Constanta

Игорь Стенин

Россия. Середина девяностых. Хмель свободы кружит головы. Время искушает юных и дерзких. И, открывая цену жизни, благам и привязанностям, ставит перед выбором: дружить, ненавидеть, любить…

Глава четвёртая

Они шли походным маршем, переодетые. Ветер свистел в ушах. Огонь пылал внутри. Сначала самогон показался простой сивушной водой, но Грош не обманул. Большой Литр дал шороху. Он разметал всю компанию в стороны, усыпил свинарей, отключил Налимыча, уронил на четвереньки Колю Ракова и оставил на ногах только их двоих. Сейчас, шагая по главной деревенской улице, мимо божьих одуванчиков, лающих псов и каких-то дикарей, они, Степан и Ким, совсем не замечали потери. Казалось, их — целая бригада, они все вместе и каждый из них — Боронок.

На крыльце большого дома, украшенного вывеской: «Дискотека», они остановились, повернулись друг к другу и обнялись.

— Грека!

— Ким!

Хотели растянуть объятия, но сзади поднапёрли. В дело вмешалась местная разгорячённая молодёжь. Внеся внутрь дома, не давая опомниться, она подхватила, закружила и заразила их общим плясом. Руки, ноги, тела заходили ходуном, деревенская дискотека — прочь церемонии, пляши и бери от жизни всё, пока молодой.

В самый разгар пляса Ким узрел перед собой живое девичье лицо. В порыве страсти едва не облизнул его. Девушка рассмеялась. Принюхалась и, приняв за своего, прижалась к нему всем телом. Степан почувствовал рядом упругое бедро её подруги. Веселиться стало ещё веселее.

Песни сменяли одна другую. Басы пробирали до пят. Веселье, веселье, веселье! Внезапно Степан ощутил какое-то движение сзади. Толкнулся в ответ. Толчок вернулся. Не удержавшись на ногах, он упал лицом в пол.

— Наших бьют! — раздался голос Кима.

Сигнал боевого клича. Разлёживаться было некогда. И, вступаясь за наших, Степан поспешил вскочить на ноги.

Лес махающих рук. Поддаваясь общему порыву, он дал волю своим рукам, махая, попадая и зажмуриваясь в ответ. Спонтанная, дикая и беспощадная рубка — все против всех.

— Где наши? — закричал Степан, внезапно сталкиваясь с Кимом.

— Здесь, — ответил Ким, хотел было что-то добавить и исчез. Чужой страшный до одури Квазимодо, пялясь оловянными глазами, предстал вместо него.

— Ким! — закричал Степан, размахнулся и ударил кулаком по страшной роже. Кулак сгинул вслед за Кимом.

Потеря была страшной. Степан едва не заплакал.

— Отдай! — закричал он, кидаясь вперёд головой.

Квазимодо дрогнул.

Кулак вернулся на место, вместо страшной чужой рожи Степан увидел Кима.

Друзья успели порадоваться новой встрече, но на свою беду громче, чем следовало бы. Внезапно драка стихла. Оба оказались на открытом месте — перед самой дверью. Миг прозрения. Одни против толпы. Самогон пылал в крови всех. Но деревенской крови было больше. Сгореть?

— Грека!

— Ким!

Нет, жизнь дороже. И, выпуская пьяный дух, трезвой памятью они обратились в бегство.

Погоня гналась следом, по пятам. Какие-то минуты и кончилась деревня. Лес, земля, поросшая сорняками, бараки.

— Беги! — крикнул Ким, виляя в сторону и исчезая.

Степан хотел броситься за ним, но передние настигали и, извернувшись, пулей он понёсся к родной ферме.

Уже вблизи фермы погоня отстала. Угрозы и проклятия вслед. Спасся, можно считать повезло, если бы не канувший по пути Ким. Радость и горе пополам. И Степан продолжил бег. Он бежал за помощью, поднимать на выручку друга казарму, ребят, Боронка.

Плац. Одинокий взвод. Запарка перед ним. Вечерняя поверка.

— Стой! — гаркнул капитан, прерывая бег.

Степан остановился.

— Ко мне!

Тяжело дыша, едва не задыхаяясь, Степан приблизился.

