значение пьес, балета, цирковых представлений, принципы составления библиотеки (на вес или объем книг), архитектурные особенности городских новинок – фонтанов и мостов. Последние особенно настораживают: как бы чего не случилось, лучше поехать по льду, чем по мосту. И еще о страхах: до сих пор люди опасаются летать самолетами, а в конце XIX – начале XX века уже заранее оплакивали поднимающихся на воздушном шаре, попутчики же по железной дороге и вовсе не изменились. Так же жутковато и ночью на улицах, схожие увлекательные байки рассказывают о загранице, и настолько же похожи современные объявления о продаже на старинные – как и то, что ждет покупателей на месте. Зато радует, что отношение к труду художников медленно, но верно меняется к лучшему.

Дураки

Открытие сезона в цирке Чинизелли. Публика лож и кресел, осмотрев лошадей в конюшнях цирка и справившись о предстоящих новинках, засела в свои места. Спортсмены с серьезностью всех знатоков оценивают достоинства четвероногих актеров, стараясь при этом блеснуть техническими выражениями. На арене кривляются клоуны, стараясь смешить изо всех сил публику, но спортсмены не обращают на них никакого внимания. Зато верхние ярусы цирка в восторге. Там, как водится в подобных случаях, слышны даже ласковые ругательства.

— И где только учатся они, шельмецы, всем этим штукам, чтоб их жук забодал! — восклицает не то купец, не то артельщик, заседающий со своей супругой во вторых местах, и утюжит при этом платком потную шею.

— Это дураки-то? — дает ответ сосед в серой сибирке и прибавляет: — Известно, за границей, потому иностранцы… Там им кости выламывают, там и учат. Ведь у них развихляние всякого сустава устроено.

— А нешто за границей есть дурацкая школа?

— Еще бы не быть! Даже целая дурацкая академия существует, на манер как бы нетриситет, а в ней скубенты. Скубенты там курзу держут и в дураки готовятся. И как курзу кончил — сейчас получает свидетельства на листе: дескать, дурак во всем составе. После этого уж они поступают на места и начинают ломаться.

— Ну?! Вот уж я этого не ожидал.

— Мало ли ты что не ожидал, а только это верно, как в аптеке. Мне один конюх-немец рассказывал, что у графа Заварова в англичанах служит. Он тамошний заграничный, так уж как же ему не знать. Как придет к нам в лабаз овес закупать — сейчас и рассказывает про все заграничное. Я у него спрашивал: «Как же, — говорю, — эти самые заграничные дураки насчет паспорта?» А он мне: «Также, — говорит, — у них и в паспорте прописано: „Предъявитель сего билета дурак такой-то“… А потом весь паспортный порядок: „Волосы рыжие, ноздря кривая, глаза вывертом“».

— Врет, поди, твой английский немец.

— Ну вот! Он человек вероятственный. Да и отчего же и не быть дурацкой академии? Там ведь народ-то во всю цивилизацию жарят. Все при науке. Столяр в столярной академии курзу доходит, маляр в малярном нитриситете, портной при швальной гимназии состоит, а этой мальчишечьей науки нет, чтобы коли ты портному рукомеслу у мастера учишься, то чтоб по трактирам с утюгами бегать. Там все по книжке…

— И в дураки по книжкам приготовляются?

— Само собой. Сидит и зубрит, как ему язык выставлять, как белками ворочать и нос кривить на сторону. А потом экзамен по всем пунктам, трико на голое тело и в цирк ломаться. Да что ж тут удивительнаго? Ведь у нас есть же театральное училище, где представлять учат.

— Дурацкая академия! Скажи на милость! — дивился купец. — Анна Спиридоновна, слышишь, в заграничных Европах дурацкие нетриситеты есть, — обратился он к жене.

— Ну, так что же из этого? — откликнулась та. — Вот бы тебя туда послать на переделку, а то уж больно умен стал.

— Цыц! — пригрозил ей купец. — Али забыла, с кем разговариваешь? Смотри! У меня нет этого внимания, что тут цирк, я и при публике с тобой науку начну.

— Знаю твои порядки. Озорник известный.

— Ну, то-то. Так остерегись экзамена-то, а то уж у меня указка чесаться начала.

Купец сжал кулак, прикрыл его полой и показал жене. Серая сибирка остановила купца:

— Оставь, Викул Сергеич. Ну что ты к бабе придираешься? Вишь, она разопрела с жары и сидит нахохлившись. Брось. К человеку вся одежда прилипла, а он ее тревожит. Само собой, женщина в тягости, ну она и надулась, как мышь на крупу.

— Мало ли, что она в тягости, а все-таки ответы надо давать при всей учливости. Потакай ей, потакай, так она и тебя облает. Ну, так как же эти скубенты из дурацкой академии, форму они носят, что ли?

— Само собой, форму. Всякий ученик в форме. Там строгостей-то еще больше наших, — дает ответ серая сибирка.

— Дурацкая одежда — у них форма-то?

— Нет, где же… Дурацкая одежда у них — парадный мундир. Нешто в трике можно по улицам ходить? Сейчас собаки лаять начнут, да еще, чего доброго, за ноги кусать начнут. У них форма средственная: вот как по дворам музыканты с трубами ходят — серые спинжак и зеленая оторочка, а на голове картуз с пуговкой.

— Ну, а когда скубент в дурацкой академии курзу кончит, чином его награждают? — допытывался купец.

— Настоящих чинов у них нет, но глядя по экзамену: дурак первого разбора, второго разбора, третьего, шут первого разбора и все в таком порядке.

— Чудно! — помотал головой купец.

— Зато заграничная Европа. Там каждый человек к своему месту пристроен.

— А вот эти женщины-акробатки, что на канате пляшут, и для них училище есть?

— Коли есть наука, то есть и училище. Акробаток в канатных институтах обламывают и шлифуют.

— Дельно. Коли бы денег не жалко, ей-ей, свою бы бабу на облом и шлифование послал, — снова задирает купец жену. — Пущай бы ее там приятным улыбкам научили.

— Ты опять? Да плюнь ты на нее! — дергает купца за рукав серая сибирка. — И охота это словесности свои тратить! Ты побереги бисер-то свой. Что его зря метать? Завтра покупателя уговаривать пригодится.

— А и то поберечь, — соглашается купец и отвертывается от супруги.