Спасти внутреннюю Японию

Кирилл Сергеевич Вавилон

Если вы не прочитаете книгу, то я ничего с этого не потеряю. Потеряете вы для самих себя. О чем эта книга? О жизни. Япония это созданное мною понятие. Это новое семантическое значение, в которое входят такие вещи как: честь, воля, сила,африканское итуту – сила вождя и пр. Я покажу вам, как можно эту Японию спасти внутри маленького человека, чтобы перестать быть маленьким человеком. Если вы хотите найти что-то принципиально новое, то это для вас. Книга содержит нецензурную брань.

№2. «Насекомое»

Наверное, отчетливо я что-то начинал помнить и понимать примерно в четыре года. Я понимал, что я не такой, как другие дети. Не таким можно быть в двух случаях: или ты лучше других или хуже. Я был хуже других и поэтому не такой, как все. Мама родила меня инвалидом и я не мог ходить. Первые два года были ужасными для моей матери. В этот раз отец как-то по-мужски принял эту ношу в отличие от неё. Поначалу мама очень плакала, естественно, отношения с мужем стали еще хуже. Они практически перестали разговаривать. Ей приходилось, помимо вечной апатии и безразличия ко всему, каждый день крутиться вокруг ребёнка-инвалида. Которого она, скажем прямо, уже совсем не хотела. Чего лукавить, вы посмотрите на этих женщин с больными детьми. Ведь сердце кровью обливается. Эти женщины, я думаю, в глубине, а может с годами и не совсем в глубине души, жалеют об этом выборе. Смотрят на своё больное дитя, думают, каждый день сомневаются и плачут от горьких мыслей: «А что же будет с моим ребёнком, когда его не станет и кто ему поможет?» Самое смешное и в то же время очень обидное, когда у мамы спрашивали мало знакомые люди: «А ваш мальчик уже ходит?» На что ей приходилось отвечать: «Пока нет». Но в душе она всегда отвечала так: «Он никогда не сможет ходить». У меня были какие-то проблемы с позвоночником. Что-то с неправильным положением дисков. Врач назвал стоимость операции, но это неподъёмная сумма. И ведь редко слышишь, когда врачи в таком возрасте разводят руками. Они всегда тебе говорят, что надежда есть. Ты это слышишь, ты пытаешься себя в этом убедить. Что ты всё еще можешь дать ребёнку шанс на достойную жизнь. Но так же, часть тебя говорит, что нет, не обманывай себя и других. И этот дуализм в душе, где ты с одной стороны убеждаешь себя, что как бы можешь. А с другой, понимаешь, что нет и никогда уже не будет прежде, полностью разрывает тебя изнутри. Отец не мог долго смотреть на меня. В его глазах я видел жалость. Иногда он отводил взгляд и глаза, сквозь силу и выдержку, доверху наполнялись слезами и медленно скатывались по немного морщинистой коже. Особенно когда обыденные вещи для многих детей, мне были не под силу.

В семье всегда царила атмосфера тотальной угнетённости. С рук всё валилось, все ходили вялые и грустные. Несмотря на это, я могу благодарить свою бабушку, Ларису Петровну. Она была очень весёлой, заводной женщиной. Она имела низкий рост и немного лишнего веса, однако это не мешало ей быстро передвигаться, быстро говорить и много улыбаться. Бабушка меня подбадривала и наставляла. Она мне говорила, что человек способен на всё. Человек может сделать всё, что пожелает. Главная валюта в жизни — это время. Человек может научиться: плавать, управлять самолётом, играть на любом инструменте. Это займёт десять-пятнадцать-двадцать лет, но он всё равно сможет, всё упирается только во время. Время и желание. Я понимал, что желание у меня есть и время тоже, а с этим можно свернуть горы, но горы пока свернуть не получалось.

Я передвигался в инвалидной коляске. Она была такая маленькая, впору под моё тельце. Ходил я под себя, в памперсы, потому что совсем не мог подняться. Маме пришлось уволиться со школы и она нянчила меня каждый день и каждый час. Нянчила и плакала. Я чувствовал себя немощным и бесполезным. Я любил смотреть в окно, как дети играют в мяч или просто нежиться под солнечными лучами. Смотрел на них и задавался всего одним вопросом: «За что?» Я не понимал, чем заслужил такую участь в жизни. Есть ли бог, ад или рай — меня не волновало. Меня волновала только моя жизнь, которая почему-то была разбита. То есть её даже не было, мне не дали даже шанс пожить. Ладно, если бы я родился здоровым, но потом попал по глупости в какую-нибудь аварию или с крыши бы выпрыгнул, но я ни откуда не прыгал. Я даже ни разу не стоял на ногах. Люди ходят каждый день на своих чертовых ногах и не представляют, какая это радость, просто ходить. Даже не могу себе представить, что такое танцевать. Разве может человек вот так вот встать и начать двигаться в такт музыке? — Но ты тоже можешь двигаться, — это Вы мне скажете. Но я Вам ничего не отвечу, а только заплачу, потому что я конечно крутить тазом как-то могу, но у меня нет повода радоваться и танцевать.