— Почему в гражданском? — спросил капитан.

— Они вольер строят для свиней, — подал голос кто-то из взвода.

— Слышал, — усмехнулся капитан. — Солдатскую форму сменил, а бегать всё равно приходится. Свиной дух покоя не даёт?

— Нет, — ответил Степан. — На нас напали.

— Кто?

— Местные. Кима поймали. Убивают.

Степан перевёл дух. Поднял глаза на Запарку. Теперь делай, что хочешь, капитан. Вся ответственность на тебе.

Шеренга зашумела.

— Отставить! — бросил Запарка. Выпрямился, вонзил взгляд в Степана, глубоко, до самой правды.

— Ким кто — наш?

— Да.

— Тоже строитель?

— Да.

— Взвод кру-гом! — скомандовал капитан, меняясь в лице. И бросил Степану:

— Веди.

Земля содрогалась от топота ног. Степан бежал впереди, взвод за ним и сзади, замыкая строй, один за всех — Запарка.

Ферма, лес. Показались бараки, те самые. Рывок. Замедляя бег, Степан остановился.

— Здесь!

— Ким! Ким! — закричала десятками голосов подмога.

Пространство завибрировало от оглушительного зова.

Тщетно — кругом пустота, в ответ — никакого отклика.

Неужели опоздали? Внезапно среди отчаяния Степану что-то почудилось. Он шагнул в тень, пошёл, углубляясь в неё и неожиданно, споткнувшись, очутился перед ямой. Она была обитаема. Он уловил движение. Различил голову. И шестым чувством опознал раскосые глаза с улыбкой до ушей. Друг нашёлся!

Казалось, неиссякаема эмоциями была встреча. Радости не было предела. Она переполняла всех.

— Где враги? — вернул в реальность капитан.

Ким и Степан разомкнули объятия. Посмотрели друг на друга и повернули головы в сторону деревни.

— Там, — не сговариваясь, сказали оба.

И действительно, там — на границе деревни, сливаясь грозной тучей, маячила вражья сила, толпа местной молодёжи, разгорячённая и взбудораженная ожиданием развязки беспокойного вечера.

Все стихли.

— Взвод кругом! — скомандовал Запарка.

— Товарищ капитан! — раздались протестующие голоса.

Но капитан был неумолим.

— Исполнять! Всем обратно — в расположение части.

— А вы?

— А я сам по себе.

Толпа ждала.

Уверенным шагом Запарка подошёл и остановился перед ней.

Темнело. В бликах догорающего света дня две стороны, сойдясь, выражали решимость взыскать удовлетворение друг с друга. Туз с головы до пят и сборная разношёрстная колода.

Условный знак, волнение и толпа расступилась. Вперёд вышел долговязый с колом наперевес. Приглядываясь, вытаращил глаза.

— А-а-а! — внезапно закричал он со всей мочи, поднял кол и устремился на Запарку.

Не миновать беды… Хрясь — приняв удар, брызнула во все стороны земля перед капитаном. Запарка не пошелохнулся.

Долговязый взглянул на него, выронил кол и отшатнулся.

Резким махом полетела наземь фуражка. Следом — пуговицы воротника, ремень. И словно страшная невидимая сила вырвалась наружу.

Толпа замерла.

— Айда со мной, — шагнул ей навстречу Запарка. — Умрём вместе!

Руки капитана, маня, раскрылись…

Они ждали его на плацу всем взводом, возбуждённо переговариваясь и беспрестанно куря. Он появился неожиданно, откуда ни возьмись, словно вынырнул из-под земли, весёлый и невредимый, с ремнём на плече, фуражкой в руке. Обвёл всех шальным взглядом, остановился на Киме.

— Молодец, что отсиделся в яме. Как поёт Высоцкий: коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет.

Посмеявшись со всеми, взглянул на часы.

— Впечатлительным — оставить все впечатления при себе. Военная тайна. Гайдук узнает — пеняйте на себя. На сегодня это всё, свободны. Дуйте по койкам, шагом марш!

Смотря уходящим воспитанникам вслед, капитан задержался на плацу. Улыбка появилась на его лице. Как воспитатель он был более чем доволен. Ай да вылазка! Реальная мимолётная… Она одна стоила целого месяца муштры.

