Жабья царевна

Екатерина Шитова (2024)

Иринушка бросила нежеланного ребенка в лесу, чтобы в родной деревне ее не заклеймили позором. После этого она начала новую жизнь: вышла замуж за достойного мужчину, родила дочь. Все эти годы она жила без угрызений совести, как будто ничего страшного не сделала. Но брошенное в лесу дитя не сгинуло бесследно, оно превратилось в нежить — темную, нечистую, страшную сущность. Все это время нежить росла и крепла, обитая на болоте. А теперь она жаждет лишь одного — мести. Сможет ли Иринушка спасти себя и свою семью от жуткого зла, которое она сама же и породила?

Глава 9

Игнат резким движением распахнул дверь и громко позвал:

— Василиса!

В доме было тихо. Василиса, наверное, унесла корм свиньям или доила корову. Игнату тоже нужно было идти в хлев, чтоб хорошенько вычистить его, но он решил, что не пойдет, пока не поговорит с женой. Его переполняли самые разнообразные чувства — любовь, удивление, восторг, нежность, страсть. Он хотел скорее объясниться с женой, не откладывая на потом. Он не какой-нибудь подлец, не станет ее обманывать. Скажет все, как есть. А если Василиса начнет плакать — пусть плачет. Станет злиться, ругаться — пускай. Игнат все стерпит. Недолго ему осталось терпеть — через неделю он воссоединится со своей мечтой, с другой Василисой, и вместе с ней они начнут новую жизнь, а о старой он быстро забудет. Игнат оглядел дом. Этот дом принадлежал ему по праву, но ничего больше его здесь не держит, он как будто уже стал ему чужим.

Минуты в ожидании тянулись медленно. Игнат ходил туда-сюда, поглядывал в окно, но так и не заметил у хлевов ничего, что выдавало бы там присутствия Василисы — ни пустых ведер, ни вил, оставленных у дверей, ни знакомого скрежета двери. Тогда Игнат задумался. Нет ее в хлеву! Тогда где же она? Куда ушла?

На душе у него заскребли кошки. Василиса всегда была дома, а теперь ее, как назло, нет. Может, случилось что, пока его не было? Игнат вновь принялся ходить взад и вперед. Он то сжимал, то разжимал кулаки, начиная нервничать и злиться. И тут до него донесся звук стукнувшей калитки. Кто-то вошел во двор и направился к дому — по траве зашуршали торопливые шаги.

— Ну наконец-то! Явилась! — недовольно пробубнил он и крикнул, распахивая входную дверь, — Василиса! Иди скорее сюда, разговор есть!

Но в сенях стояла не Василиса, а Иринушка — раскрасневшаяся и запыхавшаяся. Тяжело дыша, она вошла и рухнула на лавку у двери.

— Мама? Ты чего прибежала? Случилось что? — нетерпеливо спросил Игнат.

— Случилось, миленький зятек. Случилось! Ты только не волнуйся, хорошо? — прошептала она.

Глаза ее были влажными от слез, губы подрагивали.

— Ну же, говори скорей! С Василисой что?

Иринушка поднялась, схватила Игната за плечи и проговорила:

— Василисушка-то наша на сносях! Едва дите не потеряла! Но ты не переживай, слава богу, все обошлось! Она сейчас у лекарки Настасьи, спит. Кровь остановили, и ребеночек внутрях остался.

Иринушка всхлипнула, прижала кончик платка к дрожащим губам.

— Счастье-то какое, Господи! — улыбнувшись, проговорила она, глядя вверх, в потолок, будто хотела через потолок рассмотреть самого Господа Бога, который подарил им такую долгожданную радость.

Игнат побледнел, как покойник, обхватил голову руками, лицо его сморщилось, будто он вот-вот заплачет. Но щеки его были сухими, ни одной слезинки не выкатилось из глаз.

— Как на сносях? — с глухим стоном спросил он.

— А вот так. Понесла от тебя моя доченька. Скоро ты отцом станешь, а я — бабушкой. А ты, зятек, не рад что ли?

Игнат посмотрел на тещу, пожал плечами, взгляд его был странный, будто испуганный.

— Поди просто захворала?