Бывает, я становлюсь очень злым, когда вижу, как по телевизору люди ругаются. Бывает, кричат друг на друга, а бывает, даже бьют. Но как — я всегда удивлялся — как вы можете так себя вести, если вы умеете ходить? Зачем кричать? Ходите. Ходите по земле, бегайте. Пойдите в магазин, пойдите в туалет. Вы можете пойти в туалет. Я хожу под себя, мой памперс намокает от мочи и всё щиплет. Если мама вовремя не поменяет мне памперс, то у меня там внизу всё покрывается мелкими прыщиками. Но я никогда не прошу её сменить, потому что очень стыжусь этого. Запах дерьма она чувствует, но запах мочи тогда, когда она проливается на коляску… Мама поначалу ругала меня за это, но потом, наверное, поняла. Поняла, почему её сын так себя ведёт. Раз уж я делюсь такими подробностями, то расскажу немного о себе. Я был очень щуплым мальчиком, который мечтал стать художником, и где-то в глубине души, сам пряча от себя эти стыдливые мысли. Я мечтал танцевать. Даже не великим, пусть великими танцорами становятся другие. Просто танцевать, жить ради каких-то интересных вещей. Я верил в свой талант художника. Хоть у меня особо ничего не получалось, я почему-то думал, что если начну ходить, то начну и рисовать. Вырисовывать великие картины. Ни один художник не сравнится со мной, я смогу творить в разных стилях. Люди будут съезжаться со всего мира, чтобы посмотреть на такого самородка. Буду давать интервью, как когда-то не умел ходить, но потом научился и вместе с этим смог рисовать великие картины. Я любил наслаждаться птицами и закатом, и меня не волновало ничего, кроме моей мечты и природы за окном. Я любил своих родителей и понимал, как им тяжело, но я не любил с ними разговаривать. Мне казалось, что я не имею права с ними говорить. Что я паразит, который разрушает их жизнь и от того должен сделать хотя бы одну милость — помолчать.

