Луиза. Книга первая

Диана Никсон

С детства Луиза Вудс хотела стать танцовщицей. В день, когда она прибывает в «Ле Папиллон» – закрытый кабаре-клуб, куда мужчины приходят, чтобы насладиться красотой танцующих женщин, ее жизнь полностью меняется. Луиза живет в клубе, и правила проживания и работы в нем не могут быть проигнорированы или нарушены. Либо ты делаешь все от тебя зависящее, чтобы угодить клиентам, либо оказываешься на улице. Никакого флирта, никаких тайных романов, только танцы.

© Диана Никсон, 2016

© Екатерина Сержантова, перевод, 2016

© Карина Курбатская, перевод, 2016

Редактор Мария Максимова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мечтать не вредно, но только не в том случае, когда ты знаешь, что твои мечты никогда не станут реальностью.

С детства Луиза Вудс хотела стать танцовщицей. В день, когда она прибывает в «Ле Папиллон» — закрытый кабаре-клуб, куда мужчины приходят, чтобы насладиться красотой танцующих женщин, ее жизнь полностью меняется. Луиза живет в клубе, и правила проживания и работы в нем не могут быть проигнорированы или нарушены. Либо ты делаешь все от тебя зависящее, чтобы угодить клиентам, либо оказываешься на улице. Никакого флирта, никаких тайных романов, только танцы.

Во время своего первого публичного выступления Луиза встречает незнакомца, который платит за возможность насладиться её приватным танцем. Он не позволит ей увидеть своего лица, он даже не представится, но сделает ей предложение, от которого она не сможет отказаться. Он не станет давать пустых обещаний, но заставит ее поверить в то, что она особенная…

— Я ненавижу следовать правилам, — скажет он, — но я люблю их нарушать.

Рискнет ли она всем, что у нее есть, чтобы воплотить в реальность все темные фантазии незнакомца? Как только решение принято, пути назад нет…

Пролог

Нью-Йорк, 2005

Мои руки замерзали. Я посмотрела вниз, на свои дырявые перчатки, и спрятала руки поглубже в карманы куртки. Не то чтобы это помогло мне согреться, конечно, но, по крайней мере, я знала, что уберегу свои пальцы от обморожения. Меня всю трясло, словно я, совершенно голая, стояла на ветру в конце января. Количество вещей на мне не помогало ни на йоту — все они были рваные и грязные. Могу поспорить, от меня разило, как от помойки, хотя я и была единственной, кого заботил мой внешний вид и запах.

Мой взор опустился на пустую шляпу, лежавшую возле моих коленей. Я вздохнула. Ни за что на свете я не могла покинуть станцию без единого пенни в своей шляпе. «Кто-нибудь непременно сжалится надо мной и даст мне монетку, верно?»

Я с надеждой посмотрела на проходивших мимо меня людей, но ни один из них не обернулся в мою сторону. Все куда-то спешили, думая о своих собственных жизнях и проблемах, быстро шагая, разговаривая по телефону или общаясь со своими спутниками. Ну, конечно… В отличие от меня у них были дома и семьи, к которым нужно было спешить, и о которых нужно было заботиться. В отличие от меня они знали, что у них будет сегодня на ужин.

Я сделала глубокий вдох, и мои ноздри обжег запах хот-догов.

«Я бы убила сейчас за кусочек хот-дога», — подумала я. Я закрыла глаза и представила, как впиваюсь зубами в теплую булочку; мой желудок мгновенно отозвался голодным урчанием.

«Ну и предатель же ты…»

— Лу! Какого черта ты до сих пор здесь делаешь?

Мои мечты были разрушены звуком голоса моей лучшей подруги.

— Марлена будет в ярости, если мы не вернемся домой вовремя.

«Домой…» Я грустно улыбнулась в ответ на ее слова.

— У нас нет дома, Тэсс.

Она закатила свои большие темно-карие глаза и потянула меня за локоть, помогая мне подняться на ноги.

— Перестань быть такой занозой в заднице. По крайней мере, в «Раю» у нас есть кровати и крыша над головой. Или ты предпочитаешь жить в одной из тех картонных трущоб, которые мы видим по всему городу?