Боронок кинул в ведро очищенную картофелину, потянулся к громадной куче нетронутой кожуры, взял новую и принялся с остервенением чистить её.

Только что из кухни вышли Степан и Ким, помятые и счастливые, укаченные от души опасным аттракционом местной деревенской жизни.

— Я убью Гайдука, — произнёс он, мрачно глядя перед собой. — Проберусь к нему ночью, вопьюсь в горло и выпью всю кровь. Пусть даже потом отравлюсь — всё равно. Старый полкан. Нашёл время для картошки.

Боронок был возбуждён. Произошедшие события никак не могли оставить его равнодушным.

— Жаль, что всё кончилось миром. Будь иначе, я пошёл бы с Запаркой воевать вдвоём, — загорелся он. — Слышишь, Горыныч? Мы бы взяли штурмом деревню, не оставили бы ни одного пленного, а потом всем бы сиротам дали наши имена. Запарка! — взмахнул он левой рукой. — Боронок! — повторил движение правой.

Горыныч молчал. Его фантазии были куда скромнее. Достаточно было одной неволи…

Толпа не тронула Запарку. Он не тронул её. На том и разошлись, удовлетворённые друг другом. Первой — толпа.

Спустя день на лужайке появился деревенский мальчишка лет восьми. Постояв и поглазев на бригаду, он подошёл к ближнему — Коле Ракову. Комсорг, трудясь, засыпал лопатой гравий в яму со столбом.

— Кольча! — представился ему мальчишка.

Комсорг кинул в его сторону недружелюбный взгляд.

— Чего тебе?

— Конфету дай.

— Ха! А две не хочешь?

— Хочу.

Коля остановился и, опёршись на лопату, утёр лоб.

— Иди мальчик отсюда, — сказал он. — Здесь люди делом занимаются и плохо себя чувствуют.

— Дай. А я тебе чего скажу. — Мальчишка поднял брови и состроил серьёзную мину, словно готовясь предсказать будущую Колину судьбу.

— Отвали пацан! — Коля с шумом зачерпнул гравия.

— Не жмоться, дай.

— Катись, шкет!

Шкет! Разговор перешёл границы дозволенного. Искоса глянув на подходящую троицу: Кима, Налимыча и Степана, мальчишка склонил голову и шмыгнул носом.

— За шкета получить можешь, — тихо сказал он.

— От тебя что-ли? — с усмешкой спросил Коля.

— От меня — когда вырасту. А пока — от Рябого.

— Кого?

— Кореша моего.

— Пошёл отсюда! — вступая в разговор, заступился за комсорга Налимыч.

— Ты, толстый, не встревай, — отмахнулся от него мальчишка. — Не с тобой говорю.

— Ах, ты…, — рванулся было в его сторону Налимыч, но увяз в руках бросившихся на защиту ребёнка Степана и Кима.

— Налимыч, вы в разных весовых категориях, — сказал Ким, успокаивая друга. — Остынь.

— А чего он провоцирует?

— Разберёмся.

Когда страсти поутихли, Степан и Ким устремили внимание на мальчишку. Он — на них.

— Пацан с секретом, — убеждённо заметил Ким.

— Думаешь?

— А я видел его на дискотеке. — Ким подмигнул мальчишке. — Здорово, вражина! Разнюхивать сюда послан, лазутчиком — собирать агентурные данные?

Мальчишка растерянно захлопал глазами.

— Попался! — довольно ухмыльнулся Ким.

— Конфету дай! — попробовал выкрутиться мальчишка.

Ким сложил фигу и с чувством нескрываемого удовольствия поднёс её ему к носу.

— Выкуси! Я из-за твоих друзей личного счастья в эту субботу лишился. И ещё по морде получил, вместе с товарищем.

— Ладно, — примиряюще сказал мальчишка. — Так и быть, скажу чего пришёл. Конфету будешь должен. Гляди, не заныкай.

— И зачем же ты пришёл?

— Наши ждут вас здесь, в лесу. Картошку пекут, мириться хотят. Вожак Рябой сказал, что не тронет. — Он задумался, вспоминая. — Гарантия безопасности вам обещана.

