Любомор

Елена Станиславская (2024)

Здесь мертвый язык помогает создавать живые яды. Здесь каменные стены глушат ночные крики. Здесь борются за власть, знания и собственные жизни — и часто проигрывают. Тьяна Островски с детства мечтает учиться в элитарной академии Старика, где превосходно преподают мистерианский язык и ядоварение. Желание сбывается, но слишком поздно: яд «Любомор» медленно убивает Тьяну и теперь ее единственная цель — сохранить свою жизнь, отдав чужую взамен. Подпольный клуб ядоглотателей, поиск ответов на дне могилы и запретная любовь — Тьяну ждет непростой путь, но успеет ли она пройти его, пока «Любомор» не разбил ей сердце?

Глава 21. Детский яд

Мастер со свистом втянул воздух сквозь зубы. В звуке, помимо тревожной ноты, отчетливо слышалась досада: «прекрасный урок» испорчен. Студенты и другие преподаватели волной хлынули в центр зала. Обступили Розог и Зойчека, загудели в тон водопаду. Тьяна выхватила слова «отравление», «помощь» и «унести».

Впрочем, далеко не все побросали свои дела. Некоторые студенты и мастера, как ни в чем не бывало, продолжали работать над бесунами.

Склонившись над эраклейкой, Зойчек оттянул ей веко и пощупал пульс.

— Что с вами? Вы слышите? Можете говорить?

Рогоз, бледная до синевы, приоткрыла рот, но наружу полезли не слова, а белая пена. Найдя взглядом Тьяну, она с трудом подняла руку и вытянула дрожащий палец. Жест не подлежал сомнению: Рогоз обвиняла. Тьяна невольно отшатнулась и врезалась спиной в чью-то грудь. Все обернулись к ней: с недоумением, осуждением, опаской. Кольцо людей сомкнулось плотнее. Тьяне захотелось вырваться из него и скрыться в коридорной тьме, но она напомнила себе: глупо бежать, если ни в чем не виновата.

— Островски? — Зойчек сурово поглядел исподлобья. — Вы что-то дали Рогоз?

— Нет, — твердо произнесла Тьяна. — Я к ней даже не приближалась.

— Вы сидели рядом в учебном зале, — напомнил мастер.

Что тут возразить? Тьяна нахмурилась, подбирая слова, но ее определили:

— Да не волнуйтесь вы так. — Гнев, растолкав других студентов, опустилась на корточки перед Рогоз, наклонилась близко-близко к её лицу и присмотрелась к пене на губах. — Ну да, так и думала. Это всего лишь «Выворот-на-шиворот». При чём доза микроскопическая. Не возражаете, если я приведу ее в чувство? — Она глянула на Зойчека.

— Вы уверены? — уточнил мастер.

— Эм, Эл, что скажете? — Гнев повернулась к юношам-ядовщикам с одинаковыми прилизанными волосами, такими черными, словно их облили «Теневиком».

Похоже, они были братьями и сокружниками Гнев.

— Да «Выворот» это, зуб даю, я столько раз подсыпал его Ладоху…

— Хорош заливать, Милох, это ты у меня жрал «Выворот» каждое воскресенье!

«Эм» и «Эл», даром что им перевалило за двадцать, принялись пихаться и обмениваться гримасами. Тут уж все сомнения отпали: точно братья.

— Похоже, это действительно «детский яд», — произнесла мастерица в черном платье и шляпке с вуалью. — Кто-то подшутил над бедняжкой.

— Вот видите, — Гнев выразительно посмотрела на Зойчека.

— Действуйте, — кивнул мастер.

Гнев приподняла голову Рогоз и, наклонив вниз, сунула ей в рот два пальца. Несколько первокружников не сдержали брезгливого «бе-е». Остальные, наоборот, притихли. Раздались булькающие звуки.

— Итого: две рвоты за одно утро, — объявила Кора. — Воржак, вам с Рогоз следует присмотреться друг к другу.

— Заткнись, — буркнул тот. — Гляди, чтоб Островски и тебя не угостила «Выворотом».

— Я даже не знаю, что это, — холодно ответила Тьяна.

— Так называемый «детский яд» не распространен среди низкосословных, — дама в вуали повернулась к ней. — Его компоненты по карману лишь отпрыскам из богатых семей.

