Медные лбы. Картинки с натуры

Николай Лейкин, 1880

В очередном сборнике юмористических рассказов классика Н.◦А.◦Лейкина раскрываются типичные для того времени темы. Традиционные праздники и способы их отмечать, в том числе способы накрывать на стол за счет гостей, и угощение приютских сирот на господском празднике – конечно, о равноправном веселье не может быть и речи. Вездесущие купцы, безуспешно пытающиеся понять значение пьес, балета, цирковых представлений, принципы составления библиотеки (на вес или объем книг), архитектурные особенности городских новинок – фонтанов и мостов. Последние особенно настораживают: как бы чего не случилось, лучше поехать по льду, чем по мосту. И еще о страхах: до сих пор люди опасаются летать самолетами, а в конце XIX – начале XX века уже заранее оплакивали поднимающихся на воздушном шаре, попутчики же по железной дороге и вовсе не изменились. Так же жутковато и ночью на улицах, схожие увлекательные байки рассказывают о загранице, и настолько же похожи современные объявления о продаже на старинные – как и то, что ждет покупателей на месте. Зато радует, что отношение к труду художников медленно, но верно меняется к лучшему.

Давление

Открытие нового моста через Неву. Народ придрался к случаю и гуляет. Некоторые по нескольку раз проходят взад и вперед. Местами движутся пестрые толпы; слышны толки, делаются замечания о прочности, идут рассказы о пробе моста.

— Приказано даже сгонять народ со всех сторон и прямо на середину моста, чтобы как можно больше давления было среди публики, — рассказывает какой-то новый тулуп. — Так и в газетах писано, чтоб давление на мосту… Анисим Калиныч, давай напирать друг на друга и делать давление.

— Зачем же им давление? — спрашивает его товарищ.

— А чтоб прочность пробовать. Выдержит — так ладно, а нет — подпорки начнут подводить. Тут нужна большая механика.

— Ты, брат, молодец, слышал звон, да не знаешь, где он, — поправляет чуйка. — Давление еще на прошлой неделе делали. И не публика, а гласные Городской думы. Самые которые грузные пришли и стали на самую середину. Потом гири квадратные принесли и начали три квадратных пуда на квадратный фут ставить, а сверху всего этого сам городской голова встал, да рядышком с ним купец Глазунов поместился. Вот что дом-то на Невском, так он. И хоть бы малость треснуло! Об этом действительно в газетах было писано.

— Зачем же купец Глазунов-то?

— А для почета, потому у него такая должность, что он комиссия, ну и именитый человек от купечества. Нынче, брат, не старая пора, купцам-то во всем уважение; где барин, там и купец с ним рядом. Вот он как выборный от купечества с городским головой бароном Корфом рядышком и постоял. Конечно, все это одна прокламация, а для всей торговой нации все-таки лестно. Купец — и с бароном рядом.

— Ври больше! Какой тут почет! Просто потому, что он грузнее всех.

— Толкуй! И погрузнее его есть, да ведь не ставили же. Вовсе он даже и не грузен, а так себе, средственный человек. Я Глазунова знаю очень чудесно: мы ему известку на двор возили.

— А самого Струве, который мост строил, не ставили?

— Зачем же его ставить! А вдруг он дух затаит, ну, и выйдет фальшь. Посторонних выбирали.

— Да ведь это ничего не составляет. Сколько хошь дух затаивай — а вес-то все тот же останется, — поясняет усатый человек в фуражке с глянцевитым козырем, в калошах с медными машинками и с новым зонтиком в чехле. — Тут действительно один почет без всякого антресоли. От всех званиев люди были. И с нашей трактирной стороны депутат Спиридон Иваныч Григорьев стоял. А в нем какой же груз? Он теперь после болезни так отощавши, что совсем без владения сил. Его только перстом ткнуть, так сейчас кверху тормашками…

— А вы по трактирной части?

— При бильярде служим. Наш Спиридон Иваныч теперь куда!.. Прежде он в Думе все на хлопштосе действовал, а теперь у него игра тихая и удар пропал.

