Возрождение полевых цветов

Микалея Смелтцер (2022)

Его сердце было разбито. Моя жизнь изменилась окончательно и бесповоротно. Прошло шесть лет с тех пор, как я в последний раз видела Тайера Холмса. Случившееся навсегда развело наши пути. Мне пришлось собирать себя по кусочкам: новый мужчина, новый город, новая жизнь. Если бы все было так просто… Я вернулась домой, где мне предстоит попрощаться с матерью и разобраться с последствиями моего развода. И не думать о Майере. Ни в коем случае не думать о НЕМ. Вот только… Может ли старая любовь возродиться из пепла?

Глава вторая

Салем

Моя комната почти не изменилась, хотя я почему-то ожидала, что мама ее как-нибудь преобразует. Там чисто: мы с Джорджией платим уборщице, которая приходит сюда раз в неделю. Нигде ни пылинки. Постель свежая, уголки покрывала хрустят.

Поскольку мама спит и в ближайшее время смотреть кино не собирается, я раскладываю одежду и туалетные принадлежности и звоню Калебу.

— Привет, — говорит он. — Нормально добралась?

— Да. Спасибо, что спросил.

— Как мама?

Я вздыхаю, потирая лоб.

— Спит. Она слабее, чем я ожидала.

— Мне жаль, — искренне произносит он. Мы хоть и расстались, но Калеб все равно один из самых добрых людей, которых я знаю.

— Уж как есть, — тихо отвечаю я и сажусь на край кровати напротив окна, у которого часто сидела вместе с Калебом.

— Кое-кто пытается вырвать у меня телефон, — шутит он.

Я тоже смеюсь.

— Передай ей трубочку.

— Мамочка! — Голос дочери — как бальзам на рану. Благодаря ей я сразу чувствую себя лучше, она меня заземляет.

— Привет, детка. Как прошел день?

— Хорошо. Папа забрал меня из школы, и мы сходили в магазин. Я купила леденец.

На заднем плане раздается смех Калеба.

— Это же наш секрет.

— Ой, — хихикает она.

Сэда стала неожиданным сюрпризом, который оставил мне Тайер. Она стала подарком, которого я хотела и в котором нуждалась, сама не отдавая себе в этом отчета. А теперь я ее мама и чувствую себя супергероем.

— Я уже по тебе соскучилась, — улыбаюсь я.

— Я тоже по тебе скучаю, мамочка. Поцелуй бабушку, ты всегда говоришь, что от поцелуев становится лучше.

О, черт. Я сейчас заплачу. Как бы я хотела, чтобы слезы помогли моей маме, но сомневаюсь, что волшебные поцелуи помогут побороть рак.

— Я ее поцелую, — обещаю я дочери. — Люблю тебя.

— Люблю тебя, мамочка! — Она кладет трубку, и телефон замолкает.

Когда я возвращаюсь вниз, мама еще спит, поэтому я решаю приготовить ужин. Джорджия говорит, что в последнее время мама ест мало, но я должна хотя бы попробовать.

Обыскивая шкафчики, я натыкаюсь на бутылку вина. Вероятно, Джорджия припрятала ее до того, как в очередной раз забеременела. Я наполняю бокал, готовлю ужин и пью вино. Я не большой любитель выпить, но сегодня мне необходимо успокоить нервы.

— Салем? — зовет мама, и я отворачиваюсь от кипящей кастрюли.

— Да? — Я удивлена, что она проснулась. Я ожидала, что придется ее разбудить.

— Ты не принесешь мне воды?

Я беру стакан, соломинку и подношу к ее губам. Она жадно пьет, в ее глазах благодарность. Я ставлю стакан на место и спрашиваю:

— Тебе что-нибудь еще нужно? Я готовлю ужин.

— Нет, воды было достаточно. — Она ласково поглаживает мою руку. — Мне жаль, что я уснула и мы не посмотрели фильм.

— Все в порядке. Посмотрим за ужином.

У нее грустный взгляд, и мне интересно, о чем она думает.

— Ты счастлива, Салем? Что-то не похоже.

— Я счастлива настолько, насколько это возможно сейчас.

— Да. Наверное, ты права.

Я печально улыбаюсь и выхожу из комнаты, чтобы закончить приготовление ужина.

Когда все готово, я несу две тарелки со спагетти и чесночным хлебом в гостиную. Подперев маму подушками, я ставлю поднос на ее колени и устраиваю ее поудобнее, после чего сажусь сама.

Идет фильм, но я не обращаю на него внимания.

Потом я убираю грязную посуду. Мама едва притронулась к своей тарелке, но я знаю, что она старалась съесть как можно больше.

Через несколько минут я возвращаюсь из кухни в гостиную и вижу, что мама спит.

