Любомор

Елена Станиславская (2024)

Здесь мертвый язык помогает создавать живые яды. Здесь каменные стены глушат ночные крики. Здесь борются за власть, знания и собственные жизни — и часто проигрывают. Тьяна Островски с детства мечтает учиться в элитарной академии Старика, где превосходно преподают мистерианский язык и ядоварение. Желание сбывается, но слишком поздно: яд «Любомор» медленно убивает Тьяну и теперь ее единственная цель — сохранить свою жизнь, отдав чужую взамен. Подпольный клуб ядоглотателей, поиск ответов на дне могилы и запретная любовь — Тьяну ждет непростой путь, но успеет ли она пройти его, пока «Любомор» не разбил ей сердце?

Глава 27. Глупый мальчишка

«Хочешь узнать, что случилось с Велимиром, приходи завтра в Склеп к началу первого занятия» — текст записки крепко отпечатался в памяти. Кто написал и подкинул ее? Возможность была у каждого, исключая, разве что, Некоса — только он не приближался к Тьяне. Оставалось надеяться, что послание подложил не Огний.

— Что там было, Островски?

Тьяна вздрогнула от неожиданности, но тут же по телу прокатилась волна согревающего спокойствия. С плеч словно свалились две ледяные глыбы, и Тьяна повернулась к Мару.

— Тебя кто-то пригласил на свидание? — он, приподняв уголки губ, кивнул на карман.

— Можно и так сказать, — уклончиво ответила Тьяна и не без удовольствия заметила, как намек улыбки исчез с Медовического лица. — Что ты тут делаешь?

— Думала, я оставлю тебя одну? Я шел за тобой от Погреба и ждал на углу часовни, — он пригляделся к ней. — Судя по всему, ты опять ходила по краю.

— Нет. То есть да, но случайно.

— У тебя по-другому и не бывает. — Мару притянул ее к себе, обнял, и они не сговариваясь побежали к пансиону. — Что там случилось?

— Ох, с чего бы начать? Я узнала, что Крабух и несколько студентов поклоняются ядам. Потом выяснилось, что они умеют менять рецептуры бесунов — так, чтобы те не причиняли вреда. А затем я поучаствовала в поединке…

— Что? — в коротком вопросе уместилось так много тревоги, что Тьяна растерялась: она и не подозревала, что Медович умеет волноваться. — Крабух сошел с ума? Новички не участвуют в поединках.

— Это вышло случайно, — подчеркнула Тьяна. — Ты сам сказал, у меня…

— Нет. Тут другое. У Крабуха не бывает случайностей. Он создает хаос, но контролирует его. Если он допустил твое участие, значит, хотел этого. Записка — от него? — Тьяна почувствовала, что Мару пристально смотрит на нее сверху вниз.

Ей хотелось спросить: «Ты что, Медович, ревнуешь?», но она остановила себя. Видят лики, сейчас не время для игривых вопросов. Только что умер Огний, да и сама Тьяна едва избежала смерти. А вокруг клубится всё больше тайн, и в этом тумане так просто потеряться. Так просто потерять друг друга. Тьяна прижалась к Мару и сказала:

— Я не знаю, кто автор записки. — Она быстро пересказала ему текст. — Что думаешь?

— Это мог быть кто угодно, — Медович покачал головой. — Я останусь в Склепе утром, чтобы подстраховать. Если понадобится, вмешаюсь. Возможно, встречу назначила Здрава, она самая толковая из них. А может, Огний, но у него только одно на уме. — Мару поморщился. — Если это он, мне точно придется вмешаться. Завтра увидим.

— Это не Огний. — Тьяна поняла, что не успела рассказать о главном. — Он умер. — Сердце кольнула жалость: да, Огний был заносчив и глуп, но она точно не желала ему смерти.

— Поединок? — Мару сразу догадался о причине. — С кем?

— Со мной.

— Как это случилось? — его взгляд потяжелел.

— Огний сделал яд на основе «Сномара». Я выпила, потеряла сознание…

— Островски, ты…

— Только не надо меня отчитывать, — произнесла Тьяна.

Мару втянул воздух сквозь зубы и процедил:

— Что было дальше?

— Оказалось, Огний принес второй флакон с ядом. Он решил, что я солгала о действии. Выпил, чтобы проверить, и умер.

— А ты солгала?

— Да, — выдохнула Тьяна. — Хотела узнать правду о смерти Велимира, а для этого нужно было выиграть.

— Как подействовал яд?

— Мне привиделось… — она замялась.

— Что?