Но не всегда я сидел в квартире и смотрел на улицу. Бабушка с дедушкой, по папиной линии, жили в селе. Родители меня часто возили туда, дедушка Коля водил меня по окрестностям и мы всегда разговаривали о животных и про оружие. Он был прекрасным стрелком и отличным рассказчиком. Мой дед был на войне и у него есть страшные шрамы на спине, из-за войны он тоже не мог ходить. Тогда его определили в какой-то центр и постепенно они заново учились ходить. Причем их учили не именно ходить, а заставить себя пойти. Всё заключалось в человеческой психологии. Якобы ты не можешь не идти. Ты просто не можешь захотеть пойти, какая-то штука с самовнушением. Сомневаюсь, что такое может сработать. Похоже на какой-то бред. Скорее всего постоянные тренировки и наблюдение военных медиков дали ему возможность вновь стать на ноги. А эти сказки про самовнушение рассказали мне родители, чтобы я не горевал. Это постоянная практика всех родителей, придумывать для детей какой-то несуществующий мир. Погружать их в сказку, чтобы потом, когда мы все подрастали, нам становилось ужасно сложно. Когда разбивается наш иллюзорный мир, которые они же и построили, о жесткий столб стабильной обыденности жизни. С вечными проблемами, где неходячие ноги не такой уж и минус при условии, что у тебя хотя бы есть крыша над головой, еда под рукой и тебе не нужно за это мельчайшее чинишко надрывать себе… В общем мой дедушка, Николай Иванович, был не так уж и стар. Несмотря на возраст, он выглядел всего лишь чуть старше моего отца. Одевался вполне неплохо, курил трубку и любил охоту. Но у него был один минус — это ярость. Он был самым сильным человеком в моей жизни и все проблемы преодолевал через ярость. И эту ярость все чувствовали. Я был с ним однажды в магазине, мы всегда с ним ездим в магазин. У него старенький автомобиль, который он любит почти как бабушку. Его подковырнула продавщица и другие начали смеяться. Дед очень разозлился, но вместо кровавой бойни в магазине он глянул на эту продавщицу так мощно, что она проглотнула слюну, извинилась и ушла прочь. Но я был свидетелем, как однажды дедушка накинулся на мужика, когда он оскорбил меня, назвал меня жалким. Просто потому что я не смог удержать мороженное и заляпал им пол в магазине. Николай Иванович пошёл на него с кулаками. Он ударил его крайне сильно в лицо. Он явно не ожидал такое от старика и сразу рухнул на пол. Еще пару ударов кулаком и челюсть посыпалась, как песочный замок, как его самомнение, вместе с самооценкой и планами на счастливую жизнь с рабочей челюстью. Когда жертва упала на землю и грела щекой бетон, дедушка вдавливал его ногой в землю. Сразу он бил быстро и четко, ноги попадали то по носу, то по лбу. То по затылку, когда он ежился на асфальте и руками, в агонии, цеплялся за черную жижу, которой являлась его кровь. Я думаю, он испытывал настоящий ужас, страх, беспомощность и отчаяние. А еще я думаю, что мой дедушка давно этого ждал. Я видел, как менялось его поведение, когда мы заходили в скопление других людей. Он так всматривался в других, как будто искал повода и желал что-то такое сделать. Самое интересное, что ему никто не мешал. Никто не кричал, никто не пытался его остановить. И главное, никто не пытался помочь его жертве. В конце, когда он добивал, я увидел его молодым. Клянусь, он так расцвел, буквально помолодел на пару десятков лет на несколько минут. Он светился от радости, а его белые кеды, на пару с кулаками, заливались кровью. Он хотел этого, а тут еще такой сладкий повод. Обидели любимого внука, к тому же инвалида. Это был праздник для него. Но для меня вовсе нет, очень жуткая картина. Конечно сейчас я бы бил его, и бил сильнее. Но тогда меня поразило и расстроило такое поведение. Больше я этого мужчину не видел, хотя до этого случая он часто тёрся в наших местах. А мой дед, уже на обратном пути, молчал. Но это было не тяжелое молчание после каких-то неприятных эмоций, которые бы ты хотел забыть. Нет. Это было молчание после облегчения. Когда ты выиграл и получил желаемую награду. И теперь ты исцелен, ты словно вышел из священных вод Иордана.

Я не мог ходить в школу и мама меня сама обучала. Помимо того, что выносила из-под меня дерьмо, она еще пыталась вложить в меня знания, но я не хотел учиться. Я хотел гулять с детьми на улице. Кстати, помимо нерабочих ног, у меня плохо работала левая рука. Рука — это первое лучшее событие в нашей семье. Это был глоток свежего воздуха, мы все внезапно поверили, что всё может измениться. Всё началось с того, что бабушка подарила мне тугую резиновую штуку. Она называется «эспандер». Я не мог его сжать не то что левой, а даже двумя руками. Это была невероятно тугая штука, которая меня бесила. В первый день я выкинул её за батарею и попытался забыть, но забыть не удалось. Бабушка пригрозила мне всеми смертными грехами, но и это не сработало. Тогда она нашла новый путь. Бабушка вдохновляла меня великими людьми. Лариса Петровна где-то нашла журналы с жизненными историями знаменитых личностей и показывала какие были проблемы и как они их решали. Меня очень удивила одна история. В США, в XIX или XVIII веке хотели возвести мост, но никто не мог этого сделать. Это был первый мост, который нужно было построить. Первым за это дело взялся архитектор — новичок, но он был в этом деле так хорош, что его сразу утвердили на строительство. Впрочем, произошло большое несчастье на производстве архитектора парализовало. Но он не отчаялся. Этот человек научил свою жену азбуке Морзе и постукивал ей по пальцу, а она давала указания рабочим. Таким образом они вместе построили мост, который стои́т по сей день. Это поразило меня до глубины души и я начал верить в себя. Мой главный аргумент был следующим: «Чем я хуже других?» Я брал этот эспандер и сжимал его со всей силы, но у меня ничего не получалось. Так продолжались долгие дни, потом неделя, потом еще. Через два месяца я смог сжать на несколько миллиметров своей нерабочей рукой проклятый эспандер. Он поддался мне и я рассказал об этом маме. Она отреагировала на это ухмылкой. В её ухмылке я прочитал: «Ты всё равно ноль, что так, что эдак». Это еще больше подбадривало меня. Я сжимал его день и ночь. Когда мы учили с мамой уроки, когда она смотрела фильм, когда я стоял у окна. Каждый день, каждую секунду я пытался его сжать. Я сжимал, сжимал, сжимал, сжимал, сжимал, сжимал… Сжимал… через три месяца я сдавил его пополам. Моя рука стала рабочей, я смог держать в руке вилку, сжимать в руке книгу. Мама с папой плакали от счастья. Я увидел, как мой отец на фоне этого расцвёл. Папа рассказывал это всем своим друзьям, коллегам, незнакомым людям в магазине, соседям на улице.