— Да что ты, миленький! Какая хворь? У нее уж живот виден. Не знаю, почему она тебе ничего не рассказала. Может, боялась сглазить или еще чего…

Игнат принялся ходить туда и сюда — точно так, как ходил до прихода Иринушки. Только теперь он уже не ждал ее, а думал, что с ней сделать. Убить, что ли? Лицо его пылало от гнева, кулаки сжались и уже больше не разжимались.

— Да не может этого быть! Наверняка, ошибка! — воскликнул он.

Иринушка фыркнула, лицо ее недовольно вытянулось.

— Какая ошибка? Ты, что же, с ней, как с женой не жил? — строго спросила она.

— Ну жил! — недовольно пробубнил он.

— И какая тогда может быть ошибка, если жена твоя от тебя понесла?

Иринушка схватила зятя за руку и повела за собой.

— Пошли, своими глазами увидишь и успокоишься! Василисушке теперь не сомнения, а поддержка нужна.

Игнат плелся за тещей с таким видом, будто она вела его на заклание — сгорбившись, понурившись, едва переставляя ноги. Перед глазами его стояла обнаженная, желанная Василиса, в голове звучали ее последние слова: “Через неделю буду ждать тебя на этом самом месте. Придешь — будешь счастлив со мной до конца своих дней. Ну а если не придешь, то больше никогда меня не увидишь…” И чем ближе они подходили к дому лекарки Настасьи, тем громче эти слова звучали внутри него и, в конце концов, и вовсе превратились в удары невидимого молота.

Иринушка, между тем, завела Игната в дом и он, не слыша ничего из того, что твердили ему обе женщины, отыскал глазами Василису, лежащую на лавке, и тут же направился к ней. Она лежала с закрытыми глазами, и кожа ее казалась белой и восковой, будто она была мертвая. Игнат наклонился, чтобы послушать, дышит ли она, и тут Василиса открыла глаза, да так резко и неожиданно, что мужчина вздрогнул, отпрянул от нее.

— Игнат… — слабо выдохнула она и прижала руки к животу, — У нас с тобой ребеночек скоро родится!

Игнат шел сюда с твердым намерением разоблачить вранье, но теперь, глядя на округлившийся живот жены, он понял, что она не врет. В чреве Василисы, и вправду, росло дитя. Под широкими юбками этого было не видно, но теперь, когда на ней была лишь тонкая сорочка, он явно видел эту ранимую, беззащитную женскую округлость. Все разом оборвалось у Игната внутри — все мечты, надежды, вспыхнувшие на стороне чувства — все полетело вниз, разбилось вдребезги.

А потом Василиса взяла его руку и приложила к своему животу, и Игнату почудилось, что там, внутри темной утробы, кто-то пошевелился. Говорят, отцы не умеют любить детей так, как любят их матери. Это неправда. Отцы любят их не меньше, а иногда и больше, просто редко говорят о своих чувствах. Сердце большого и сильного мужчины дрогнуло и затрепетало, едва он почувствовал шевеления маленьких ручек и ножек, глаза наполнились слезами. Он уже любил свое родное дитя, он уже хотел уберечь его от всех бед и напастей. Это был его ребенок, его кровь, его частица, его продолжение в этом мире. Слезы покатились по щекам, и Игнат, устыдившись своих чувств, отдернул руку от живота Василисы, отвернулся и вытер лицо ладонью.

— Чего раньше не сказала? — нарочито недовольным тоном проговорил он и, не дав жене ответить, продолжил, — Меньше надо тяжелые ведра таскать! Надсадилась, и вот, чуть выкидыш не случился! С этого дня будешь в постели лежать, я сам всю работу по дому буду делать.

— Вот и правильно, Игнатка! — хлопнув в ладоши, проговорила Иринушка, стоящая за его спиной, — Дай Василисушке отлежаться, позаботься о ней, а то у меня на душе неспокойно!

Игнат по-прежнему строго смотрел на жену, но злобы и ненависти в его глазах больше не было. Нет, он не убьет ее, не сможет. Все ушло, все стихло. Теперь Василиса не просто жена, она мать его будущего ребенка, а это совсем другое. Игнат уже в тот момент понял, что не уйдет к Зеленому озеру вместе с той, другой Василисой. Никуда он не уйдет от своей семьи. Пусть не все у них гладко да сладко, но он родного ребенка не бросит, не оставит бегать по деревне сиротой. Судьба любит спутывать тропинки, по которым ходят люди. Вот и он оступился, пошел не той тропкой. И чуть было совсем не ушел в непроходимые лесные дебри!