«Ты, нож и то, что у нас нет другого выхода». Тьяна поняла, что не может озвучить это, и выбрала привычный путь полуправды:

— Смерть Огния. То, как он умирает от яда. — Она содрогнулась, вспомнив оба раза: и в видении, и в реальности. — Он утверждал, что его бесун вызывает пророческие сны, но я не уверена в этом. Да, я что-то видела, но всё можно объяснить совпадением или игрой разума. Единственное, что точно: Огний не смог избавить состав от действия карвинскии. Он ошибся. При варке или заговоре — уже неважно.

— А тебя его бесун не отравил из-за «Любомора», — кивнул Мару. — Яд считает тебя своей.

— Я ему не принадлежу, — отрезала Тьяна.

— Знаю. И он тебя не получит.

«Ты должна убить меня. Это единственный выход», — эхом прозвучало в голове. Тьяна едва удержалась от того, чтобы скрипнуть зубами. Она не могла допустить и мысли, что первая часть видения была пророческой.

Забежав в Погреб, они остановились в прихожей и посмотрели друг на друга. Тьяна осторожно тронула Мару за предплечье.

— Как рука?

— Ты зря рисковала. — Медович решил уйти от ответа. — Огний в их секте был пятым колесом. Или мешком для отработки ударов. Возможно, он что-то знал, но меньше остальных.

— Как твоя рука? — настойчиво повторила Тьяна.

— М-м. — Капли дождя блестели на меди волос. — Если скажу правду, ты на меня накинешься, а нам надо поспать.

— Что ты имеешь в виду? — Тьяна наморщила лоб.

— Когда я рассказал историю о Ясене, — у Мару дрогнули уголки губ, — ты от жалости бросилась меня целовать.

Тьянины щеки вспыхнули. Она с притворным возмущением пихнула Медовича в грудь, но он не отступил ни на пядь.

— Боюсь, — продолжил Мару, — если я признаюсь, что рука болит, ты опять не сдержишься. — Он качнул головой и наклонился к Тьяне. — А она болит.

— Я не буду тебя целовать. — Она фыркнула и закатила глаза, пытаясь скрыть смущение и трепет. — А еще я совершенно точно на тебя не бросалась. Ты вообще первый начал. Сказал, что собираешься влюбиться в меня. Потом разделся и лег ко мне в постель. И я уж молчу о том, что ты сделал, когда мы сбежали из поселения.

— А что я сделал?

— Не притворяйся.

— Кажется, было как-то так?

Глядя Тьяне в глаза, он опустился на одно колено, приподнял край мантии и провел пальцами по её ногам — как тогда, в парке. Порывисто вдохнув, Тьяна помотала головой из стороны в сторону и прошептала:

— Нас могут увидеть, — она старалась звучать сердито, но не получалось.

— Сейчас три часа ночи — это во-первых. А во-вторых, если увидят — что с того? Я не собираюсь скрывать наши отношения. Да, это может быть не вполне безопасно для тебя, — он чуть нахмурил брови, — но я не могу иначе. Не могу и не хочу.

«Отношения. Он не собирается скрывать наши отношения», — мысленно повторила Тьяна, чтобы как-то уложить сказанное в голове. Слова Медовича звучали искренне и отзывались теплом в душе, но в то же время выдавали его недальновидность. Он не брал в расчет, что Тьяна — девушка, у которой совсем недавно умер жених. К тому же, на её имени уже лежала тень: Вэл, похоже, многим успел рассказать о той злосчастной ночи.

Если допустить, что они с Мару благополучно разберутся с «Любомором», как дальше сложится жизнь? Никто не знает. Они могут расстаться, и тогда он будет просто «свободным юношей», а она — «той, кто встречалась сначала с Горски, потом с Медовичем». Тьяна почувствовала, как по лицу пробежала тень.

— Просто скажи, если я перехожу границы. — Мару убрал руки от ее ног. — Ты не хочешь огласки? Если что, я на намерен вредить твоей репутации, хоть и не верю в ее существование. Не твоей конкретно, — уточнил он. — В целом.

Конечно, он не верил в репутацию: чего еще ждать от красивого, богатого и юного наследника древнего рода? Даже то, что Мару лежал в Арке, не могло очернить его в глазах общества.