— А ты знал, что мой сын… Да — да, сам, представляешь. Ручка его вообще не фурычила, он даже кусок хлеба взять не мог, а сейчас камни ею ломает. Серьёзно, не веришь? Только что вот, при мне, домкрат держал и тиски затягивал. Главное я не смог, а он только так. Мой папа тот еще сказочник, но это вдохновило меня. Это даже лучше, чем рабочая левая рука. Это искренняя гордость за сына. То, чего так мне не хватало всё это время.

После этого случая папа начал проявлять ко мне интерес. Возможно он наконец-то увидел сына, а не убогого калеку? Мы с ним проводили вечера, папа стал меньше пить и чаще наведывался ко мне в комнату. Перед сном отец начал мне читать. Более того, случай с эспандером его так же вдохновил на новые свершения. Он нашёл какого-то врача по знакомству, он иногда говорил и они о чем-то шептались за дверью. Отец притащил какую-то балку, прикрутил её к потолку, привязал ручки и тренировал мои ручки. Мне приходилось руками поднимать своё тело, через полгода он принёс мне гантели для веса. Через год я окреп и уже мог на руках проползти по всей квартире. После рук мы занялись ногами. Вновь приходил врач и отец с каждым приходом всё тускнел и тускнел на моих глазах. Меня это расстраивало, тогда я всё понимал. Ему говорили, что ходить он никогда не сможет. Я даже учился стоять на руках, учился поднимать грузы всё тяжелее и тяжелее. Позже на фирме у отца появился новый хозяин, который стал хвалить его за упорство. Мы с отцом часто беседовали, и я рассказывал, как хотел бы стать художником, как хотел бы увидеть мир. На фоне этого он стал упорнее работать, быть может, хотел что-то для меня сделать? Возможно, я вселял в него уверенность? Не знаю, но новый хозяин фирмы давал отцу денежные заказы и мы стали лучше жить. Папа купил два новых тренажёра, на которых я учился шевелить тазом. Где-то частично я чувствовал положительные изменения. Еще через полгода мы поехали к врачу в столицу и тот дал нам надежду. Врач сказал, что у меня действительно имеются улучшения, но всё равно нужно работать. Написал комплекс упражнений и таблетки. Всё это время мама так же мыла меня и меняла памперсы.

Мне было десять и я чувствовал первые половые признаки. Уже не совсем ребёнок, но и не подросток, что-то между этим. И меня подмывает мама и я хожу под себя. Это уничтожало меня и я придумал, как от этого избавиться. Мои руки окрепли, таз и корпус хорошо двигались. Миша молодец, Миша придумал новые памперсы, которые состояли из лямок и куска кожи. На кожу привязывал мешочек и плотно набивал его тряпками. Я подсовывал мешочек себе под задницу и завязывал его вокруг таза. Позже попросил дедушку соорудить мне ванночку, в которой я мог бы подмываться. Таким образом я стал более-менее самостоятельным. На досуге я читал книги о кулинарии и научился сам себе готовить. На самом деле можно и без книжек научиться делать омлет, варить макароны, жарить картошку и сосиски. Но я подходил ко всему основательно, тем более, что хотел бы баловать себя изысками кулинарии. Мой дед меня учил, что человек всё должен делать с максимальным результатом. Если ты идёшь служить, то должен дослужиться до генерала. Если ты работаешь врачом, то обязательно кандидат наук. Иначе зачем это всё? Своими действиями я наконец-то добился, чтобы мама ушла обратно на работу. Я видел, как она чахла дома с сыном-инвалидом. Со временем еще больше приспособился и вместо самодельных памперсов придумал подставку под туалет и научился забираться на неё с помощью рук. Стало быть, я полностью избавился от всего, что меня угнетало. От всего, кроме нерабочих ног.