СТРИНГЕР специального назначения. Снять фильм в зоне контртеррористической операции

Ирина Мороз (2024)

Жизнь отряда специального назначения — всегда плотно закрытый от простого обывателя мир. Чтобы сделать фильм, нужно не просто понять суть и смысл их «бытия», но и «одним лаптем войну похлебать», как выразился один из бойцов. Свой непростой путь профессионального роста в роли военного журналиста, режиссера-документалиста с юмором раскрывает в книге ее автор — Ирина Мороз.

Главный фильм оперштаба. Масштабные учения

Это время вспоминаю теперь как несколько недель счастья, когда снимались масштабные учения. Казалось бы, тут огромный пласт сложнейшей работы, а не радость. Но что может быть лучше любимого дела? А тут все силовики создавали условия для съёмок. Хотя нет, не все.

Я просилась разрешить мне спуститься на тросе из вертушки, а меня только на вертолёте покатали. Вернее, на «разминирование» слетали в область. А вот на тросе спуститься так и не дали. Ибо нефиг: от меня фильм нужен, нечего экстремалить, и так интересного хватает. Хотя, экстремальный прыжок из вертушки всё же состоялся, на этих же учениях. Но об этом чуть позже.

Наверное, для кого-то такая жизнь была бы сплошным стрессом. Когда мы обсуждали ход съемки, мне пообещали, что жить я буду в ближайшем санатории. Я и экипировалась соответственно — по-санаторному: босоножки, шорты. Хорошо хоть для работы всегда кидаю в рюкзак маскхалат и куртку.

А приехали мы «в чисто поле», поставили большую армейскую палатку с кроватями, покидали туда свои рюкзаки… И включились в процесс учений. Там от каждой службы был свой оператор, и мне советовали всех их «взять в дело», но я понимала — чтобы потом не было неожиданностей на стадии монтажа — надо быть уверенной в качестве отснятого материала. Да и интересно мне было погружаться в работу каждой отдельной службы.

Фабула учений была такова: экстремистская группировка устроила взрыв на развилке железной дороги, где в тот момент проезжали в разных направлениях два поезда: один вёз с отдыха из детского лагеря подростков, а во втором поезде был охраняемый военными спецгруз.

Пиротехники постарались для кадров фильма, и устроили красивый взрыв со снопом огня и дыма. Оказывается, подрыв далеко не всегда бывает таким красочным. Но тут решили сделать максимально эффектно, «по-киношному» — что, конечно, меня очень порадовало: получились яркие кадры.

Самым неожиданным испытанием стала работа в поваленном на бок вагоне: стена была наклонена градусов на 60. Приезжавшие пожарные, МЧС выбивали окна, и вытаскивали «раненых»: их изображали кадеты военно-патриотического клуба. Я попросила их измазаться в кетчупе для достоверности, и поорать на камеру: мне нужны были «кровожадные» кадры. Фильм задумывался так, чтобы с первых минут было непонятно, что это учения.

Я залезла в вагон, и несколько часов лазала по нему, снимая эвакуацию «пострадавших». У каждого курсанта была с собой бумажка, на которой было описано его ранение: лёгко раненые могли и сами выбраться, и помочь в эвакуации, а «тяжёлых» вытаскивали на носилках. Очень непросто было развернуться в лежавшем на боку вагоне. Приходилось достаточно долго искать устойчивую позицию, прежде чем начинать съёмку. Но зато кадры были очень впечатляющие!

Когда я, наконец, вылезла из этого вагона, то подумала, что разучилась ходить: Вставала, делала два шага — и падала. Оказывается, организм за это время успел адаптироваться, что горизонт конкретно «завален», и надо держать крен. Пришлось переучивать организм заново ходить. После этого я постаралась надолго в этом вагоне оставаться. Меня чуть на носилках к «условно раненым» не утащили. Благо, вестибулярный аппарат мой высокой степени адаптивности, быстро справился.

