Проект ЮНЕСКО

Игорь Ворона, 2023

Главный герой пронёс через всю жизнь память о девушке, которой был увлечён в молодости. Неожиданно во второй половине жизни судьба, казалось бы, действительно подарила ему встречу с ней, но всё оказалось не так просто… Первое издание вышло в 2021 г. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Плезантвиль. Штат Нью-Йорк

— Алло? Алло? — он среагировал на незнакомую трель, оборвавшую летаргию забытья.

«… Черт, как его включать…»

— Элина… Элина, проснись, wake up!^[2] Твой телефон звонит, не переставая, я не знаю, как его включать. Там полно сообщений. Ты своим-то, в Израиль, позвонила после посадки?

— Да, я послала эсэмэску дочке.

— И всё? Они знают вообще, куда и к кому ты поехала?

— Нет, я не хотела вдаваться в объяснения.

— Ну, ты даешь! Я думал, что ты умнее. Как же так можно? Бери, звони им сейчас.

— У тебя вообще обо мне было и есть завышенное мнение. В этом проблема. Ой… они знают, что первое, что оказывается у меня в руках утром — это смартфон; дай сюда. Она набросила на себя включённый им в Аколь калюль халат и, выходя в коридор, начала стучать указательным пальцем по экранчику. Её голос был немного другим, чем тогда в Литве. Что-то отсутствовало в нём, и вместе с этим какая-то новая интонация, новые нотки делали его приятным на какой-то добавочный манер. Разговор вёлся на русском, с жирными вставками на иврите.

Возрождённый язык их далёких предков, из которого он понимал лишь два десятка слов, звучал величавым гимном в её устах, хотя это был обычный бытовой трёп. Его мозг выделял лишь отдельные фрагменты разговора…

«“Сими лев” — даёт кому-то указание? “Сим Лев” — “обрати внимание”, или дословно — “положи сердце”; почувствуй сердцем».

На мгновение он вдруг поймал себя на слабо очерченной мысли, как было бы, если бы она позволила тогда оставить его сердце там, где он выложил его тридцать лет тому назад?

…«Мы бы уехали вместе в Израиль? Я тоже мог бы говорить на этом языке?…Мало ли чего ещё могло бы быть, если бы…»

Его тянуло назад в сон, мутность изнурённого прошлой ночью сознания не подпускала его к лакомству ностальгических иллюзий. Доносящийся из коридора сленг русской израильтянки входил в его уши Божественной литургией, смешивался в голове с запахами духов на соседней подушке.

Ангелы наслаждения прикрыли своими крыльями его веки и уволокли назад, откуда пять минут до того он был вытянут звонком её телефона.

Закончив разговор, она направилась к нему в спальню:

— Оронов, ты… — посмотрев на кровать, она остановилась у входа и запнулась на полуслове. Пытаясь сделать каждый свой шаг неслышным, она прокралась в ванную, взяла там оставленную косметичку и также неслышно, удалилась в коридор.

Отрывать человека от просмотра предмета, показанного во сне, когда у спящего такое счастливое выражение лица, было бы верхом кощунства. Спать ей не хотелось. Может, ещё не ощутила разницы во времени? В Израиле день давно уже перевалил за полдень…

* * *

— Проснулся?

— Вроде. Ты давно не спишь?

— Какое-то время. Наблюдала за тобой. Ты чему-то улыбался во сне. Что-то снилось?

— Хм… Да. Я иногда вижу такой вот странный и непонятный сон. Ты и твоя мама. Вы едете с пересадкой в Вильнюсе в какой-то другой город. Но билеты у вас только до Вильнюса.

Я по роду своей работы помог вам с билетами дальше, в тот другой город и обратно. А кассир говорит мне — что ты делаешь? Ты не должен помогать ей с этими билетами. Она встретит там высокого мужчину, который потом станет её мужем вместо тебя. Но я её не слушаю. И на вильнюсском перроне отдаю билеты вам. Вы садитесь в вагон…

–??? Что!? Какой другой город? — Округлив от неожиданности глаза, она пыталась вникнуть в суть услышанного. Как-кой… вы-со-кий мужчина? Когда!?

— Элина, откуда мне знать, это сон. Но я вот так его вижу иногда. Бред, да? Ладно… забудь. Кормить?

— Да… Я… — у неё не получалось отпустить обрывки памяти назад в Литву.

–… Элина?

