Нью-Йорк. Манхеттен
— И, конечно же, господа, Бродвей. Эта виляющая и не желающая подчиняться строгой шахматной архитектуре Манхеттена артерия демонстрирует вам сразу несколько эпох в архитектурных стилях…
Её попытки увидеть через окно верхушки небоскрёбов убирали её возраст с её шеи. Он перевёл свой печальный взгляд на пол автобуса.
«… Неужели, если бы я…»
— Гарик, эй, не спи, это Сити-холл? — она толкнула его локтем.
–??? Что? Элина, что, извини, я задумался. — Он виновато вернул глаза назад. — Что ты спросила?
— Ничего; проехали.
Разница по времени с Израилем стала напоминать о себе к концу экскурсии. Устало прислонив голову к окну, она сняла очки и дала их ему в руки:
— На… возьми.
Вспоминая о чём-то своём, он осторожно сложил орудие борьбы с её куриной слепотой. Она прикрыла глаза….
Он не сразу нарушил затянувшуюся паузу:
— Устала?
— Да.
«… Как же мне хочется наперекор всем сидящим рядом… Что удержало меня тогда?»
* * *
— Фуу… хорошо, что ты выбрал автобус с кондиционером…
Вытерев пот со лба и положив носовой платок в сумку, она взяла его под руку:
— В открытом я бы долго не выдержала.
Он опять вспомнил, как начался для него тот проклятый им високосный год:
— Да. Помнишь, мы в похожем ехали с тобой утром первого января в Литве? Ты, точно так же сняв очки, дала мне их в руки. Помнишь?
Её молчание напомнило ему, что он одинок в памяти о том новогоднем дне:
— Ладно… я не буду грузить тебя сантиментами своих воспоминаний… Как тебе Нью-Йорк? Нравится?
Она оглянулась на автобусную дверь, куда заканчивала вползать очередь следующих туристов:
— Трудно ответить так сразу, он другой, совсем не такой, как те города, которые я видела в своей жизни. Такое впечатление, что никто не планировал строительство — один небоскреб, рядом другой, совершенно непохожий на соседний, за углом неожиданно церковь, потом вдруг старый дом — но всё это создает атмосферу бурлящей жизни, вечного движения. У нас в Израиле не так. В Ашдоде, например. Знаешь, у меня там какое-то ощущение искусственности что ли. Скажем, в южной части города. Все эти прямые линии, всё новое, всё блестит и сверкает, но такое впечатление, что там как будто никто не живет. Механический город будущего. А на севере города старые бюджетные коробки в 3–4 этажа. Весь город на деле — это как смесь модерновых Черёмушек с местечковой провинциальной грязнотой. Как иронично говорит моя подруга: смесь архитектурного изящества и людской гармонии. Мне, как человеку по сути столичному, приехавшему из маленького европейского городка, там неуютно. Арсов[3] до хрена…
–???Чего, — он среагировал на незнакомое ему слово.
— Ничего. Не бери в голову… А здесь… Теперь я, наверное, понимаю, почему Нью-Йорк называют столицей мира.
Он грустно улыбнулся, посмотрев вслед уходящей махине на колёсах, давшей им двухчасовой прохладный уют в полуденной жаре:
— Элина, у нас ещё уйма времени до начала. Кулинарный выбор опять твой.
— Почему опять мой?
— Ну… это ведь твой Аколь калюль и моя скатерть-самобранка.
— Ой, ну ты ж вроде тоже при этом?
Он не знал, о чём с ней сейчас говорить, стараясь не показать ей, что делает с ним ток, исходящий из её ладошек:
— Вроде… Да… у тебя свой Аколь калюль… у меня свой…
Она взяла его глубже под руку:
— Чего ты такой грустный? Ты выглядишь уставшим. Ты плохо спал?
— Сам не знаю. Я еще не привык спать так близко с тобой, мой сон, наверноe, не такой глубокий… Хочешь поедем в русский магазин? У нас уйма времени, на самом деле. Здесь недалеко; я не думаю, что днём сильный трафик. Минут десять — и мы уже в тоннеле. С той стороны Ист Ривер еще, наверное, столько же. Там наверняка есть столики в кулинарном отделе. Купим ещё чего-нибудь, что не портится, с собой. Поедем?
Пытаясь вспомнить тот новогодний день, она выпала из разговора на несколько секунд.
–??? Элина? Ты где сейчас?… Эй?
Переведя задумчивый взгляд на него, она молча кивнула головой…
