Любомор

Елена Станиславская (2024)

Здесь мертвый язык помогает создавать живые яды. Здесь каменные стены глушат ночные крики. Здесь борются за власть, знания и собственные жизни — и часто проигрывают. Тьяна Островски с детства мечтает учиться в элитарной академии Старика, где превосходно преподают мистерианский язык и ядоварение. Желание сбывается, но слишком поздно: яд «Любомор» медленно убивает Тьяну и теперь ее единственная цель — сохранить свою жизнь, отдав чужую взамен. Подпольный клуб ядоглотателей, поиск ответов на дне могилы и запретная любовь — Тьяну ждет непростой путь, но успеет ли она пройти его, пока «Любомор» не разбил ей сердце?

Глава 12. Откровенность за откровенность

— Ты же не будешь мне врать, правда, Островски?

Тьяна вздрогнула, уловив странную схожесть вопросов: Луки и Мару. Та спрашивала про шанс, этот про ложь, и оба хотели, чтобы Тьяна играла по их правилам.

Медович шагнул из-за угла и, приподняв козырек кепи, вгляделся ей в лицо. На секунду Тьяне показалось, что он продолжает изображать мерзавца: настолько вошел в роль, что забыл, где выход. Волоски на коже встали дыбом, между лопаток пробежал озноб. Или это от ночного холода? Тьяна поняла, что вышла из клуба без накидки, да и покрывало осталось в гардеробе. Остывший воздух щупал за плечи и бесцеремонно забирался в вырез на спине. Она обхватила себя руками, и в ту же секунду тело накрыл пиджак Мару. От ткани тянуло апельсином и дубовой корой, подкладка бархатисто касалась кожи, и Тьяна не стала отказываться. Поглядев на Медовича снизу вверх, она быстро прикинула: что говорить и о чем умолчать.

Могла ли Лука, действительно, помочь ей? Подарить вторую жизнь? Избавить от «Любомора»? Тьяна не верила в это. Не верила в чудо.

Да, она видела нечто невероятное — одно лицо наслоилось на другое, — но разве оптический фокус мог освободить ее от оков яда? Да, Лука откуда-то знала ее настоящее имя, но это тоже ничем не могло помочь Тьяне. И да, Лука грозила убить ее, вот только Тьяна и так умирала. Как-то недостойно бояться обыкновенного ножа, когда отравлена магическим ядом.

Тьяна решила: она не будет врать Медовичу. Наоборот.

И привычно подбодрила себя: «Пэстра».

— Я все расскажу, — они перешли дорогу и направились к парку, — но вначале обновим условия сделки.

— Ты не забыла, кто чей должник? — в голосе Мару прозвучала насмешка.

— Ставки повысились.

— Не вижу для этого причин.

— Мне обещали перерезать горло — как тебе такая причина? — плотнее запахнув пиджак, Тьяна сурово глянула на Мару.

— М-м, вот как. — Угроза явно заинтриговала его. — И чего же ты хочешь, Островски?

— Вернемся к прошлому разговору, — она коротко вздохнула. — Что там у тебя по смертельно больным друзьям? Точно нет никого на примете?

— Ты меня пугаешь. Что за зацикленность на больных людях? Тебе нравятся мужчины с шатким здоровьем?

— Нет. — Тьяна остановилась на дорожке, в тишине опустевшего парка, и уставилась на куст падуба. — Я отравлена «Любомором». Ты понимаешь, что это означает?

Мару, даром что в третий раз проходил первый круг обучения, все-таки неспроста носил зеленую форму.

— А говорила, что не собиралась убивать Велимира, — произнес он; тон был непонятный, но, по крайней мере, не насмешливый; ноты сомнения, отвращения или испуга тоже не звучали.

— Собиралась, — призналась Тьяна, — но не убивала.

— Я понял. Значит, нужен тот, кто влюбится в тебя? Влюбится — и умрет.

Она кивнула, не отрывая взгляда от острых глянцевых листьев. Кто-то суетился в корнях, должно быть крыса, и также суетилось сердце в груди. Тьяна не знала, что скажет Мару. Примет ее условия? Найдет другую компаньонку? Или, вернувшись к роли негодяя, вытрясет признание?

