Пётр – внук Петра. Исторический роман

Ирина Павлычева

Гремит на всю российскую столицу грандиозный праздник – помолвка юного императора Петра II с дочерью светлейшего князя Меншикова. Неужели многоопытный помощник Петра I не слышит в ударах литавр гром, что рокочет над его головой? Неужели не понимает, что эта помолвка может отправить его в изгнание?

ГЛАВА III

Император Всероссийский Петр II сидел за письменным столом, на новом месте, в своих личных покоях во дворце Меншикова и смотрел на Неву. Ему давно пора было приступить к урокам, но никак не получалось взять себя в руки. Прекрасное, весенне—летнее петербургское солнышко нежное, нежаркое щедро изливало свое сияние на реку, набережные, лодки и парусники, словом, не обделяло ничто и никого. Оно зазывно и настойчиво било в окна кабинета, в котором должен был трудиться, но пока лишь размягчено любовался видом царь. Петр страдал, ему страшно хотелось выбежать и хотя бы просто поноситься по берегам, а уж если бы покататься…

«Вашему Величеству нужно учиться, Вашему Величеству надо все знать!» — мысленно передразнил он светлейшего князя Меншикова, любимца и ближайшего помощника деда и бабушки, да с недавних пор его собственного нареченного тестя.

«Вестимо, надо, кто спорит! Но когда погода такая! Часто ли в Петербурге…» — думал дальше свою горькую думу двенадцатилетний монарх.

— Дозволите ль войти, Ваше Величество? — прервал его мысли голос первого воспитателя Андрея Ивановича Остермана.

— Входи, барон, — не поворачиваясь, будто не отрываясь от занятий, ответил Петр.

— Прошу простить великодушно, что помешал трудам вашим, — продолжал тот. — Я лишь заглянул осведомиться, не нужна ли в чем моя помощь, нет ли каких пожеланий у Вашего Величества?

«Пожелания—то у меня есть, но так я тебе и сказал, сейчас начнешь вторить светлейшему „учиться, учиться“!» — мелькнуло в голове у императора, вслух он произнес коротко, как бы не отвлекаясь от дела:

— Нет, Андрей Иванович.

— Могу ли я позволить себе посвятить сей день прочим государственным делам?

— Разумеется, если понадобишься, я всегда могу за тобой послать, работай во славу отечества и не волнуйся обо мне, можешь хоть несколько дней сряду.

— Благодарю, Ваше Величество, что предоставляете мне такую свободу, но вы — не только моя главнейшая и первейшая, но и самая приятная и любимая обязанность…

— Если какие—то твои дела тебе невмоготу или не в удовольствие ты скажи мне прямо, барон, я сейчас велю их с тебя снять, — понял воспитателя в русле своих собственных настроений юный царь. «И правда, вечно на него столько наваливают, и в Верховном—то ему Тайном совете сидеть и там, и сям… “ — рассудил он про себя. — Правда, говори, хоть сей момент…

— Вы бесконечно добры и сострадательны к людям, Ваше Величество, — испугавшись, начал выкручиваться Остерман, которому любая из его должностей была дороже зеницы ока. — Ваши порывы облегчить долю ближнему, говорят об огромном благородстве и доброй христианской душе, но позвольте старику предостеречь вас. Недобросовестные и ленивые люди, кои встречаются иной раз, могу воспользоваться сим вашим блистательным качеством во зло. Что касается меня, то я готов и с радостью буду выполнять дела и обязанности вами на меня возложенные и только за честь почту, если вы и впредь будете задействовать меня для службы вам. Я служил вашему деду, вашей бабушке, и вы не погнушайтесь мной.

— Ладно, тогда ступай, — соскучившись выслушивать витиеватые речи Остермана, скомандовал Петр.

— Слушаю, Ваше Величество, — с поклоном ответил тот и побрел к карете в недоуменном состоянии, так как воспитанник сегодня повел себя, мягко выражаясь, не в свойственной ему манере.

Не прошло и двух минут, как двери снова распахнулись.

«Ну вот что—то забыл досказать. Пугну—ка его» — мелькнуло в голове у Петра.

— Барон, ты решил не давать мне заниматься сегодня! — недовольным тоном буркнул он и резко повернулся, чтобы посмотреть, какая гримаса получится у воспитателя от такой встречи.

Вместо ожидаемого он увидел перед собой хорошенькое—прехорошенькое, любимое—прелюбимое личико своей ненаглядной тетушки Елизаветы Петровны. На мгновение застыв от радости и восторга, он бросился к ней обнял и начал целовать.

— Петруша! Негодный! — наконец возмутилась она. — Я, кажется, предупреждала тебя, государь мой, что если ты будешь крепко и больно целоваться, я оттреплю тебя за уши!

И она ловко схватила Петра за ухо да так сильно, что он неподдельно закричал от боли:

— Лиза! Лизонька! Пусти! Пусти!

— То—то же!

Но лишь Елизавета ослабила пальцы, Петр снова обхватил ее и принялся целовать с прежней страстью, а когда она не без борьбы и усилий высвободилась, он ловко отскочил и бросился наутек. Какое—то время они кружили вокруг письменного стола. Елизавета всерьез была намерена поймать племянника, однако, скоро ее гнев отошел, и она прекратила беготню.

— Ладно, племянник, прощаю, — милостиво сказала она.

Петр приосанился:

— А я на тебя сердит, Лиза!

— На меня? За что, скажи на милость? — изумилась она.