— А от мастеровых людей ставили на эти самые квадратные-то пуды?

— Тоже ставили, но уж тех по второму сорту и с мещанами вместе. От ремесленников почет приял булочник Полозов да выбрали к нему штуки четыре мещан, которые почище.

— А кабатчиков не ставили?

— Кабатчиков! Ты бы еще про мусорщиков сказал. Что такое кабатчик? Тоже купец, только без почета. Ну, значит, достаточно с него, что он чувствовал, что и от купечества человек стоит, и даже не во втором, а в первом сорте. Они будут народ спаивать, а их ставить! Жирно будет.

Проходят простые купец с купчихой.

— Электричество ужо в фонарях пускать будут? — спрашивает купчиха.

— Да, на манер как бы в саду «Ливадии» эта самая иллюминация, только без музыки. Новый мост, так уж нужно, чтоб и новое освещение. Теперь скоро газу шабаш! Вырывай из земли трубы да тащи на рынок. Да и слободнее с электричеством-то, потому вода под боком.

— А разве его из воды делают?

— Делают из всякой дряни, но непременно надо, чтоб на воде разбалтывать; через это чище горит. «Ливадия»-то оттого первая пример и показала, что там кругом вода.

— Машинами делают?

— Само собой, машинами. Из дряни идет дух, а чтоб публика вонь не чувствовала, ее и промывают.

— Без скипидару электричество-то горит?

— Само собой. Ведь это все равно что газ. Освещение самое чистое, и от пожару хорошо, потому искры уж никакой. Электричество ведь — это огонь холодный. На нем и папироску не зажжешь. Когда горит, так можешь даже сесть на трубку голым местом и без повреждения. Даже еще прохлада, как бы продувает. Вот только разве взрыв на манер торпеды…

— Ой, Олимп Григорьич! Тогда уйдем лучше! — вскрикнула купчиха.

— Дура, да ведь это только когда клапан попорчен, а Городская дума все клапаны пробовала и даже при самом Яблочкове. Призвали его и говорят: «Дави, — говорят, — квадратными футами», а он им: «Не токмо что футами, а даже саженями могу, и то ни один фонарь не сдаст». Обмотали вокруг фонаря веревку в двадцать сажень и давай раскачивать. Как было, так и осталось.

— А на огонь Дума-то не садилась во время пробы?

— Предлагал Яблочков гласным и лестницу хотел подставлять, да как на эдакую вышь залезешь? Народ все тяжелый. Нет, насчет взрыва ты уж без опаски…

К купцу подходит знакомый и раскланивается.

— Каково сооружение-то? Говорят, каждый винт на заграничный манер построен. Да и то сказать — шесть миллионов!

— А разве в заграничных землях такие мосты есть?

— Там, сударь, еще чище. У нас только через реку, а там есть мост через море. Вот, например, в городе Италии.

— Да ведь, говорят, Италия — страна бедная. Оттуда все с шарманками да с обезьянами к нам едут.

— Ничего не значит, а все-таки у них мосты — первый сорт. Они недопьют, недоедят, лягушками питаться будут, а мост все-таки построят. В городе Италии есть такой мост, что даже с музыкой. Идешь по нем, а он «Травиату» играет.

— Значит, органы под мостом поставлены?

— Нет-с, самый мост как бы фортепьяны. У нас панель, а у них взаместо панели клавикорда; и так как каждый тальянец музыку знает, то он по мосту идет, а сам ногами по клавикордам в такту перебирает, все равно как у нас перстами, а из всего этого и выходит музыкальный интерес. Когда-нибудь и мы такого моста дождемся.

— Куда нам с музыкой! — махнул рукой купец. — Уж хоть бы с трактиром мост устроили, а то вот с полчаса по мосту топчешься, а выпить негде.

— Действительно, это большое междометие при всех приспособлениях. А вы вот что: вы на Выборгскую пожалуйте, там сейчас красная вывеска, — сказал знакомый. — И я с вами. Ну-ка, кому угощать: орел или решетка?

— Решетка.

— Коли так, получайте наши потроха!