— Всё?

— Да.

— Это не стоит конфеты. Обойдёшься.

Мальчишка обиделся, засопел, но высказаться вслух не решился. Детская личина отошла на второй план, маски были сорваны, уже как настоящий парламентёр он должен был вести себя достойно.

Информация требовала приватного обсуждения. Оставив мальчишку, Степан и Ким отошли в сторонку. Откликаться или нет? Какой сюрприз подготовила для них деревня? Какое у них всех будущее — мир или война?

Постепенно, взвесив все за и против, оба сошлись во мнении, что пути в лес не миновать. Следовало открыть карты. Уверенности в своих силах добавляла возможность подстраховаться живым парламентёром. Заложником.

Выпытав у парламентёра маршрут, они заперли его в каморке свинарей, поручили тем приглядывать за ним и, условившись с Налимычем о времени возвращения, отправились в путь. На мирные переговоры.

До условленного места встречи они добрались без помех, довольно скоро. В центре большой, окружённой соснами, поляны горел костёр. Восемь-десять человек сидели вокруг него. Их ждали.

Рябой оказался плотным крепышом. Лицо его было сплошь усеяно веснушками. Казалось, сомкнись глаза с белесыми ресницами — и праздник солнца на отдельно взятом лице был бы обеспечен. Однако хозяину лица было не до того. Глаза его были настороже, буравя отнюдь не солнечные лица гостей.

— Где наш пацан? — осведомился он.

— Остался, — ответил Ким, стараясь выглядеть убедительно и непринуждённо. — Какие-то дела там у него.

Вожак усмехнулся.

— Подлиза. За сладкое мать родную продаст. Но моё слово верное, расслабьтесь, будем разговаривать.

— Хорошо, — согласился Ким.

Рябой протянул им руку. По очереди они пожали её.

— А ведь вы не солдаты, — заметил он, приглядываясь. — Умело скосили под наших. Все как бешеные перемахались между собой. И дёру дали вовремя. Кто такие?

— Студенты, — ответили они в один голос.

— На сборах, — добавил Ким.

— А-а, — протянул Рябой.

— И мы не косили, — продолжил Ким, — танцевали и всё.

— Танцы кончились мы и ушли, — подхватил Степан. — Зачем нам лишние хлопоты, мы — люди мирные.

— Кабы так, сейчас бы вас здесь не было, — раздался чей-то хриплый голос.

На это ни у Кима, ни у Степана не нашлось, что ответить. Возникла затяжная гнетущая пауза.

Рябой вытащил сигареты. Они, чуть помедлив — свои. Закурили.

— Слышь, — начал снова Рябой, — а главный ваш каков, пришёл нас успокаивать. Один. Он, что, всегда такой?

— Какой?

Рябой поёжился.

— Психический.

— Но вы же все целы, — осторожно заметил Степан. — Потерь нет.

— А что ему оставалось делать? — подал голос Ким. — Такой форс-мажор! Ведь вы сами себя уже не узнавали.

— А нечего по чужой территории шастать, чужих девок лапать, — возбудился один из сидящих напротив — долговязый.

— Хорошо, хорошо, спокойно, — поднял руки Степан. И обратился к Рябому: — Зачем звал?

— Да забыть всё надо, — ответил тот. — Что кудахтать-то — дело сладилось. Картоху, вот, печём. Садись есть с нами.

Усердно дуя на испёкшуюся картофелину, Степан перекатывал её в руках и искоса разглядывал своих бывших противников. Все как один — крепкие жизнерадостные ребята. Студенты по возрасту, деревенские видом. Достойные уважения. Внезапно он затаил дыхание. Квазимодо. Отдушина родной кулачной ярости. Кулак был разбит, на долгое время выйдя из строя. Лицо Квазимодо, напротив, скалясь весельем, было живее живых. Жду нового боя, казалось, говорило и бросало вызов оно. Стушевавшись, Степан отвёл глаза и опустил голову. Причуда природы. Уродство неуязвимо. Пожизненно. В отместку увядающей самой собой красоте.