— Ты совсем не уделяешь мне внимания!

— Извините, государь, но меня к вам не допускают. Не велят отвлекать от занятий науками и государственными делами.

— Ты правду говоришь, Лиза? Хотя, конечно, правду, сам знаю. Александр Данилович!

— Сегодня только и прорвались с Наташей, что его дома нет, а то бы сейчас отправил вон! — добавила Елизавета.

— И Наташа приехала?! Где она? — несказанно обрадовался Петр.

Легко поддавшийся настоянию своего нареченного тестя переехать в его дом, пока собственный новый императорский дворец ни будет построен, теперь Петр страшно раскаивался в этом и скучал без сестры, тетушки, да и без привычных старых стен.

— Там со своей подружкой Александрой Александровной на минутку задержалась, да с Марией Александровной, невестой твоей, — объявила Елизавета.

— Хорошо, что задержалась, я давно хотел с тобой одной поговорить.

— О чем? — действительно не догадывалась цесаревна.

— Что я сержусь на тебя.

— Снова! На своего Данилыча сердись!

— Данилыч — Данилычем… А вот мне еще не нравится, зачем ты столько внимания Бутурлину оказываешь! Как тебя ни встречу невзачай, Бутурлин с тобой!!!

— Бутурлин — мой камергер, человек — умный, я люблю с ним потолковать. К тому же я не просила его в камергеры, он твоим распоряжением ко мне назначен, потому что камергер мне по штату положен.

— А я не могу такого допустить! Не позволю!

— Сначала приставляешь его ко мне, теперь допустить не можешь! Чем тебе Бутурлин помешал? За что ты его вдруг невзлюбил? Не так давно хвалил… — недоумевала цесаревна, не придавая впрочем никакого значения разговору.

— Зачем ты меня мучаешь, Лиза? — последнюю фразу Петр произнес со столь явным отчаяньем в голосе, что цесаревна неподдельно удивилась:

— Голубчик мой, Петенька, что с тобой, что ты?! Как я тебя мучаю?

— Я вижу, все вижу! Ты нисколько меня не любишь, Лиза!

— Боже правый! Вот ведь, какой ты у меня совсем маленький мальчик! Как тебе не стыдно такое говорить! Ты знаешь, что я тебя очень, очень люблю.

Елизавета была совершенно искренья. С отъездом родной сестры ближе племянника и племянницы у нее никого во всей России не было.

— А по совести, как перед Богом, можешь повторить, что любишь меня? — требовал Петр.

— Ещё бы, очень люблю, всем сердцем, мой милый. Ты говоришь, я мало с тобой бываю. А другие меня упрекают, что я с тобой, да с тобой, мешаю тебе. Что ни делаю, — не ладно, — пожаловалась Елизавета в свою очередь.

— А коли ты любишь меня и хочешь быть со мною, докажи! — наступал Петр.

— Как?

— Докажи, согласись, согласись стать моей женою… — бухнул император.

— Ах, какой вздор! Откуда у тебя такие мысли берутся? — не на шутку возмутилась тетушка.

— Почему вздор? — напирал влюбленный.

— Во—первых, ты забыл, что у тебя есть невеста. Я — твоя тетка и старше тебя. И потом, тебе рано думать о женитьбе!

— Во—первых, моя невеста тоже старше меня, потом, как же мне рано думать о женитьбе, если у меня есть невеста, в—третьих, ну её совсем. И, наконец, тетка — тетка, нашли слово, обрадовались! Разве тебе, такой красавице, такой молоденькой, такой, такой хорошенькой прилично быть теткой, какая ты мне тетка?

— Родная, да будет тебе известно, — сообщила та.

— Родная — только по дедушке, а по бабушке — вовсе не тетка! А невесту свою я не люблю, нисколечко не люблю! — отчаянно препирался Петр.

— Потому, что она, как я, много старше тебя. Если бы я согласилась, ты бы и меня скоро разлюбил, — убеждала Елизавета.

— Ты!!! И она. Смешно даже сравнивать!!! Лиза, послушай, согласись, я тебя умоляю! Я все буду для тебя делать, что ты только пожелаешь… или ты хочешь выйти за какого—нибудь немца, уехать и никогда не видеть ни нас, ни России? Как тетушка Анна? — запугивал Петр.

Цесаревна Анна, родная сестра Елизаветы, стараниями князя Меншикова лишь недавно была вынуждена последовать за своим мужем, герцогом Гольштинским на его родину. Пример был очень нагляден, свеж и страшен для Елизаветы.

— Вот уж — никогда! — горячо воспротивилась она. — Лучше совсем не пойду замуж! А ты — обрученный жених, и не к лицу тебе вести такие речи. Узнал бы Данилыч! Кроме того, с какой стати ты заявляешь, что Анна уехала навсегда?! Что это значит? Впервые слышу! И тише! Кажется, Наташа идет. Потом ответишь. Не будем при ней. Дай—ка, я лучше рассмотрю, чем ты тут занимаешься, — резко перевела разговор на другую тему великая княжна и начала ворошить бумаги на столе у притихшего монарха. — Так математика, геометрия, а как начертил—то! Я вот тебе добавлю.

— Не надо, Лиза, ты мне все спутаешь, не разобраться будет!

Елизавета не слушала, она самозабвенно погрузилась в рисование, в коем занятии была большая искусница.

Тут—то и вошла великая княжна Наталья Алексеевна — родная сестра Петра II, лишь годом старше его. Петр сразу забыл про свои тетради.