Тьяна почувствовала что-то вроде насмешливого умиления. Захотелось обозвать Медовича «глупым мальчишкой», но она не стала. Тихо вздохнув, Тьяна провела пальцами по его подбородку, сомкнула их на мокром воротнике кителя и потянула вверх. Мару поднялся и сжал ее руки. В запястьях дико запульсировала кровь. Пальцы, разомлев, выпустили ткань. Поцеловав вначале правую руку, затем левую, Мару освободил их, и Тьяна мягко обхватили его за талию. Он наклонился ближе — и тогда, сорвавшись с кудрей, на ее щеку упала холодная капля дождя. Тьяна вздрогнула, но тотчас с облегчением улыбнулась: всего лишь вода. Мару провел большим пальцем по ее скуле, стирая влажный след, и их губы соединились. Тьяна почувствовала глубокое, чуть торопливое биение сердца — и не поняла, это её или его. Всё стало общим и нераздельным. Дыхание, запах кожи, движения. Мару начинал, и Тьяна подхватывала. Она предлагала, и он соглашался.

В какой-то момент ее взгляд упал на продолговатый стол, где лежала книга учета проживающих. По форме он немного напоминал стойку в клубе, и Тьяна вдруг почувствовала, как наэлектризовалась кожа. Вместе с мурашками ее посетило дерзкое желание — повторить ту сцену, когда Мару изображал мерзавца. Разыграть маленький личный спектакль — с ненастоящей борьбой, но настоящей страстью. Чтобы всё плохое было вымышленным, а хорошее настоящим. Проследив за ее взглядом, Мару приподнял брови и улыбнулся. Заинтересованно, чуть лукаво и понимающе. Пораженная, что не надо ничего объяснять, Тьяна выдохнула с сожалением:

— Ну, не здесь же.

— А если тихо?

— Тихо не получится.

— М-м. Это правда. — Мару коснулся губами ее шеи и прошептал: — Тогда я куплю для нас бар, Островски.

Тьяна рассмеялась, приняв обещание за шутку. Обняв ладонями ее лицо, Медович заглянул ей в глаза и потянулся, чтобы снова поцеловать. Тьянины руки скользнули по его предплечьям, порывисто сжали, и Мару зашипел сквозь зубы.

— Рана! — Тьяна отдернула ладони, будто прикоснулась к чему-то горячему. — Прости. Как я могла забыть…

— Пустяки. — Медович успокаивающе погладил ее по щеке.

Тьяна отстранилась и помотала головой. Она словно очнулась от наваждения. Какие поцелуи, какие прикосновения и какие, к Хозяину, барные стойки? Пока «Любомор» бежит в её крови, им с Мару нельзя приближаться друг к другу. Еще немного, и ее вновь мог свалить приступ. И что бы тогда сделал Медович? Порезал правую руку? Воткнул нож в бок? Полоснул себя по груди? Это немыслимо. Так не должно быть.

Тьяна задрожала.

— Островски, это пустяки, — повторил он, подтягивая ее к себе.

— Стой. Подожди. — С трудом выдавила Тьяна, наперекор всему телу, кричащему: «Продолжай!».

Мару нахмурился. На мгновение Тьяне показалось, что он рассердился из-за отказа, но в глазах не было злобы. Только тревога. Глубоко вздохнув, он кивнул и отступил на полшага.

— С тобой всё в порядке? — Медович внимательно пригляделся к ней.

— Да. Просто я знаю, что он здесь. — Нахмурившись, Тьяна прижала ладонь к груди. — Как будто смотрит на нас и выжидает.

— Ты что-то чувствуешь? Чувствуешь приближение приступа? — в голосе Мару усилилась тревога.

— Нет, но… — Тьяна повела плечами, — он не предупреждает, понимаешь? Не подает сигналов. Нападает — и всё.

— Думаешь, мы его провоцируем?

Тьяна кивнула.

— Какой же я, — Мару невесело усмехнулся и покачал головой, — болван. Не подумал об этом. Я не хочу, чтобы он мучил тебя. — Его взгляд потяжелел. — Ни секунды.

— А я не хочу, чтобы ты себя резал.

Протянув руку, Медович коротко коснулся Тьяниной щеки.

— Иди спать, Островски. Завтра у тебя Зорич и встреча в Склепе.

— Да. Зорич. — Тьяна совсем забыла о старшем мастере. — Кстати, зачем он забирал тебя в Вельград?

— Мать позвонила ему и попросила поговорить со мной. — Мару слегка поморщился. — Они с Зоричем давние знакомые. Правда, не могу сказать, что он преуспел в нравоучениях — голова у него была занята другим. Он ездил на встречу с семьями Млады и… — он сделал короткую паузу, — Велимира.