Тьяна заставила себя посмотреть на него. На первого человека, кому открыла свою тайну.

Сверху полыхнула молния, высветив сосредоточенное лицо Мару, и гром прокатился над головами.

— Как это случилось? — спросил он, чуть подавшись вперед.

Тьяна рассказала про иглу, библиотеку и проверку крови, а после добавила:

— Раньше я думала, это случайное нападение. Выходка какого-то сумасшедшего. Но после смерти Велимира и Млады… — не договорив, она покачала головой.

— Считаешь, кто-то отравил тебя, чтобы ты убила Велимира? Если так, придумано тонко. Ты избавляешься от него, а поскольку эта сволочь любила только себя, вскоре сама отправляешься к Хозяину последнего пира. Никаких свидетелей, никаких подозреваемых. Разыграно как по нотам. — Он задумчиво покивал. — Думаю, мы сможем это проверить. Тебе кто-нибудь говорил, что не стоит заходить в часовню после наступления тьмы?

— Да. Твоя сестра.

— Гневлида? — Тьяне показалось, что Мару удивился этому факту чуть больше, чем новости об отравлении. — Она включила тебя в свой алфавит?

— Да.

По маске спокойствия, приклеенной к лицу Медовича, пробежала тонкая трещинка. Он на секунду прикрыл глаза и сдавил переносицу, словно получил неприятное известие, а следом уточнил:

— Называет «О»?

— Нет, «Тэ». Это что-то значит? — насторожилась Тьяна. — Я думала, что твоя сестра — просто… — она замялась, — чудачка. Не в плохом смысле.

— Так и есть. — Не вдаваясь в подробности, Мару сменил тему. — Значит, твое условие таково: мне нужно найти для тебя мужчину.

Это могло бы прозвучать смешно, но оба собеседника знали подтекст, и не улыбнулись. Не сговариваясь, они пошли дальше. Тьяна, не разобравшись с внутренним компасом, бросила подсказку:

— На север. То место, которое ты ищешь, находится в парке.

— Я так и думал, — сказал Медович. — Иначе она выбрала бы другой клуб, более модный, в Низу. Но ей надо держаться поближе.

— Ты про Луку?

— Про ту, что подходила к тебе. Я не знаю ее имени.

«Зато она знала мое», — подумала Тьяна. В памяти мелькнули черные патлы, проступившие сквозь белые локоны, и сомнение ущипнуло за сердце. А если он был — второй шанс — и Тьяна упустила его? Нет, нет. Невозможно. Здесь не существует иного волшебства, кроме магии ядов — такова уж мистерианская земля. А Лука явно имела в виду нечто небывалое. Может, у нее какая-то секта? Мышеловка без сыра, в которую заманивают отчаявшихся? Фокусы Луки, стоило признать, впечатляли больше, чем у дядюшки Рукокрюка. И все-таки, решила Тьяна, это были лишь трюки.

— Я принимаю условие сделки, — продолжил Мару, — но, как ты понимаешь, ничего не могу обещать. — И вдруг осведомился невинно-лживым тоном: — Кстати, как тебе Еникай? В качестве претендента.

Тьяна чуть не споткнулась на ровном месте. Задрав подбородок, она пронзила Мару взглядом. Небо, будто уловив ее настрой, поддержало молниями и громом.

— В качестве претендента — никак, — отрезала она.

— Я просто видел вас вместе, — добавил Мару.

«Какой глазастый».

— Вот и подумал, что ты взяла Еникая на заметку.

— Он мой друг, — с нажимом произнесла Тьяна.

— Тогда, возможно, тебе лучше держаться от него подальше.

— Что? Медович, ты в своем…

— Если он в тебя влюбится, а другого претендента не будет, как ты поступишь?

Кровь прилила к Тьяниному лицу.

— Это не повод для шуток.

— А это не шутка. Срежем тут.

С легкостью балетного танцора Мару запрыгнул на валун и, протянув Тьяне руки, помог забраться следом. Ладони у него были теплыми, не влажными и не сухими, а пальцы — крепкими, хоть и костлявыми.