— Игнат, — слабым голосом позвала Василиса, — Домой хочется! Забери меня отсюда.

— Заберу. Я за тобой и пришел. За вами… — тихо и покорно ответил он.

Иринушка помогла дочери одеться, а потом Игнат подхватил ее на руки и понес к дому. И было ему легко — и телу, и душе. Василиса положила светлую кучерявую голову мужу на плечо, и от этого Игнат вновь почувствовал к ней былую нежность. Он уткнулся лицом в волосы жены, вдохнул их запах. Она пахла теперь их домом: кислыми щами и дегтярным мылом, которым натиралась в бане каждую субботу. Запах этот больше не будил в его теле дрожь, но он был ему родным. Когда человек роднится с чем-то, ему сложно потом с этим расставаться — как будто кусок собственного тела приходится отрывать.

— Мне сон плохой снился, Игнат, — шепнула ему на ухо Василиса, когда он донес ее до дома и уложил на постель, — Будто ты в озере утоп… Я на тебя с берега смотрю, а ты на дне лежишь, глаза у тебя круглые, выпуклые, рот открыт, и из него рыбы выплывают одна за другой.

Игнат усмехнулся, накрыл жену одеялом и, к своему удивлению, погладил ее ласково по голове, будто она была ребенком. Только теперь он заметил, что на полу у их постели — пятна крови.

— Тебе поесть надо. Я сейчас пол затру и кашу тебе сварю.

— Сам сваришь? — удивленно спросила Василиса.

— Конечно, сам! — улыбнулся Игнат.

Улыбка его была доброй, и он впервые увидел, как вечно холодные глаза жены потеплели, стали почти зелеными. Он взял ведро и старую тряпку и принялся вытирать с пола кровавые пятна — следы чуть не случившейся беды.

***

Игнат не пришел на встречу с возлюбленной в указанный день. Сначала он хотел пойти и объясниться с ней, попрощаться по-человечески, но потом решил, что так выйдет только хуже — он опять разнервничается, а уж если вдобавок Василиса начнет плакать, то тогда совсем ему худо придется. Женские слезы не каждый мужик вынесет. За прошедшую неделю, пока Игнат ухаживал за беременной женой, он принял все, что с ним случилось, смирился и успокоился. Сердце его ныло от тоски, но он сжимал зубы, терпел, загружал себя работой и домашними делами, чтоб не думать о Василисе, не вспоминать их ласки и разговоры. По ночам у дома слышалось кваканье, и Игнат боялся выглянуть в окно, думая, что там Василиса ждет его со своими сестрицами-жабами. Казалось, что если он увидит ее, то не выдержит, бросится в желанные объятия и больше никогда домой не вернется.

Иногда Игнату становилось так невыносимо горько,что он плакал, злился на себя за слабину, и все равно плакал, вытирая слезы рукавом. А иной раз ему снились жуткие кошмары — будто Василиса, его возлюбленная, приходит к нему, ложится рядом, целует нежно. Он смотрит на нее, а у нее кожа на лице серая и гнилая, глаза подернуты белой пеленой, как у покойницы, а губы черные и безобразно распухшие. Игнат кричит, да только крика не слышно — лишь рот его открывается и закрывается беззвучно. Василиса вновь целует его, а затем, обернувшись жабой, садится на грудь и душит его. Телесный жар сменялся смертельным холодом. Игнат просыпался в холодном поту, дрожа так, будто спал в сугробе. Чтобы унять дрожь, он накрывался с головой одеялом и принимался читать молитвы, так и читал до самого утра, потому что засыпать было страшно.

В остальном жизнь молодой семьи была спокойной — такой, какой не бывала прежде. Василиса, отлежавшись, вернулась к домашним делам и стала относиться к мужу, если не с любовью, то с искренним теплом и уважением. Игнат, как и обещал, заботился о ней, берег от тяжелой работы, старался пораньше возвращаться домой. Ему нравилось смотреть на растущий Василисин живот, каждый раз, прикасаясь к нему ладонью, чтобы почувствовать пиночки ребенка, которые становились все сильнее и ощутимее, он испытывал душевный трепет.