— А, да… Что? А да, очень. Чем меня будут тут кормить? Ммм?

— Ну, я стряпал вчера, чтобы время до аэропорта как-то шло скорее, но в основном всё готовое — кулинария из русского магазина. Спускайся вниз.

— А в постель? Аколь калюль разве не предусматривает в постель?

— Это в пятизвёздочном.

— А у тебя какой?

— Не знаю пока. Книга жалоб и предложений в гостиной на чайном столике. Спускайся на кухню вниз. Я быстро в душ и присоединюсь…

* * *

Наперекор урчанью в животе, она решила не хозяйничать и подождать его. Взгляд неожиданно упёрся в фото на чайном столике в чёрной морёной рамке и чёрной полоской в уголке.

Она сделала к ней несколько робких, нерешительных шагов. Руки инстинктивно сами поднялись к обильно покрытому тональником лбу. Пройдясь по щекам, пальцы провели линию между десять дней назад поправленных тонкой иголкой губ. Пытаясь пробить глазами линзы двух пар очков, она не заметила, когда он положил ей на плечи свои ладони:

–… Элина, пойдём… Пойдём на кухню…

* * *

— Ну? Полегчало? Ещё кофе?

— Оййй, фууу… хватит! Нормально… Пять звёздочек! И… вааще… Хммм…

…«Взгляд из-под очков такой же, как он был вчера… и, такой же, как он был тридцать лет назад. Или… я…»

–…Элина, да не смотри ты так.

— Как?

…«Почему мне так нелегко с ней?»

— Ну… Это было не совсем, как я себе всю жизнь представлял.

Ххх… Ну-с… вааще… Как-то форсированно что ли, у меня получилось. Не знаю, как и сказать… Что-то среднее между изнасилованием и медицинской процедурой. Не смотри так и… без обид. Хорошо?

–… Ааааа…

— Ну… во всяком случае, ты видишь, что ты в безопасности здесь. Ковбой, хоть и изрядно поседел за тридцать лет, но он не сошёл с ума. Тебя тут не придушат, и ты не станешь секс-рабыней. Но самое главное, я хочу, чтобы ты чувствовала душевную безопасность, тебе должно быть комфортно морально; это твой отпуск, твой Аколь калюль и моя скатерть-самобранка. Возьми всё, что в него включено и, всё что на ней… ну, вернее, только то, что хочешь взять из того, что там есть. И без обид, если чего-то там нет. Хорошо?

— Хмм… — загадочно улыбнувшись, она прикрыла глаза за линзами очков.

«… И опять как тогда…»

— Хочешь леденцы? — опять теряясь в своей неумелости, он нелепо протянул ей монпансье в красной жестянке.

— Ой… слиплось, — с трудом отщипнув кусочек от склеенного кругляшка, она закрыла коробочку, — На, возьми, я не люблю это.

— Да, их давно никто не открывал, — он вдруг вспомнил, как давно врачи запретили сахар и всё остальное его жене. — Ладно, заканчиваем кулинарную разминку. Готова смотреть Америку?

— Па-чти. Слушай, а что там? — она указала на дверь, ведущую на веранду.

— Балкон. Дек по-нашему.

— Можно мне туда?

— Конечно. Я пока посуду поставлю в мойку.

Заканчивая возню в кухонной раковине, он почувствовал запах дыма сигарет со двора. Взяв пустую кофейную чашку, он вышел к ней:

— На, возьми; вместо пепельницы.

— А ты? — она чувствовала себя немного не в своей тарелке.

— Ты нет?

Вспоминая о чём-то своём, он опять посмотрел ей в глаза:

–… Нет… Я нет…

* * *

В их первый выход в ресторан она не изменила и своим кулинарным вкусам:

— Что ты так смотришь? Как израильтянка расправляется с некошерным мясом?

— Нет, просто вспомнил, что ты ела тогда, в кафе, возле твоего дома в наш первый раз. Впрочем, там выбор был меньше, чем здесь.

— Лучшее место для первого свидания — кафе? Оронов, ты ненормальный. Как ты это можешь помнить?… А ты не ешь свинину? Ты стал религиозным за эти годы?

— Нет, все эти годы мне было как-то не до этого. Но свинину я не ем. Видишь ли, мой вид без рубашки, который так тебя удивил, он не сам по себе. Это требует усилий, ну и диета в том числе; только и всего… А ты совсем не помнишь то кафе возле твоего дома, где мы сидели с тобой первый раз? Ладно, можешь не отвечать. Я вижу по глазам, что нет… О чём ты думаешь?