— Весьма благородно с твоей стороны беспокоиться за Еникая. — Тьяна скривила губы. — А за себя не боишься? — и ей тотчас захотелось прикусить язык.

Ее ладони все еще лежали в руках Медовича. Отстранившись, Тьяна залилась краской. Благо, тут, среди камней и зарослей, стояла тьма.

— Не думаю, что смогу влюбиться в тебя. — Мару пошел вперед по узкой тропе; под ногами зашуршала палая хвоя. — После того, что видел сегодня.

— О чем ты? — Несмотря на ночную прохладу, у Тьяны на висках выступил пот.

— Ты ужасно, просто ужасно, — он сделал короткую паузу, — ешь драники. Хрустишь так, будто жуешь кирпичную крошку.

Тьяна нахмурилась — и ничего не сказала. Все ее внимание сосредоточилось на том, чтобы не рубануть с плеча: не развернуться и не уйти прочь. Сверху грохнуло, в лицо дыхнуло грозовой свежестью, и на щеки, словно в попытке остудить, упали прохладные капли.

— А вот это была шутка. — Мару глянул через плечо. — Как еще я должен был ответить на твой вопрос, Островски? Могу сказать одно: я действительно постараюсь тебе помочь. Сильно постараюсь. Уже думаю над этим.

Тьяна проглотила сухой комок со вкусом обиды и раздражения, вставший в горле. Шутка Мару была несмешной, неприятной, но стоило признать: в чем-то он прав. На какой ответ, в самом деле, она рассчитывала? На секунду Тьяна представила, что он говорит: «Боюсь», и снова мысленно поблагодарила окружающую тьму.

Дождь убыстрился, усилился, и стало невозможно поддерживать разговор. Вот и прекрасно, подумала Тьяна, пусть ливень сотрет следы неловкой беседы. Натянув пиджак на голову, она продолжила путь по тропе. Ткань постепенно тяжелела, хвоинки липли к влажным икрам. Дождь заглушал все звуки, маячил перед глазами мутной стеной, и борта пиджака тоже закрывали обзор. Не потеряться бы. Тьяна ускорила шаг. Не заметив, что Медович остановился, она врезалась ему в спину — и мгновение спустя, охнув, оказалась в его объятиях.

Нет, не в объятиях. Он просто схватил ее и поволок в сторону.

— Попробуем переждать, — долетело через шум ливня. — Тут есть грот.

Тьяна позволила затащить себя под каменный свод. Мимо, вспугнутая незваными гостями, пронеслась пара летучих мышей: Тьяна не видела их, но распознала по типичному верещанию. Когда они вылетели, в гроте повисла тишина. Лишь дождь шуршал у входа.

Тьянины мысли топтались на шатком, небезопасном месте, и она никак не могла прогнать их. Тьяна думала, что за сегодняшний день Мару слишком часто прикасался к ней. Брал за руки, наваливался сверху, обхватывал за плечи. Крылось ли за этим что-то?

«Лучше спроси, что крылось за духами, разбрызганными над спящим Медовичем», — съехидничал внутренний голос.

Тьяна медленно стянула пиджак с макушки, поправила волосы и строго приказала себе выкинуть из головы все лишнее. На время, но немедленно. Место освободилось, и его тотчас занял обрывок более раннего разговора. Глядя сквозь Мару, Тьяна уточнила:

— Почему ты сказал про смерть Вэла: «Мы сможем это проверить»? А еще спросил о часовне.

— Я сказал так, потому что мы действительно можем проверить. Для этого нам надо посетить часовню. Желательно завтра ночью, чтобы не затягивать. Хотя туда в самом деле не стоит ходить после наступления тьмы.

Чувствуя, как холодеет кожа под влажным пиджаком, Тьяна повела плечами и выдохнула:

— Почему?

— Потому что по ночам там поклоняются совсем другим богам. — Мару снял кепи, промокшую насквозь, и взъерошил влажные кудри.

— Не осским? Мистерианским? Или… — она нахмурилась, — ну, не южным же?

— Я и забыл, что ты южанка. — Глаза привыкли к темноте, и Тьяна заметила, как у Мару дрогнули уголки рта. — Ваш великий князь сделал оригинальный ход. Переженить всех осских богов на мистерианских и поклоняться их потомству — лучше, чем проливать кровь в религиозных войнах.