Тьяна кивнула, принимая слова мастерицы к сведению. Ни на лице, ни внутри ничего не дрогнуло: в сказанном не было издевки. Просто очередной факт из жизни расслоенного общества, где одни веками имели всё, а другие зубами выгрызали хоть что-то.

Кашляя и хватая воздух, Рогоз приподнялась на локтях, а затем села. Достав платок из кармана, она принялась тереть губы.

— Как ты? Очухалась? — Гнев вгляделась ей в лицо.

Рогоз посмотрела на неё и в глазах отразилось непонятное: то ли надежда, то ли просьба. Чувство, нераспознанное Тьяной, скользнуло по карим радужкам и утонуло в извечном высокомерии.

— Спасибо, Гневлида, — выдавила Рогоз.

— Не за что, Ясена.

«Знают друг друга, но Гнев не включила её в свой алфавит», — отметила Тьяна, и в груди отчего-то потеплело.

— Нет. Есть за что. — Эраклейка выпрямила спину и снова по-странному взглянула на Гнев. — У меня аллергия на «Выворот». Я могла умереть. Из-за нее. — Палец опять наставился на Тьяну.

Жест, подкрепленный словами, взбодрил толпу. Все зашушукались, заозирались. Лишь дама в вуали с сомнением покачала головой, а на лице Гнев появилось выражение «что за чушь».

— Сколько раз повторить, что я тут ни при чём? — Тьяна окатила Рогоз ледяным взглядом.

Выпрямившись, Зойчек потер поясницу, поморщился и уточнил у эраклейки:

— Как всё произошло?

— Мне кто-нибудь поможет встать? — в её голосе звучало ущемленное достоинство.

Несколько студентов сорвались с мест, но мастер первым подал Рогоз руку. Поднявшись, она разгладила юбку, драматично посмотрела поверх голов и только тогда ответила:

— Я просто поправила воротник кителя, а с него вдруг посыпался белый порошок. Знаю, надо было зажать нос, но я растерялась и вдохнула. А потом… потом мне стало плохо.

— Значит, вы не видели, кто высыпал «Выворот» на вашу одежду?

— Это могла сделать только Островски. Вы сами сказали, мастер, — Рогоз широко распахнула глаза, пытаясь придать себе вид олененка, нуждающегося в защите, — она нарочно подсела ко мне на уроке.

— Ты была под столом, а я не умею смотреть сквозь предметы, — Тьяна изо всех сил старалась сохранить спокойный тон, одновременно представляя, как выливает в глотку Рогоз бутыль «Сномара».

— Меня не заметила, «Выворот» не знаешь, как удобно, — с надрывом пропищала эраклейка.

— Так, пташки, кто-нибудь из вас что-то видел? Есть тут очевидцы? — Зойчек чуть повысил голос и, послушав тишину, заключил: — Островски, Рогоз, вам придется отправиться к настоятелю для выяснения обстоятельств.

— Вы хотели сказать: «К старшему мастеру»? — эраклейка нахмурилась: похоже, она откуда-то знала, что Зорич невзлюбил Тьяну.

— Старший мастер отбыл по важному делу, — сообщил Зойчек. — К слову, пташки, — он обвел взглядом первокружников, — если вы хоть раз перепутаете наши фамилии, назовёте меня Зоричем, а старшего мастера Зойчеком, я не допущу вас до экзамена. У переводчиков должна быть превосходная слуховая память. А теперь — все на выход. Вы не могли бы, — обратился он к Гнев, — сопроводить наших юных студенток к дому основателя?

— Паф, зэ шастеку окут.

«Что ж, это не составит мне труда», — перевела Тьяна.

— Так-так. — Зойчек приподнял уголки губ и с интересом пригляделся к Гнев. — Позвольте спросить, почему вы не в стае певчих пташек, а в клубке, кхм, травяных змей? С таким-то произношением.

— Мне не к лицу фиолетовый. — Гнев стряхнула невидимую пылинку с зеленого кителя.

— Очень жаль.

Кивнув на прощание, мастер повел первокружников прочь из ядоварни. Кора и Лика, уходя, обернулись к Тьяне. Во взглядах читалось сочувствие: у одной — с примесью негодования, у другой — растерянности. Ответив им уверенной улыбкой, Тьяна вдруг подумала: «А неплохо быть в стае».

— Мне надо умыться и прополоскать рот, — пропищала Рогоз, обращаясь к Гнев. — Где это можно сделать?