— Нет, конечно же нет, — пробормотала я, подбирая свою шляпу. — Тэсс, я не могу вернуться сейчас. Я еще ничего не заработала сегодня.

Она улыбнулась, обнимая меня за плечи.

— Не велика беда. Я поделюсь с тобой парочкой баксов.

Она бросила мне мешочек полный шуршащих бумажных банкнот и звонких монет. Казалось, это было самым большим сокровищем, которое я когда-либо держала в своих руках.

Шепотом я спросила:

— Как ты всегда умудряешься получать больше, чем все остальные?

Она ухмыльнулась, забирая у меня мешочек с деньгами и пряча его под старое, длинное пальто.

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Я покачала головой, и мы направились к выходу со станции, стараясь не привлекать к себе слишком много ненужного внимания. Люди всегда ненавидели попрошаек, но были и те, чья работа заключалась в том, чтобы упрятать нас за решетку. К нашему огромному облегчению, полиция ничего не могла с нами сделать, ведь мы были просто группой бездомных подростков. Нас могли отправить в детдом, но мы уже там жили, поэтому несколько часов, проведенных за решеткой, казались нам почти отпуском. Ни работы, ни попрошайничества. По крайней мере, мы могли выспаться, не опасаясь того, что Марлена, наша надзирательница, снова выльет на нас ведро холодной воды. По неизвестной причине она была уверена в том, что это лучший способ разбудить нас утром.

«Рай» был нашим личным адом, самым страшным местом во всем мире, где жизни детей не стоили ни цента. Нас держали там до тех пор, пока мы не становились ненужными. Мы жили попрошайничеством; мы проводили дни, а иногда даже и ночи, на вокзалах или автобусных остановках по всему городу, прося людей дать нам немного денег, лишь потому, что однажды наши родители решили, что мы были для них обузой, и не захотели иметь с нами ничего общего. Поэтому они и отправили нас подальше.

Мы жили во лжи… Мы лгали обо всем, включая наши собственные истории. Они никогда не были правдой. Ложь стала нашим единственным способом выжить. Если мы не умели лгать должным образом, мы не получали денег, а без денег мы не получали еды. Не существовало такого понятия, как дружба между нами, и порой я задавалась вопросом, сколько же времени уйдет на то, чтобы Тэсс поняла, что мы не можем быть друзьями. Не то чтобы мне не нравилось с ней дружить. Ей было двенадцать лет, всего на два года больше, чем мне, но иногда мне казалось, что она знала обо всем гораздо больше меня.

В своей родной семье Тэсс была одной из шести детей. Она узнала о них из записей, которые украла из кабинета Марлены. Она даже пыталась найти свою младшую сестру Брианну, но все это было напрасно, потому что в тот день, когда она подошла к двери, где жила приемная семья ее сестры, ее сдали в полицию за взлом их дома. Вся информация о ее семье была немедленно удалена, по крайней мере, из файлов Марлены, и ей так и не удалось узнать, где она могла бы найти своих братьев и сестер. Когда ее привезли обратно в детдом, она сказала, что все равно найдет их, несмотря ни на что, и они не смогут скрывать он нее записи вечно. Мы больше никогда не возвращались к этому разговору, так что я не знала, была ли Тэсс все еще одержима идеей встречи со своими братьями и сестрами. Но одно я знала точно — она никогда не хотела снова увидеть своих родителей. По сути, никто из нас этого не хотел. Для нас они все были просто бессердечными монстрами, предателями, которые не заслуживали прощения.

Из-за наших так называемых родителей наши жизни были сущим адом. Сомневаюсь, что для детей можно было найти место хуже, чем «Рай». Здесь с нами обращались как с мусором. Тех, кто не мог работать, просто выбрасывали на улицу.

Начиная с пяти лет, каждый ребенок был вынужден учиться зарабатывать деньги. Когда дело касалось работы, мальчики и девочки были равны. Никаких исключений, ни для кого. Даже если ты был болен и у тебя был жар, тебе все равно приходилось работать. В конце концов, все это делалось лишь для того, чтобы заполучить большую порцию каши.