Постепенно деревенские перестали замечать гостей, оживление охватило их — больная тема не давала покоя.

— Слышь, Рябой, — обратился к вожаку долговязый, — надо было офицерика всё-таки проучить. Зря отпустили.

— По башке сразу надо было бить, — поддержал его хриплый.

— Зря пугали, — раздались ещё голоса. — Навалились бы всем скопом и раздавили.

— Зачем скопом? — вскричал доловязый. — Я ему уже второй раз готовился ка-а-к…

Долговязый не успел закончить фразу. Оглушительно стрельнуло полено. Яркое пламя костра взметнулось до небес. Все обмерли. Живая противопехотная мина предстала вдруг перед глазами. Фигура капитана. Память, сеющая страх, паралич и немоту…

Рябой предложил им дружбу. По всему облику и поведению желая её больше, чем они. Это был тот самый редкий случай, когда ему, вожаку местной молодёжи, было не до войны. И они, Степан и Ким, единогласно без колебаний приняли предложение, прекрасно сознавая, кому обязаны им. Капитан Запарка стоял за их спинами. Управой на всех Рябых.

На радостях от заключенного мира Ким потерял голову. Сумасшедший кавалер взыграл в нём, готовый сорваться и мчаться без оглядки вслед за украденным счастьем.

— Мы обманем Гайдука, Стёпка, — убеждённо говорил он, укладываясь поздним вечером в койку. — Отбудем поверку в субботу, смоемся и прогуляем всю ночь в деревне — до самых петухов.

Бессильный разубедить друга, Степан вынужден был поддержать его, молча, с тяжким вздохом записываясь в телохранителя.

Питая сладкие мечты, Ким уснул. Прошла ночь. Утром ему лучше было бы не просыпаться.

Очередь перед умывальником, увидев его, расступилась. Удивлённый, он посмотрелся в зеркало на стене. И едва не лишился чувств. Такого себя он ещё не видел.

Назад он вернулся с понурой головой, едва волоча ноги. Койка встретила его разбитыми в пух и прах мечтами.

— Ты себя видел? — спросил его Налимыч.

— Видел, — мрачно ответил он. Вся правая половина его лица припухла, расцветя синевато-красной желтизной. Глаз почти заплыл. Проявлялась тайнопись субботнего вечера.

— Махнёмся лицами? — предложил Степан, улыбаясь. — Сделаю тебе одолжение на субботу.

— А может пройдёт? — с надеждой взглянул на него Ким. Осторожно дотронулся до глаза.

— Не надейся, — сказал Налимыч. — Это случай особый. Жди свадьбы, не раньше.

Все засмеялись. Позволил улыбнуться себе даже Коля Раков, последние дни непохожий на себя самого. Большой Литр травил изнутри, блуждая в поисках выхода. Глядя на меченого Кима, Коля мечтал разрешиться своим тяжким бременем.

— А кому какое дело в деревне до его лица? — высказался Налимыч по пути бригады к вольеру. И продолжил: — Они, может, сами все такие с рождения.

— Ты давно в деревне не был, Налимыч, — возразил Ким. — И там любовь живёт. За неё, видишь, как приходится расплачиваться. — Он замолк. Потрогал пальцами лицо. — Ёлки-палки, хотя бы на пару минут дольше мы с ней знакомы были. Адрес, имя знать — тогда бы залез ночью прямо в окно.

— А если она чья-то подруга? — спросил Степан.

— Отдохнула бы. Что я зря за неё схлопотал?

— Смотри, ещё схлопочешь.

— Хуже уже не будет.

— Опять пить придётся, — вздохнул Степан.

— Да ладно тебе. Много не будем. Так, по чуть-чуть, для бодрости.

При этих словах Коля Раков вдруг побледнел и, шумно дыша, зашатался. Все уставились на него. А Коля, наконец-то, дождался своего момента. Подпрыгнул, зажал рот рукой и устремился к бетонному приюту свиней, метя путь по дороге.

— Повезло хрюшкам, — бросил ему вслед Ким. — Сегодня Коля угощает.

Все заулыбались. Кроме самого насмешника. Ему было не до веселья — половина лица его пухла и расцветала ярким буйным цветом на глазах.