— Воды тут хоть отбавляй, — та кивнула на водопад.

— А здесь есть уборная?

— Туалет вечно занят. Сама понимаешь: люди тут постоянно травятся.

Эраклейка поджала губы, но всё-таки направилась к водопаду, и Тьяна подумала, что Гнев имеет над ней какую-то неясную власть. Что за взгляды Рогоз кидает на ядовщицу? Откуда они знают друг друга? А что, если это Гнев насыпала ей на воротник «детский яд»?

Нет, вряд ли.

И всё-таки, что их связывает?

Рогоз, поморщившись, опустилась на влажный валун и потянулась к воде.

— Думаешь, не подойти ли и не столкнуть её? — хмыкнула Гнев.

— Да, но я не подсыпала ей «Выворот».

— Знаю, Тэ. — Гнев пихнула её плечом и подмигнула. — Ты бы использовала что-нибудь поинтереснее. Я бы тоже.

— Мне показалось или вы с Рогоз знаете друг друга? — прямо спросила Тьяна.

— Вельград маленький город. Для тех, у кого много денег.

Почувствовав, что наседать бессмысленно, Тьяна перевела тему:

— Гнев, я хотела поговорить про вечеринку…

— О, да, я тоже, — перебила та. — Мне не успели привезти вермут, только можжевеловку, а какая вечеринка без вермута? — Она закатила глаза. — Так что всё переносится на завтра.

«Так даже лучше, — отметила Тьяна. — Спокойно схожу в часовню».

— Хорошо. А я хотела сказать, что у меня появилась мысль насчет места проведения.

— М-м? — звук у Гнев получился точь-в-точь как у Мару, и Тьяна вдруг впервые отметила сходство сестры и брата: помимо горчично-медных кудрей, у обоих была звёздная россыпь веснушек, загнутые вверх тёмные ресницы, тонкие черты. И что-то еще. Неуловимое. Исключительно медовичевское.

— М? — повторила Гнев.

— Да, — спохватилась Тьяна. — Место. В общем, я предлагаю цуньгский павильон.

— Не поверишь, Тэ, я тоже про него думала! — снова последовал толчок плечом. — Хи нэ беш ут беш, хекк шаа.

— Что это значит? — нахмурилась Тьяна; она поняла лишь одно слово: «хекк» — «мысли». Гнев четко, но при этом мягко и естественно произнесла финальную «к», с помощью которой мистерианцы в некоторых случаях показывали множественное число. Зато остальные слова она сократила до неузнаваемости.

— Скажи как-нибудь этому вашему Не-Зоричу, он оценит, — Гнев ухмыльнулась. — Это значит: «Когда ты дурак и я дурак, наши мысли гуляют вместе».

Заметив, что к ним приближается Рогоз, Тьяна одарила Гнев улыбкой: пусть эраклейка видит, что им тут без нее весело. Впрочем, идиома действительно понравилась Тьяне. Если не для Зойчека, то для Крабуха точно пригодится.

— Можем идти. — Рогоз, заправив за уши влажные пряди, снова бросила на Гнев непонятный, слегка заискивающий взгляд.

— А может, ну его? Настоятеля? Не призываю вас мириться, но вы можете просто пойти на обед или погулять. В разных частях Старика. — Гнев развела руки, показывая, насколько далеко им стоит держаться друг до друга. — Ясена, это точно сделала не Тэ.

Рогоз вздрогнула, и Тьяна ощутила прилив злой радости. От эраклейского слуха не ускользнуло, что кое-кто включен в алфавит, а кое-кто — нет.

— Гневлида, мне кажется, ты несколько предвзята. Из-за… ну, ты понимаешь.

— Нет, не понимаю, но если хочешь к настоятелю — кабо шаба. Пошли.

— Юж-жанка, — продребезжала Рогоз, скользнув вперед Тьяны.

Гнев почему-то неодобрительно поглядела на эраклейку, но ничего не сказала. А Тьяна только фыркнула. Ну да, южанка, и что? С каких пор факты стали ругательствами? Похоже, Рогоз из-за воспитания в высокосословных кругах не знала нормальных бранных слов. Тьяна бы поделилась, но для эраклейки ей было жаль даже скабрезностей.