Мы не могли позволить себе довериться даже тем, с кем ели и делили многоместные комнаты. Каждый защищал свои собственные интересы. Несмотря на наш юный возраст, мы были бойцами. Никто не знал правил выживания лучше нас. К тому времени, когда нам официально разрешалось покинуть стены «Рая», мы превращались в монстров, таких же, как те люди, которые оставили нас там, бездушных существ, готовых убить за жалкий кусок хлеба. Это была судьба, способа изменить которую никто из нас толком не знал. Из нашей повседневной тюрьмы не существовало выхода: либо ты обманываешь и грабишь, либо умираешь. Независимо от того, насколько сложно нам было в жизни, мы не хотели умирать. Остальное — уже мелочи.

Ночь была единственным временем суток, когда мы могли хоть немного отдохнуть, но нас это редко заботило. Были вещи поважнее сна. Мы играли. Мы действительно играли, словно были просто обычными детьми, без проблем, которым не нужно было думать о выживании. Когда Марлена ложилась спать, мы собирались в подвале, который она никогда не проверяла. Мы играли, и смеялись, и танцевали до тех пор, пока не приходило время возвращаться в свои комнаты, если мы не хотели, чтобы наше отсутствие было раскрыто и нас наказали. Наша надсмотрщица была еще той стервой, но было в ней и то, что нам нравилось — она была безнадежной любительницей поспать подольше. Даже начало третьей мировой войны не смогло бы заставить её встать раньше, чем прозвенит будильник. Иногда я задавалась вопросом: была ли её страсть ко сну нашим маленьким благословением за все те ужасные вещи, которые нам приходись делать по её прихоти. Сомневаюсь, что закон предусматривал голодание в качестве наказания для детей, даже для тех, которые находились в детских домах. Но в «Раю», все было возможно.

Мы не могли убежать. Нам не разрешали даже думать об этом, потому что каждый наш шаг вне детского дома тщательно отслеживался и записывался незнакомцами, которые приходили временя от времени, чтобы проверить наличие маленьких электронных чипов, которые мы носили на лодыжках. Они снимали их всего на несколько минут, а затем быстро возвращали на место, как будто мы были какими-то суперопасными заключенными, которым и дышать-то можно было лишь с разрешения. Звучит жестоко, я знаю. Но, к сожалению, мы не могли ничего изменить.

Дни шли один за другим, но хуже всего было то, что все они были одинаковыми. Я просыпалась, шла в ванную, чистила зубы, завтракала лишь чашечкой чая с парой кусочков хлеба, а затем шла на работу. Если удача была на моей стороне, и я зарабатывала немного денег, то могла позволить себе чизбургер и колу по пути домой. Единственная хитрость заключалась в том, чтобы остаться незамеченной, потому что другие дети немедленно доложат обо мне Марлене, и я останусь без еды на весь оставшийся день, и ночь, если уж на то пошло. Тэсс была единственным человеком, которому я могла доверять. Иногда мы вместе ходили по магазинам, мы никогда никому не рассказывали об этом. Это был наш маленький секрет, который мы обе лелеяли, словно это была самая сокровенная вещь в мире. Тогда мы даже представить себе не могли, что наша жизнь за пределами «Рая» не будет сильно отличаться от той, которая была у нас там…

Однажды случилось кое-что интересное. Было начало марта, и, слава Богу, погода уже не была такой холодной, как месяц назад. Я все еще носила свою старую куртку, но сейчас в ней было гораздо теплее и уютнее. Я сидела на сложенном куске картона, надеясь, что хоть кто-нибудь даст мне монету. Было раннее утро понедельника, самое сумасшедшее время для нью-йоркских станций метро и лучшее время для нас — попрошаек. Неподалеку от того места, где я сидела, стояла девочка. Она была примерно моего возраста, около десяти, может двенадцати, лет от роду. Она посмотрела на меня и улыбнулась, что было удивительно, учитывая то, что люди редко обращали на нас внимание, если только они не останавливались для того, чтобы дать нам немного денег.

Но в этой девочке было что-то необыкновенное. Она как будто хотела мне что-то сказать. Но когда она попыталась подойти поближе, мать оттащила её обратно и что-то прошептала ей на ухо, из-за чего её улыбающееся лицо внезапно помрачнело.

«Вот тебе, пожалуйста, — подумала я, — должно быть, она сказала ей, что я просто лживая крыса».