Тьяна коротко кивнула. Несмотря на помолвку с их сыном, она плохо знала господина и госпожу Горски. Зажиточные, молчаливые, верующие — вот, пожалуй, и всё, что ей было известно. Семьи познакомились в церкви — и Островски, и Горски поклонялись ликам, а не скрещенцам. На юге это было редкостью, и общая вера постепенно привела их к идее породниться. Отец с матерью нудно и мучительно обсуждали, стоит ли рассказывать Горски о долгах, Тьяну к «взрослым беседам» не допускали, а дедушка лишь качал головой. Он видел людей насквозь и сразу невзлюбил Велимира, хотя родители пытались убедить Тьяну, что так проявляется дедова ревность. Привык, что внучка всегда рядом: и старческие бредни выслушает, и в огороде поможет. Рассказывать о долгах родители в итоге не стали, решив, что Горски и так всё понимают: когда люди много работают, а ходят в обносках, что-то тут неладно.

Отогнав воспоминание, Тьяна спросила:

— Кстати, ты знаешь, кто мать Млады и Лики Требух?

— Понятия не имею.

— Настоятельница Девы. Её зовут Устия.

— Никогда не слышал, — Мару пожал одним плечом.

Тьяна тихо фыркнула: ох уж это пренебрежение к Деве. Она и сама не питала теплых чувств к бывшей академии, но считала, что имеет на это право: всё-таки училась там и видела процессы изнутри.

У Тьяны мелькнула смутная мысль о настоятельнице, что-то беспокойное и неуловимое, но Мару коснулся ее руки, и внимание переключилось. Неожиданно Тьяна поняла, что они опять стоят близко-близко, хотя пару минут назад он был у двери, а она у лестницы. Как так получилось? Медович, похоже, поймал себя на той же мысли.

— Иди спать, — мягко, но настойчиво повторил он.

— А ты? Пойдешь? — голос звучал неправильно, призывно, и Тьяна спешно уточнила: — Я имею в виду, к себе. В Склеп.

— Нет, Островски. — Мару не стал раскрывать, куда направляется, и лишь добавил с легкой улыбкой: — Посплю, когда разберемся с твоим ядом.

— А с заговором? — еле слышно спросила Тьяна.

— Это может подождать. «Любомор», бар, сон, потом заговор. Порядок такой. — Окинув ее взглядом, он вышел под дождь.

Постояв в прихожей какое-то время, Тьяна повернула к лестнице. Мару прав: ей действительно надо поспать. Наверху скрипнула ступенька. Тьяна, собрав последние силы, метнулась на второй этаж — и увидела Рогоз. Та почти нырнула за дверь комнаты, но Тьяна стиснула ее запястье и дернула на себя. К чести эраклейки, та не закричала, а лишь по-змеиному зашипела.

Как долго она стояла на лестнице? Как много видела и, главное, слышала?

Вырвав руку из Тьяниной хватки, Рогоз прожгла ее взглядом.

— Так и знала. Я читала о вас, юж-жанках. — Слово прозвучало как оскорбление. — Вы там все такие. Похотливые, бесстыжие.

— Скучно же ты живешь, раз веришь слухам, — Тьяна покривилась. — Все искусницы — южанки, но не все южанки — искусницы.

— А самое гадкое, — продолжила Рогоз, — что вы лезете не только в постель и кошелек, но и в голову. Ты потакаешь галлюцинациям Марувия, делаешь ему хуже. — В глазах заблестели слезы, и эраклейка отчеканила: — Я все расскажу госпоже Медович.

Тьяна почувствовала, как внутри поднимается и глухо рычит злость. Сжались кулаки, тело напружинилось и качнулось вперед. Ударить. Нет, врезать. Со всей силы, не думая о последствиях, прямо в идеальный эраклейский нос. Чтобы усвоила: попробует сдать Мару — напьется собственной крови. Желание жгло и толкало, но Тьяне удалось взять его под контроль.

Бить следовало словами.

— Расскажешь — что? — насмешливо спросила она, разжимая кулаки. — Как мы целовались? Осслава и так знает о наших отношениях.

Имя матери Мару подействовало на Рогоз, словно пощечина. Она пошатнулась, выкатила глаза, и Тьяна тихо добавила:

— Только попробуй опять навредить ему. Я не травила тебя «Детским ядом», но могу отравить другим. После него ты уже не сможешь никому пожаловаться.

— Не успеешь. — Слезы хлынули по щекам. — Я сделаю так, чтобы тебя вышвырнули!

Бросившись в приоткрытую дверь, Рогоз захлопнула её, скрипнула задвижкой и разразилась рыданиями. Деревянная створка была не способна заглушить звук горького отчаяния. Похоже, Рогоз слишком долго наблюдала за Тьяной и Мару.

«Ну и к Хитвику её».

Тьяна устало потерла лоб, вздохнула, мысленно повторила угрозу эраклейки — и изо рта выскочил короткий сухой смешок. Измученный мозг озарила догадка — и Тьяна не сомневалась в её достоверности.