На «место происшествия» тем временем постоянно приезжали новые службы: врачи, МЧС, военные: все должны были прибыть точно по расписанию с момента чрезвычайной ситуации с учётом времени на дорогу. А место, по понятным причинам, было выбрано достаточно отдалённое от цивилизации в целом. В результате, нашу палатку окружили другие, и выстроился целый городок. А я носилась между службами, и старалась не упустить ничего: работу медиков, МЧС, военных, милиции. Заранее согласовала съёмку с вертолёта, чтобы сделать общую картину происшествия. Мысли в голове были самые шкурные: этот фильм точно приз возьмёт на каком-нибудь кинофестивале!

Устав, я приходила в палатку, падала на свою кровать пару часов, чтобы хоть немного отдохнуть. Было совершенно неважно, что в той же палатке обитала толпа вечно меняющихся мужчин в камуфляже. Вставала по будильнику — и бежала снимать следующий этап учений.

На следующий день наша отдельно стоящая палатка оказалась центром целого палаточного городка. На краю поляны увидела надувные душевые кабинки, и восхищённо застыла.

— Тут принимают душ после радиационного контроля, — объяснили мне.

— Ребята, я очень радиационно-опасная, — максимально убедительно сказала я.

Специалисты чудо-сооружения сочувственно улыбнулись, и сказали исключительно мужской очереди в душ:

— товарищи, пропустим девушку!

Это было безумное счастье — принять душ! Чтобы опять весь день носиться в жаре и пыли, снимая, снимая, снимая без остановки.

Учения подходили к концу. Всех победили, ситуацию разрулили. Осталось снять финальные показательные выступления от спецназа. Для показательных выступлений выделили большое поле. Для прессы сколотили отдельную платформу: располагайтесь! Я уныло смотрела на неё: с такой платформы один общий план и снимешь, а «вкусных крупнячков» не поймать.

— Пустите меня к спецназу в вертушку! — попросила я оперштаб.

Им трудно было мне отказать: мне же ещё с ними фильм монтировать. И они кровно заинтересованы в хороших кадрах. Да и не жалко уже оператора, материал-то собран. И мне разрешили.

Радостная и запыханная, я добегаю до вертушки, бойцы втаскивают меня, дверца захлапывается. Командир взвода поворачивается ко мне и удивлённо говорит:

— Ирина, но ведь мы садиться не будем!

Меня пробивает холодный пот. Но вертушка уже оторвалась от земли, и выход у меня только один: десантироваться вместе с бойцами.

— Идёшь сразу за мной, — инструктирует меня командир. — Возьмись сзади за мой ремень. И следом выходи, нельзя задерживаться в проёме двери. Сможешь?

Я уныло киваю. Главное — камеру не разбить. Ноги-то, если что, заживут.

Какое-то время летим, и вот звучит сигнал. Я включаю камеру на запись, крепче перехватываю рукой командирский ремень, второй не менее крепко, но гораздо бережнее и плавнее сжимаю камеру. Звучит команда, неразборчивая в рокоте винтов, и всё приходит в движение. Я быстро двигаюсь за командирской спиной, не забывая при этом (вот что значит — сила искусства!) плавно перемещать камеру вбок, хоть как-то выстраивая ракурс. Командир прыгает, я, не давая себе и доли секунды на сомнения, тут же прыгаю следом, плавным движением прижимая камеру к себе.

Под ногами мягкая земля и густая трава пружинит под берцами, потом я падаю на колени, отпускаю командирский ремень. Командир жестами раздаёт задачи взводу, и они рассыпаются по полю, занимая линию обороны. Прыгнула! Все целы! Но расслабляться некогда — звучат автоматные очереди, начинается показательный бой, и самые лучшие, самые «вкусные» крупнячки должны быть моими! Потому что у остальной прессы будет лишь унылый общий план сражения…

А на готовый фильм, кстати, поставили гриф «для служебного пользования», и накрылись мои мечты о призе на фестивале. Потому как весомая часть фильма была о спецгрузе, о котором я даже не упоминаю тут, чтобы не попасть в тот же гриф. Но стоила ли разовая радость от приза того многодневного счастья серьёзной работы бок о бок со специалистами высочайшего класса? Мелочи жизни.