— Сын! Мой сын! — как-то раз с гордостью произнес Игнат.

— Может, девочка, — прошептала Василиса, не отрывая глаз от вышивания.

— Да нет же! Пинается так, что сразу чувствуется силушка богатырская! Точно сын! Богданом назову!

Василиса не ответила, но губы ее расплылись в счастливой улыбке.

— Ты будешь хорошим отцом и сыну, и дочке, — сказала она и посмотрела мужу в глаза.

И тут уже и Игнат не стерпел, улыбнулся, лицо его засветилось от гордости.

***

Пролетело лето — в заботах и работах, как всегда это бывает на деревне. Потом все вокруг накрыла дождливая осень, разбросала листву, затуманила поля. К концу осени живот Василисы стал таким большим, что она ходила по двору, поддерживая его снизу руками. Игнат начинал ругаться, если видел ее с ведрами или лопатой, поэтому она уже не знала, чем себя занять, мучаясь от безделья.

–Лежала бы в постели! Наработаешься еще, как родишь! — ворчал он, когда видел, что Василиса опять суетится на кухне, поддерживая живот.

— Не могу я днями напролет лежать! Я скоро совсем жиром заплыву от безделья! — возмущенно отвечала она.

Василиса, и вправду, сильно раздобрела за время беременности. Все ее пытались повкуснее накормить — и мать, и свекровь. Игнат опять стал приносить ей с базара пряники да калачи. Щеки и бока Василисы округлились, но так она была даже милее, чем раньше.

О другой Василисе Игнат все еще вспоминал, но каждый раз, поймав себя за этими мыслями, стыдился их. О своей измене жене он так и не рассказал, но отчего-то ему казалось, что она и без этого все знает. Иногда Василиса и вправду смотрела на него слишком пристально, с немым укором, а потом задумчиво отводила глаза в сторону. Как будто знала его тайну. Игнату от ее взгляда становилось стыдно, и он клялся себе, что никогда больше жену не обманет.

Черноволосая любовница много раз мерещилась Игнату в деревне. Только увидит он вдалеке темную девичью косу, или яркую юбку, или высокий стан да прямую спину, и все, думает — она. Но каждый раз он ошибался. Черноволосой Василисы в деревне не было и быть не могло. Он стал себя убеждать в этом каждый раз, когда вновь видел в ком-то ее черты.

Но однажды, в один из первых зимних дней, Игнат шел в кузницу и решил сократить путь, пройдя через лесок. Когда он увидел между деревьями чей-то высокий силуэт и мелькнувший алый платок, он уже не вздрогнул от предчувствия, не повернулся в ту сторону. “Баба какая-то, ходит и ходит. Может, яблоки подмороженные собирает детям на лакомство!” — так подумал он и прошел мимо. Но потом он, все же, несколько раз оборачивался, и каждый раз видел, что алый платок движется следом за ним, не отстает. Тогда Игнат остановился и крикнул:

— Ау! Кто там? Заблудилась ты что ли, девка? Выходи сюда, не бойся, укажу дорогу!

И она вышла к нему — красивая, высокая, с алыми щеками, с выбившимися из-под платка косами. Встала напротив и улыбнулась грустно.

— Василиса? — еле слышно пробормотал Игнат.

Первым его желанием было развернуться и бежать от нее, что есть сил. Бежать, как можно дальше, пока хватит дыхания. Но Игнат не побежал — стоял на месте, как вкопанный, смотрел и не мог насмотреться.

— Василиса… — снова прошептал он, а другого ничего сказать не мог, язык не ворочался.

Даже если бы какая-то неведомая сила его прямо сейчас толкнула бежать прочь, он бы не побежал, Василиса была слишком близко и тянула к себе, точно магнит. И он пошел к ней, медленно переставляя ноги, пошел, не в силах бороться с этим искушением. Как тяжело и мучительно он страдал без нее первое время, как мучился, думая, что никогда они больше не пересекутся, не встретятся. И вот она вновь рядом, совсем близко — красивая, желанная, пахнущая лесным мхом, страстью и томной горечью.