По пути к дому настоятеля все трое не проронили ни слова, если не считать коротких приветствий, которыми Гнев обменивалась с другими студентами и мастерами. Введя помощницу настоятеля в суть дела, она напутствовала Тьяну и Рогоз: «Смотрите, не поубивайте друг друга, Верина у нас тонкая натура и не переносит кровь». Помощница кивнула, не отрываясь от печатной машинки.

С уходом Гнев в воздухе сгустилось напряжение. Рогоз ерзала на соседнем стуле, отвернувшись от Тьяны. Рычажки «Дровека и Ко» били прямо по мозгу. По дальней стене, огибая портреты прошлых настоятелей и старинные карты, полз крупный паук. Слева, у шкафа с какими-то папками, висел телефон. Тьяне всё казалось, что он вот-вот затрезвонит на весь дом, но аппарат молчал.

Вынув страницу из машинки, Верина положила ее на высоченную стопку, окинула первокружниц взглядом и, наконец, отправилась к начальнику. Не прошло и минуты, как она вернулась и кивнула Рогоз:

— Настоятель Брог ждёт вас.

Полоснув по Тьяне победно-уничижительным взглядом, эраклейка скрылась за дверью. Вновь застучали клавиши. Паук, достигнув потолка, развернулся и пошел обратно. Телефон всё так же молчал.

Тьяна тронула шляпку кончиками пальцев. Она не знала, чего ждать от настоятеля. В тот единственный раз, когда Тьяна видела его, Брог объявлял о смерти её жениха и беременной от него студентки. Очки на приплюснутом носе, жиденькие бакенбарды да слова: «Юноша и девушка расстались с жизнью по собственной воле» — вот и всё, что было в распоряжении Тьяны.

Что настоятель сделает, если поверит Рогоз?

Ну, не исключит же «отравительницу»!

Не исключит же?

Тьяна снова дотронулась до шляпки.

Покинув кабинет, Рогоз сразу направилась к выходу. Ни слова, ни взгляда — ни помощнице, ни Тьяне. По лицу эраклейки ничего нельзя было прочесть, но Тьяна подумала, что это добрый знак. Если бы Брог встал на её сторону, она бы в открытую ликовала.

— Теперь вы, — Верина кивнула на дверь кабинета.

«Пэстра, пэстра». Поднявшись, Тьяна проглотила комок, собралась с мыслями и коротко постучалась. Из-за створки что-то промычали. Приняв это за приглашение, она вошла.

Первое, что Тьяна заметила, был большой портрет основателя. Остор Ястребог строго взирал со стены. Из-за наклоненной рамы казалось, что он нависает над кабинетом. Над Тьяной. Над всей академией. Вспомнив, как предложила Мару раскопать могилу основателя, Тьяна отвела взгляд от портрета.

Кабинет был выдержан в серо-бежевой гамме и обставлен со всей возможной безликостью, но кое-какие детали не ускользнули от взгляда Тьяны: миниатюрная статуэтка собаки на полке в углу, конфетница с последним леденцом, старая бита для хлопты на подставках, подписанная каким-то игроком. Всё остальное выглядело казённым: обычные кресла, стол, шкафы с книгами. Тьяна посмотрела на корешки: ничего интересного и редкого. Не то что у старшего мастера.

Из-за стола блеснули круглые очки и раздался невыразительный голос:

— Садитесь, госпожа… э-м…

— Островски.

— Да, точно. — Брог вздохнул и потер пальцами висок. — Госпожа Рогоз указала на вас, как на виновницу её отравления. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Рогоз обозналась, — отрезала Тьяна. — И, при всем уважении, «отравление» слишком сильное слово для того, что случилось.

Настоятель побарабанил пальцами по столу и кинул взгляд на газету, лежащую перед ним. Она была открыта на спортивном разделе, и Тьяна впервые в жизни пожалела, что не разбирается в хлопте. Возможно, если бы у них с настоятелем нашлись общие темы и интересы, она бы сумела склонить его на свою сторону.

— Да, пожалуй, — медленно произнес Брог. — Хотя госпожа Рогоз упомянула аллергию на «детский яд», так что он представлял для нее определенную опасность.

— Возможно. Сегодня я впервые услышала о его существовании. На юге он не распространен.

Настоятель поправил очки.

— Госпожа Рогоз утверждает, что вы испытываете к ней неприязнь и стараетесь выставить в дурном свете. Это так?

— Разумеется, нет.