Уже поздно, поэтому я выключаю телевизор, укрываю ее одеялом, убеждаюсь, что у нее есть вода и что телефон на всякий случай лежит рядом.

— Я люблю тебя, мама. — Я целую ее лоб и смахиваю слезу. Потом тихо поднимаюсь по лестнице, принимаю душ и ложусь в постель. День был долгим, и мне нужно отдохнуть.

* * *

Возвращаясь с утренней пробежки, я вхожу в кухню через боковую дверь и улыбаюсь, когда вижу маму за столом. Ее лицо не такое серое, как накануне, на щеках румянец, и я надеюсь, что она хорошо выспалась.

— Привет, — улыбаюсь я, поправляя хвостик. — Ты проголодалась?

— Я поела хлопьев, — отвечает она, листая журнал.

— Знаешь, — мягко говорю я, — тебе не следует передвигаться без посторонней помощи.

Есть риск упасть, и ей об этом известно. Но, думаю, в ее ситуации я тоже проявляла бы упрямство. Трудно выдерживать необходимость того, чтобы другой человек помогал тебе делать элементарные вещи, например, ходить в туалет или мыться.

— На мне нескользящие носки.

— Мама, — произношу я строгим тоном и начинаю варить кофе, — ты же знаешь, что так не делается.

Она вздыхает.

— Сегодня утром я чувствовала себя хорошо. Я хотела двигаться самостоятельно.

— Будь осторожна, — прошу я.

— Салем, — тихо произносит она мое имя. Я стою к ней спиной, беру кружку для кофе и поворачиваюсь. — Ты ведь знаешь, что я умру, да?

Я опускаю голову. Я знаю. Джорджия знает. Мы все знаем.

— Да.

— У меня так мало времени, и эти последние дни я хочу чувствовать себя собой. Хорошо? — Я киваю и изо всех сил сдерживаю слезы, которые так и рвутся наружу. Это самое худшее — оплакивать кого-то, кто еще жив. — Я тут подумала, — продолжает она. — Мы могли бы испечь сегодня кексы. Раз уж я хорошо себя чувствую.

Мои плечи напрягаются. Я не пекла кексы с тех пор, как в последний раз готовила их для Тайера. После этого я к ним не притрагивалась, поскольку они напоминали мне о нем.

— Мы… мы могли бы испечь, да.

Я не собираюсь отказывать в просьбе своей умирающей маме.

— Давай испечем кексы из песочного теста. Они всегда были твоими любимыми. Наш сосед Тайер тоже их любит. Я всегда выпекала их понемногу, пока не заболела.

— Д-да, — заикаюсь я. — Я помню, он их любил.

Она внимательно смотрит на меня, и я выдерживаю ее взгляд.

— Он хороший человек. Ужасно, что ему пришлось пережить такую трагедию. Его бедный сын. Я бы на его месте переехала, а он до сих пор живет в этом доме.

— Мама, — пытаюсь я сменить тему, — тебе дать что-нибудь попить или что-то еще?

— Нет. — Она закрывает журнал и кладет его на стол. — Он косит мой газон, — продолжает она говорить о Тайере. Я не хочу о нем слышать. Не хочу знать. Это слишком больно, но я не могу сказать об этом маме. Стоя спиной к ней, я добавляю в кофе сливки и сахар. Руки дрожат, но я знаю, что с того места, где она сидит, этого не видно. — Он иногда заходит. Ему одиноко, и мы выпиваем…

— Он тебе нравится? — Вопрос вырывается прежде, чем я успеваю спохватиться, и я тут же морщусь.

Даже не хочу представлять Тайера, ухаживающего за моей мамой. Меня стошнит.

— Господи, да нет же! — Она смеется, но смех переходит в кашель. Я сажусь напротив и внимательно наблюдаю за ней, чтобы убедиться, что она в порядке. — Но мне приятно, что есть с кем поговорить. Ты переехала на другой конец страны, Джорджия занята работой и семьей. Мне нужен был друг.

— Я рада, что вы были друг у друга.

Проклятый Тайер Холмс. Значит, разговаривать и дружить с моей матерью он может, а со мной нет?!

Я думаю о том, сколько времени я потратила, пытаясь убедить его открыться мне. Я знала, что он меня любит, как и я его, но, видимо, этого было недостаточно, и я оставила попытки. Я не могла в одиночку исправить то, что сломалось. Ему тоже нужно было приложить немного усилий, а он этого не сделал.

— Когда мы испечем кексы, отнеси ему несколько штук.

Я стучу пальцами по столу и заставляю себя улыбнуться.

— Звучит здорово.

Прошло шесть лет. Я должна была его забыть. Идти дальше своей дорогой.

Но вряд ли можно уйти от своей единственной настоящей любви.