— Василиса… — хрипло выдохнул Игнат, уткнувшись лицом в густые, черные волосы.

Она обхватила руками его шею, прильнула к нему всем телом, коснулась теплыми, влажными губами его губ.

— Скучал? Может, все-таки уйдешь со мной к Зеленому озеру? — шепотом спросила она.

Дыхание ее было теплым и сладким, как мед.

— Уйду! — не задумываясь, ответил он.

Дрожа от закипающей страсти, Игнат резким движением разорвал платье на груди Василисы и прильнул губами к нежной коже, к пухлым, коричневым соскам. Вновь ве вокруг перестало существовать, наполнилось сладкой, тягучей тьмой, в которой слились воедино два любовника.

***

Игнат очнулся у дома. На улице стояла темная ночь, с неба падали крупные хлопья снега. Он стоял, задрав голову кверху, и снежинки мягко ложились ему на лицо, таяли, превращаясь в капли воды. Сколько он уже тут стоит? Он весь продрог, руки покраснели от холода, ноги же, наоборот, жгло огнем. Он вспомнил жаркое женское дыхание, обжигающее кожу, длинные волосы, опутавшие его тело, словно сеть, острые когти, царапающие спину и плечи. Игнат коснулся рукой шеи — на ней снова была запекшаяся кровь.

— Василиса… — закричал он в черное небо, — Мучить теперь меня будешь? Я ведь так долго не протяну!

На окне шевельнулась занавеска, но Игнат этого не видел. Он увидел жену лишь тогда, когда она вышла на крыльцо, сонная и укутанная в одеяло.

— Игнат? — тревожным голосом окликнула она.

Он очень медленно повернул к ней голову, лицо его было мокрым от снега и слез. Он пошатывался, точно пьяный, и Василиса все поняла, нахмурилась.

— Заходи скорей в дом! — строго сказала она.

И тут он упал на колени и взмолился:

— Прости! Прости меня, Василиса! Я ничего не могу с собой поделать! Я не достоин тебя!

— Игнат, зайди в дом. Ты пьян! Соседи услышат, начнут судачить об нас!

Она открыла дверь нараспашку, и Игнату ничего не оставалось, как войти. Дома ему стало еще хуже, стыд и вина навалились на него непомерной тяжестью. Он принялся ходить из угла в угол, шатаясь и тяжело дыша, хватаясь за горло, как в приступе удушья. Василиса с тревогой в глазах смотрела на него, а увидев кровь на порванной рубахе, испуганно ахнула.

— Да ты весь в крови! Поранился? Дай мне обмыть рану и смазать ее.

Она налила в чашку воды, взяла чистую тряпицу и подошла к мужу. Но Игнат отмахнулся от нее — чашка вылетела из рук Василисы, упала и разбилась на множество осколков, вода растеклась по деревянным половицам темным пятном.

— Да что с тобой? — воскликнула Василиса.

Игнат остановился и взглянул на жену диким взглядом.

— Ты ведь знаешь, что я люблю ее больше жизни? Что я страдаю, сохну по ней? Что я медленно умираю без нее?

— О ком ты говоришь? — тихо спросила Василиса.

Лицо ее напряглось, уголки губ поползли вниз.

— О той, другой моей Василисе. Мы с ней сошлись на Красной горке. И с тех пор я сам не свой! Знай, если бы не сын, которого ты носишь под сердцем, я бы давно ушел вместе с ней! Я с тобой только ради него.

Игнат подошел к жене и по-хозяйски положил ладонь на ее круглый живот. От этого прикосновения Василису пронзила резкая боль. Она охнула, согнулась пополам. Игнат сразу понял, что с ней что-то не так. Василиса скорчилась и закричала от боли.

— Василиса, жена, рожаешь? Говори, не молчи! — закричал он, присев на корточки и поддерживая Василису за плечи, чтобы она не упала.

— Сама не знаю. Рожать же ещё рано… — испуганно выдохнула Василиса.

Отдышавшись, она разогнулась, подошла к окошку, задернула занавеску, и тут же снова застонала, сжав зубы от невыносимой боли. Игнат снова подскочил к ней, помог сесть на лавку.