Я отвернулась от девочки и посмотрела в угол, где обычно стояла Тэсс. Как всегда, она была бессовестно счастлива, пересчитывая монеты и купюры, лежавшие у нее в шляпе. Я по-прежнему понятия не имела, как ей это удавалось. Ни одному из жителей «Рая» никогда так не везло, по крайней мере, не тогда, когда дело касалось подсчета дневной выручки.

Моё внимание привлёк неожиданный звук. Я повернула голову в сторону своей шляпы и увидела стодолларовую банкноту вместе с несколькими лежащими там монетами. Я никогда не получала так много не то что от одного человека, но от всех, кто останавливался чтобы бросить деньги в мою шляпу за весь день.

— Спасибо, — сказала я, глядя вверх на незнакомца, стоявшего передо мной. Он улыбнулся, глядя на меня. Не думаю, что незнакомцы когда-либо улыбались мне так ясно. Он был очень красив, как один из тех принцев, которых я видела в мультфильмах. Нам редко доводилось их смотреть, но всякий раз, когда нам выпадала такая возможность, это было похоже на глоток свежего воздуха, на побег от нашей повседневной, лишенной цвета рутины.

— Как тебя зовут? — спросил он, все еще глядя на меня. На секунду во мне возникло уже знакомое чувство страха. В «Раю» нас всегда предостерегали от разговоров с незнакомцами. Они говорили, что мы не должны никому верить. Нас могли похитить и увезти в другую страну, где какие-нибудь плохие люди продали бы нас в рабство. Истории вроде этой были подобны ежедневным молитвам, которые нам приходилось выслушивать каждое утро перед тем, как покинуть стены детского дома.

— Луиза, — сказала я едва слышно. Несмотря на мои внутренние страхи, мне понравился парень, который был так щедр со мной. На вид ему было лет двадцать, одет он был в самое дорогое пальто, которое я когда-либо видела, белую рубашку и темно-серый галстук, в тон цвета его глубоких изучающих глаз.

— Луиза, — тихо повторил он. — Какое красивое имя.

Я почувствовала, как мои щеки краснеют.

— Спасибо, — пробормотала я, опустив глаза. Никто никогда не называл моё имя красивым. Возможно потому, что лишь немногие знали моё полное имя. В «Раю» все называли меня просто Лу.

— Вот, возьми мои перчатки, — сказал парень, протягивая мне пару черных кожаных перчаток. — Твои выглядят неважно.

Я замялась, оглядываясь по сторонам в поисках других детей из «Рая». Кто-нибудь из них мог рассказать Марлене о моем разговоре с незнакомцем.

Он улыбнулся, наблюдая за моей нерешительностью.

— Возьми их. Тебе они нужнее, чем мне.

Я как раз собиралась снова поблагодарить его, когда поняла, что это будет мое третье спасибо подряд. Поэтому я коротко кивнула и молча взяла перчатки.

— Ты ведь не собираешься потратить свою сотню на сладости и мороженое, правда?

Я отрицательно покачала головой. Ни за что на свете я не потрачу впустую его деньги и не отдам их Марлене. Не в этот раз.

— Я куплю себе новый шарф, — сказала я, пряча деньги в свой секретный карман.

Парень снова улыбнулся:

— У тебя их достаточно и для того, чтобы купить себе новую куртку.

Я бы с удовольствием, но… Никто не позволит мне надеть новую куртку, особенно за пределами «Рая», где я всегда должна была выглядеть несчастной. Но, конечно, я не собиралась говорить ему об этом.

— Я последую вашему совету, сэр.

Он одобрительно кивнул, затем взглянул на часы и нахмурился.

— Мне нужно идти. Ты можешь мне кое-что пообещать?

— Все что угодно, — сказала я без колебаний.

— Не позволяй никому себя обижать.

«Ах, если бы вы знали меня получше…»

— Обещаю, — сказала я после короткой паузы.

— Хорошо. Удачного дня, Луиза.

— И вам, сэр.

Я смотрела, как он уходит; странное чувство появилось у меня в груди. Он мог быть чьим-то братом или сыном. Его родители наверняка были богатыми и успешными. У него, скорее всего, было фантастическое детство…

«Повезло же ему».