Постельный кегельбан раскрепостил её. Как и тогда, тридцать лет назад, она начала опускать на него свой стопудовый пресс:

— Знаешь, я показала нескольким надёжным подругам твои фотки, они все в восторге, все мне завидуют. Как и тогда, у него не получалось подобрать нужные ноты к партитуре её флирта:

— Оу, что ж, передай им, что тридцать первого ты летишь назад. Наступит сентябрь. Он свободен пока, октябрь тоже не забит никем — сказал он с грустной улыбкой, думая, как бы совсем не оплошать с ней в словесном фехтовании.

— Что?!?! Нахалюга!

— Элина, извини, я… я не об этом думал. Я…

— А о чём ты думал, маленький гигант большого секса?

…«Вот так с ней, как и тридцать лет назад. Я сотрясаю воздух притворной фальшивой болтовнёй, боюсь ошибиться, постоянно под прессом. Не знаю, что ей говорить, а где лучше промолчать, где встать перед нею на колени»:

— О шахматах я думал. — сказал он виновато, — Три пешки за слона, и слон и две пешки за ладью.

— Чего?

— Ну, в шахматах три пешки — это примерно как один слон или конь по убойной силе.

— Я не играю в шахматы, поясни мысль.

Он сделал два глотка из стакана с минералкой и, ненавидя себя за собственную с ней беспомощность, проронил сумрачно с убитым видом:

— Элина, а можно сложить восторги всех твоих подруг и променять их на намёки благосклонности одной конкретной женщины? — Как и тогда, в Литве, ей было несподручно иметь с этим дело в день признания:

— Оронов, ты слишком серьёзен. Был тогда, и есть сейчас. Это давит. — Она допила свой бокал вина из принесённой им в ресторан бутылки.

— Ммм… что это за вино, вкусное, зараза. Где ты покупал, ты разбираешься?

Он молчал, вспоминая, сколько бутылок вина он запортил, готовясь к её приезду, пока остановился на этом. Как и тогда, после откровения у подъезда в Шяуляе, он зарёкся больше не заикаться ей о своей любви. Впрочем, в чате «Одноклассников» он довольно скоро не смог сдержать себя.

…«Ничего, кинофильм жизни пролетит мгновенно.

Мне лишь надо уберечься от этого во сне. Ведь сны так трудно поддаются управлению…»

— Хорошо, быстро. А у нас в Израиле сервис — неактуальное понятие. Его почти нет. И в заведении часто шатаются столы. Можно сорок минут ждать официанта, который принесет холодное блюдо. Гарри, что ты молчишь? Эй, не спи…

Возвращая своё сознание в разговор, он вдруг увидел, что она вытягивает банковскую карточку из кошелька. Безупречность маникюра на не помилованных жизнью пальцах только усиливала необратимость времени.

— Элина, плиз… стоп-ит, — он сделал рукой однозначный жест. Мы же ещё в чате «Одноклассников» договорились: за тобой — билет. Всё остальное — за мной.

— Гарик, ну мне неудобно. Я ведь хорошо зарабатываю. В конце концов, кто должен платить за счёт на первом свидании? — Каждый за себя, — растягивая рот в улыбке, она придвинула подглазные щёчки к дужкам очков.

«… Сколько ночей после свиданий с ней, где каждое было как первое, я провёл в ночных литовских поездах…»

— Ну да… вчерашнее и всё остальное не в счёт. — Усилием воли он отвёл свой взгляд от сухой пергаментной бумаги её постаревших рук. — Элина, убери. Спрячь! Ты меня поняла?

Не зная, как реагировать на совершенно незнакомую ей сталь в его голосе и непроницаемость брони в его глазах, она молча вернула квадратик пластика на своё насиженное место.

* * *

— Ой, извини… Я разбудила? У меня ведь ещё всё по израильскому времени.

— Ничего.

— Гарри… а где луна?…В Америке что, нет луны?

Он перевёл свой взгляд с соседней подушки на пасмурное небо за окном:

— Почему нет, есть, есть луна. Просто пасмурно и сегодня, наверное, новая луна. Её не видно поэтому. Есть луна, есть… Спи…

August 12, 2018

Примечания

2

Проснись! (английский).