Все подсказки были в руках, и ответ лежал на поверхности. О «Детском яде» знали только высокосословные, он не представлял особой опасности, но был неплохим средством привлечения внимания. Рогоз нужно было обратить на себя все взгляды и предстать в образе несчастной жертвы. Всё указывало на то, что она сама осыпала себя порошком, чтобы подставить Тьяну.

Если бы Зорич не уехал в город, эраклейка от души нажаловалась бы ему на «отравительницу», а старший мастер выслушал бы и принял меры. Он и так видел в Тьяне «проблемную студентку». Ещё одна капля могла переполнить стакан, и всё закончилось бы исключением из академии.

Пожурив себя за позднее озарение, Тьяна пошла вверх по ступеням. Она чувствовала легкое удовлетворение от того, что хоть одна загадка, пусть и самая пустяковая, разъяснилась. Оставалось решить сотню других.

Комната встретила беспорядком. Бита и чайник, лежащие на полу, напомнили и о драке с Лукой, и о поцелуях с Мару. Тьяна подошла к стулу, на котором они сидели, и провела по спинке. Казалось, дерево еще хранило тепло их тел. В воздухе висел солоновато-металлический запах с яркой терпкой нотой: пот, кровь и желание.

Наскоро прибравшись, Тьяна достала из шкафа полотенце, сходила в душевую на этаже, а когда вернулась, дважды проверила, заперты ли окно и дверь. Постелив новую простынь, она переоделась в ночную рубашку и рухнула в кровать.

Протрещал будильник. Поворочавшись, Тьяна откинула одеяло и мысленно поблагодарила сознание, что ночь прошла без снов и видений. Она чувствовала себя отдохнувшей, и мозг сразу включился в работу: принялся анализировать события минувшего дня и строить планы на грядущий.

За чисткой зубов Тьяна прикинула, что говорить Зоричу. Пожалуй, не стоит сразу заявлять: Рогоз сама себя отравила. Надо действовать хитрее и осторожнее: дать старшему мастеру факты, а он пусть сам составит картину.

Быстро собравшись, Тьяна отправилась на встречу с Зоричем. Небесная синева мелькала в лужах, солнце играло на золотом куполе библиотеки. Воздух, прозрачный и свежий, пах размокшей листвой, влажным кирпичом и новым днем. Тут и там раздавался звук капель, падающих с карнизов. Первокружники еще отсыпались, но старшие студенты вовсю рассекали двор академии: бежали куда-то с тяжеленными словарями, толкали в сторону ядоварни тележки с пустыми бутылями и ловко перепрыгивали кусочки неба, отраженные в лужах. Тьяна на секунду застыла, испытав приступ зависти, а затем ускорила шаг.

Она не помнила точно, где находится кабинет Зорича, поэтому спросила у первого встречного библиотекаря. В этот раз коридоры не пустовали, студенты сновали туда-сюда и даже восседали на скамьях с острыми краями. Тьяна заметила юношу-переводчика, несущего настолько внушительную стопку книг, что она закрывала ему обзор. Наткнувшись на бюст Икуба Поплавски, студент покачнулся, но не уронил ни один томик и продолжил путь.

Дверь в кабинет старшего мастера терялась в тени. Отыскав ее, Тьяна стукнула пару раз, услышала: «Войдите!», и толкнула створку. В нос ударил пленительно-сладкий запах книжных шкафов, набитых раритетами, но Тьяна велела себе не терять голову. Пройдя вперед, она опустилась на стул напротив Зорича.

Старший мастер сидел за столом и мерно постукивал пальцами по зеленому сукну. Металлический взгляд то булавкой цеплялся за Тьяну, то ускользал в сторону. Похоже, Зорич все еще ощущал неловкость из-за вчерашней сцены.

— Вы хотели поговорить о Ясене Рогоз, — Тьяна первой прервала молчание.

— Да, Островски, именно так. Рогоз выдвинула против вас серьезное обвинение. Вы, вероятно, думаете, что отравление «Детским ядом» можно приравнять к шутке, но…

По сердцу будто царапнули когтем. Резко, без предупреждения. Хватанув воздух ртом, Тьяна вцепилась пальцами в подлокотники и настороженно огляделась. В углах кабинета скапливалась клочковатая тьма — ее становилось всё больше и больше. Вжавшись в спинку, Тьяна зажмурилась. Она больше не слушала старшего мастера, сосредоточившись на том, что происходит внутри. Кружилась голова, сжималось сердце, и краски кабинета таяли в мертвенно-серой дымке.

«Любомор» мстил ей за вчерашнее. Он ничего не забывал и не прощал.

Захрипев, Тьяна выгнулась дугой и свалилась со стула.