— Как вы относитесь к госпоже Рогоз?

— После ложного обвинения — неприязненно, — честно ответила Тьяна, — а до этого — никак. Я её совсем не знаю.

— Вы хотите сказать, что у вас нет мотива?

— Именно это я и хочу сказать.

— Но у вас была возможность. Вы сидели рядом с Рогоз на занятии мастера Зойчека и могли высыпать порошок.

— Её слово против моего. Скорее всего, порошок высыпали в коридоре ядоварни. Там темно и довольно тесно. Когда мы шли по коридору, я была первой, это может подтвердить даже мастер Зойчек. Я не приближалась к Рогоз.

— Её слово против вашего, — медленно повторил настоятель и снова глянул в газету.

— Думаю, если вы поговорите с другими студентами, это поможет снять с меня подозрения. А ещё, возможно, стоит напомнить всем, что безопасность — это ответственность.

— Что вы имеете в виду? — взгляд снова сосредоточился на Тьяне.

— Мы работаем с ядами и нам надо быть начеку. Как можно не заметить порошок, высыпанный на воротник? А главное, как можно его вдохнуть? Ответов у Рогоз нет, только осуждения. Сегодня она всё взваливает на меня, а завтра? Завтра обвинит в халатности кого-то из мастеров. — Тьяна едва не добавила: «А послезавтра — вас», но дала Брогу самому прийти к нужному выводу.

Настоятель поправил очки, и линзы блеснули, будто демонстрируя решимость владельца. Слова про обвинения достигли цели. Брог явно устал разгребать проблемы, связанные со смертями студентов, а тут еще и мелкие происшествия насыпались. Ему бы отдохнуть, посидеть спокойненько, почитать спортивную хронику, а не разбираться в интригах уровня «детского яда».

— Хорошо, госпожа Островски, я вас услышал и приму меры. Проведем урок основ безопасности. Можете идти, но впредь, пожалуйста, избегайте конфликтов.

— Буду стараться всеми силами.

Настоятель кивнул и пододвинул к себе газету.

Выйдя наружу — благо, Рогоз не поджидала за дверью — Тьяна глотнула октябрьский воздух. Он был пряный, прохладный и сладковатый, словно настоянный на осеннем солнце и дурмане. С клёнов падали листья, кружась в медленном танце увядания. Повсюду, на газоне и дорожках, расползались золотистые и багряные пятна — всё больше и больше. Садовники, вооружённые лопатками, высаживали луковицы тюльпанов. Из корпуса в корпус перебегали студенты.

Всё это почему-то напомнило Тьяне о Мару. И осеннее тепло, столь непохожее на весеннее или летнее. И краски. И жизнь. Тьяна представила, как они идут по дорожке, обсуждают книги и яды, смотрят друг на друга, соприкасаются рукавами. Нет «Любомора». Нет Велимира. Нет и того, от чего Мару хочет спасти этот мир. Есть только они, академия и осень. У Тьяны загорелись щеки, и она прижала к ним ладони.

Может, будет лучше, если Медович не вернется?

А иначе им придется что-то решать. Что-то делать со всем этим.

Тьяна нахмурилась и скривила губы. Со всем этим — чем? Ну, договаривай, внутренний голос!

С чувствами.

В груди закипела злость. Тьяна дернула застежку сумки, достала тетрадь с расписанием на год и принялась быстро перелистывать страницы, не замечая, как сминает и надрывает их. Что там дальше? Куда идти? Где прятаться?

Слова расплывались перед глазами. Захлопнув тетрадь, Тьяна зашла за один из корпусов, привалилась к стене и сползла вниз. Посидела на корточках, вытерла пару выползших слез и снова открыла расписание. «Обед». Точно, как она могла забыть! Подскочив, Тьяна побежала к столовой. Время, отведенное на еду, почти вышло. В зале уже крутились уборщицы, а среди припозднившихся студентов не было никого знакомого.

Мару не вернулся.

Затолкав в себя пирожок и попив воды, Тьяна отправилась на следующее занятие — «Религиоведение». Она не боялась встречи с Рогоз, но всё же с облегчением вздохнула, не увидев ее в учебном зале. Вероятно, эраклейка сказалась больной.

— Что, перерезала Рогоз горло? — хмыкнул Воржак.

Тьяна не ответила.

— Я вообще-то не думаю, что это ты, — громко, чтобы все слышали, заявил он.