Я посмотрела на пару перчаток, которые все еще держала в руках. Вероятно, это был лучший подарок, который я когда-либо получала. Очень осторожно я надела их и улыбнулась от ощущения того, как тепло и уютно было моим рукам. Я полюбовалась перчатками еще пару секунд, затем сняла их и спрятала под куртку, боясь, что кто-нибудь заберет их у меня. Я не могла позволить этому случиться.

Начиная с того дня все изменилось. Я больше не боялась, что люди похитят меня или сделают мне больно. Я даже не позволяла себе думать об этом. Я начала петь и танцевать на станциях, просто для того, чтобы привлечь больше внимания и получить больше денег. Не то чтобы я хорошо танцевала или пела, но каким-то образом мои детские движения и песни заставляли людей улыбаться. Они останавливались и наблюдали за мной, иногда даже хлопали в ладоши. Это заставляло моё сердце трепетать. Были моменты, когда я закрывала глаза и представляла себя известной танцовщицей или певицей… Люди приходили посмотреть моё шоу, аплодируя и восхищаясь мной…

Конечно, это были лишь мои мечты, и им никогда не суждено было сбыться. Но была еще одна причина моей внезапной перемены настроения. Я ждала его… Ждала того момента, когда увижу его вновь — незнакомца с самыми красивыми глазами, которые мне когда-либо доводилось видеть. Я все еще помнила его взгляд. Это не было похоже на сострадание. Его глаза были полны загадок, которые я была не в силах разгадать. Как-будто он знал что-то такое, чего не знала я.

Каждый день я бежала на станцию в надежде на то, что он выйдет из поезда и снова подойдет ко мне, чтобы поговорить, но этого так и не произошло…

Шли месяцы, но я не переставала надеяться, что увижу его вновь. Возможно, я просто боялась отпустить свои мечты, потому что глубоко внутри понимала, что в тот день, когда я позволю им исчезнуть, я вернусь обратно в ад, в котором жила до того дня, когда встретила своего незнакомца. Но я дала обещание и не могла его нарушить. Даже если единственным человеком, который мог меня обидеть, была я сама…

— Эй, Лу, можно мне воспользоваться твоим почтовым ящиком, чтобы получить кое-что?

Я потерла глаза, пытаясь понять, о чем говорит Тэсс.

— Моим почтовым ящиком?

— Ну, давай же, соня, просыпайся! Уже почти пять тридцать! Мы должны быть на станции через двадцать минут. И да, я говорила о твоем почтовом ящике. Ты всё равно никогда ничего не получишь извне, а у меня есть друг, который хочет отправить мне несколько вещей, вот почему мне нужен твой ящик.

— А что случилось с твоим?

Я села в кровати, мечтая о том, чтобы у меня было еще хотя бы несколько минут на то, чтобы остаться под одеялом и досмотреть свой сон. Я не помню, о чем он был, но в нем я была счастлива.

— Марлена заперла его после того, как нашла там пачку сигарет. Они были не мои, а Боба, но она, конечно же, мне не поверила.

— Понятно. — Я зевнула. — Пользуйся моим столько, сколько хочешь. Мне он все равно не нужен.

В детском доме были дети, чьи биологические родители всегда присылали им одежду и сладости. Но, на мой взгляд, это было даже хуже, чем быть брошенными навсегда. Как это вообще возможно — отправить своего ребенка в детский дом, а затем начать посылать ему подарки, показывая тем самым свою якобы заботу? Бред…

— Спасибо, Лу. Ты лучшая.

Тэсс крепко обняла меня и выбежала из комнаты.

С нами в комнате жили еще три девочки. Адель было всего три — у нее было еще несколько лет для того, чтобы насладиться своей нормальной жизнью, не думая о работе. Она была очаровательным ребенком. Всегда счастливая и улыбающаяся. Она еще не понимала, что происходит вокруг. Она ничего не знала о людях, оставивших ее здесь, и незнание этого было её самым большим подарком, по крайней мере, сейчас.

Саре и Микаэле, другим нашим соседкам, было почти четырнадцать. Они мало с нами общались, полагая, что мы были слишком маленькими, чтобы быть их друзьями. Но мне было все равно. У меня была Тэсс. По крайней мере, тогда я еще не знала, что она станет первым человеком, который меня предаст…