— Южане умеют договариваться. Особенно, если речь идет о выгодных браках. — Она тихо фыркнула. — А вы, восточники, славитесь тем, что вечно юлите и утаиваете. Кому поклоняются в часовне?

— Мастер Крабух отметил тебя на первом занятии? — ни с того ни с сего спросил Мару.

Тьяна почувствовала, как накатывает раздражение, а следом — надежда, что не все летучие мыши вылетели из грота, и одна из них сейчас нагадит Медовичу на голову.

— Похоже, про юлить и утаивать — это не слухи, — заявила Тьяна. — Почему ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?

— Не всегда. Сейчас я просто хочу быстрее добраться до сути. Так что же, ты как-то отличилась на уроке? — Он склонил голову набок. — Не скромничай. Уверен, ты запомнилась Крабуху.

— С чего ты взял?

— В академию не берут с улицы. — Мару пожал плечами. — Ты, очевидно, не платишь за обучение. Значит, тебя взяли за ум.

— Я всего лишь ответила на один вопрос. — Тьяна повторила его движение. — Разгадала смысл идиомы.

— Так и думал, что ты отличилась, Островски. Завтра постарайся сделать это снова, а после занятия подойди к Крабуху и спроси что-нибудь о ядах. Не о переводах, а именно о ядах, это важно. Только вопрос должен быть не просто умным или тонким, а по-настоящему впечатляющим.

— Зачем мне это делать? — Тьяна исподлобья посмотрела на Медовича.

— Чтобы Крабух пригласил тебя в часовню.

— В ночь, когда умер Вэл, я вошла туда без всяких приглашений.

— Только в одну дверь. — На губах Мару появилась тонкая улыбка. — Не в самую главную.

— А ты? Тебе не нужно приглашение от Крабуха?

— У меня оно есть. Еще с позапрошлого года.

Тьяна скользнула взглядом по его лицу и, не рассчитывая на ответ, спросила:

— Почему ты вылетел из академии? Дважды.

— Потому что делал то же, что и сейчас, только менее осторожно.

— Делал — что? — Она уставилась ему в глаза, пытаясь передать мысль: «Не отстану, пока не расскажешь хоть что-то».

Мару, будто не выдержав сверлящего взгляда, повернулся к выходу. Тьяна тоже глянула наружу. Ливень и не думал заканчиваться. Хлесткие струи шипели и молотили по земле, создавая лужи. За границами грота ничего не было видно — мир словно смыло.

— Что ж, откровенность за откровенность, — заговорил Мару. — Ты доверила мне свою тайну, а я скажу, какую преследую цель. Не главную, промежуточную, но тоже важную. Мне надо найти кое-что. — Помедлив, он добавил: — Кое-где.

Тьяна глубоко вдохнула и сосчитала до трех: иначе ее просто разорвало бы от негодования. Запах мокрой почвы и дождя подействовал успокаивающе. Подняв брови, она спросила:

— Это ты называешь откровенностью, Медович?

— Я не знаю, что точно ищу, — признался Мару. — И могу только догадываться, где это находится.

— Там, куда мы идем? На севере парка?

— Нет. — Снова последовала пауза. — В академии.

— Академии Старика? — уточнила Тьяна.

Мару так поглядел на нее, словно никакой другой академии не существовало, и Тьяна на миг закатила глаза: ох уж эти «стариковские» снобы.

— Да, там, — он кивнул, — но я не знаю, где именно.

— Хорошо, с местом определились, хоть и примерно. — Тьяна велела себе быть терпеливой. — А что насчет объекта поиска? Это предмет? Или, может, человек?

Медович опять отвернулся и уставился на ливень. Тьяне бросилось в глаза, что кончик носа у Мару забавно и мило вздернут, а спутанные мокрые кудри глянцево поблескивают и напоминают переплетенья каких-то невиданных растений.

— Я бы сказал, что это идея, — задумчиво произнес он, не глядя на Тьяну.

— Идея чего? — не отступила она.

И Мару, повернувшись, ответил:

— Того, как спасти наш мир, разумеется.