«Не могу сказать, что мне не плевать», — подумала Тьяна, но все-таки удостоила Воржака взглядом и вопросом:

— Знаешь кто?

На этот раз он промолчал — лишь ухмыльнулся. Пожав одним плечом, Тьяна пошла на четвертый ряд, к Коре и Лике, хотя раньше села бы впереди. Однокружницы были взбудоражены, шушукались и хихикали, склонив друг другу головы. Тьяна нахмурилась, подумав, что они обсуждают ее. Быстро отогнав глупую мысль, она опустилась на стул, и Кора с Ликой подняли порозовевшие лица.

— На обеде к нам подходил твой друг, — с лукавой улыбкой произнесла Кора.

«Еникай. Статья», — вспомнила Тьяна.

— Да! Мы познакомились с Хитвиком, — Лика осипла от восторга и смущения. — Он пишет про Младу. Спрашивал всякое. И он такой… — она сбилась.

— У вас с ним что-то есть? — Кора во все глаза уставилась на Тьяну.

— Нет. Только смотрите, девочки, — она усмехнулась, — не растерзайте его, как рыбы-пираньи.

— Ой! Тьяна, ты что такое говоришь?

— Да, Тьяна, ты что такое говоришь? — насмешливо повторила Кора. — Пираньи вовсе не так опасны, как о них думают. Однажды папа взял отпуск, и мы отправились в путешествие в Заматеричье. Катались на лодках по Амазии, но мама слишком много выпила с утра и упала за борт. Так вот, все эти хищные рыбы, которыми славится Заматеричье, удрали от нее со всех плавников. Хотя, может, дело в плохой можжевеловке? Неважно. Я хотела сказать, что если мы и будем делить Еникая, то только поровну. По пояс. Мне низ, Лике верх. Хотя там же пресс, — Кора закусила нижнюю губу.

— И голова, — заметила Тьяна.

— Головы сильно переоценены.

— Дамы на четвертом ряду, потише, занятие уже началось. — Мастерица, высокая женщина с каштановой косой до пояса, сурово посмотрела на них.

Все трое притихли, лишь напоследок обменялись смеющимися взглядами. Даже у Лики в глазах прыгали озорные искорки, несмотря на рдяные от стыда щеки.

Занятие прошло, началось другое, затем третье. Перемещаясь из зала в зал, Тьяна, Кора и Лика обсуждали все на свете: детство, родителей, Вельград, форму, искусство, занятия, мастеров. Тон задавала Кора. От некоторых ее вопросов Лика заливалась краской, да и Тьяна терялась от излишней откровенности, но огонек разговора не затухал. Находились и общие любимые книги, и схожие моменты из прошлого. Под конец учебного дня Кора пригласила сокружниц на вечерний чай с конфетами в свою комнату. Тьяна хотела пойти, но отказалась. Она сослалась на бессонную ночь, и это была полуправда: стоило хоть немного поспать перед визитом в часовню. Лика тоже отвергла предложение. Ей предстоял тяжелый вечер — разговор с матерью. Устия условилась с Брогом, что позвонит ему домой, чтобы поговорить с дочерью. Лике надлежало прибыть к настоятелю в семь вечера, и она подозревала, что общение с матерью затянется. Они еще не обсуждали смерть Млады.

Попрощавшись в коридоре Погреба, троица разошлась по своим комнатам. Тьяна тотчас переоделась в ночную рубашку, умылась и, потушив свет, забралась в постель. Голова отказывалась думать, руки-ноги ломило. Ей действительно требовалась передышка.

Ветер чуть колыхал раму, наполняя комнату приятной прохладой. Тьяна совсем забыла, что утром открыла окно, да так и оставила его не запертым. Паф, пускай. Лицо опустилось на подушку, одеяло накрыло уставшее тело, и сознание провалилось в сон. Там было тихо и спокойно, пока до слуха не долетело: «Вместо второй жизни у тебя не будет ни одной».

Тьяна распахнула глаза, повернулась на бок и увидела на подоконнике темный силуэт. Темный силуэт с кривой стальной улыбкой, сверкающей в ночном свете. Её холодный блеск мигом проник под кожу и заставил тело покрыться испариной. Понадобилась долгая секунда, чтобы Тьяна поняла: это не улыбка. Это нож, зажатый в зубах.