— Побегу за лекаркой! Видать, роды начались раньше времени! — взволнованно проговорил он.

Василиса ничего не ответила, она сидела на лавке, обхватив руками живот, и раскачивалась вперед и назад. На Игната она не смотрела, но он видел, как из ее глаз катятся по щекам крупные капли слез. Ему стало так стыдно за свою пылкую речь, что он густо покраснел, а потом стремительно выскочил из дома, хлопнув дверью.

— Это все из-за меня! Снова я виноват! — твердил он впопыхах, пока бежал за помощью, — Если с ней или с ребенком что-то случится, то вся вина будет вечно лежать на мне.

***

Посреди ночи дом Игната и Василисы огласил звонкий плач новорожденного. Родители с той и с другой стороны во главе с новоиспеченным отцом, томящиеся в ожидании уже несколько часов под окнами роженицы, всполошились, заулыбались и принялись обнимать друг друга от такой радости.

— Внук родился! Ну надо ж, дожил! — громко воскликнул отец Игната.

— Внук или внучка! Мы и парню, и девке будем рады! — счастливо улыбаясь, пропела Иринушка.

Первым в дом вошел Игнат. Щеки у него раскраснелись от холода, глаза сияли яркими огнями от счастья. Скинув у входа фуфайку, он прошел в спальню. Василиса лежала на кровати, прикрыв глаза от усталости. Коса ее была расплетена, и волосы разметались по подушке. Лицо жены было измученным, но очень красивым. Правду говорят, что роды меняют женщину. Игнат уже сейчас видел эту перемену. За эти несколько часов Василиса будто превратилась из симпатичной девушки в красивую женщину-мать.

Открыв глаза, Василиса взглянула на мужа и отвернулась к стене. В этот момент повитуха, принимавшая роды, поднесла к нему туго запеленанного младенца. У него было круглое красное личико, маленький носик и пухлые губки.

— Красавец! — с благоговением проговорил Игнат.

— Не красавец, а красавица! Девка у тебя народилась, папаша! — ухмыльнулась повитуха и вложила растерянному мужчине в руки кулек с ребенком.

— Как девка? Поди плохо рассмотрела? — громко заворчал свекр, и тут же сплюнул на пол и растер ногой.

— Не переживай, дед, я все хорошенько рассмотрела! Сколь лет смотрю — ни разу еще не ошиблась! — захохотала повитуха.

— Радость-то какая! Василисушка, умница наша, доченьку родила! — заворковала Иринушка, прижав руки к груди, — Сердце того гляди из груди от счастья вырвется.

— Девка! Ну и ну! — снова заворчал свекр.

— Чего ворчишь, дед? Все правильно она родила — сначала няньку, а потом уж Ваньку. Слышал такую поговорку? — шутливо спросила она.

Иринушка нагнулась к дочери и поцеловала ее в потный лоб.

— Ты моя умница. Никого не слушай! Слышишь, доченька? Ты такую чудную девочку родила: крепкую, здоровую! Помнится, когда ты-то у меня народилась, так батя твой неделю домой не заходил — расстраивался. А потом с рук тебя не спускал, полюбил больше жизни! Вот и у вас в семье теперь все наладится. Теперь уж точно все будет хорошо!

Иринушка подошла к Игнату, поднялась на цыпочки и заглянула через его плечо. Ей не терпелось полюбоваться на внучку, но едва она увидела маленькое детское личико, как переменилась в лице. Улыбка медленно сошла с ее губ, брови поползли вверх, румянец поблек, и на лице резко обозначились морщины.

— О, Господи! — воскликнула Иринушка и прижала руки к лицу.

— Что такое? — громко спросила повитуха.

Игнат обернулся, удивленно глядя на тещу.

— Что с тобой, мама? Что-то с девочкой моей? — испуганно спросила Василиса, приподнимаясь с кровати.

Повитуха взяла у Игната младенца, посмотрела на круглое личико и пожала плечами.

— Ты чего пугаешь-то? Хорошее, здоровое дите. Раскрасавицей будет! Вон какая чернявая! — проговорила она и отдала ребенка Василисе.

— Ты чего, женка? С ума, что ли, сошла от радости? — строго спросил Василий, приобняв трясущуюся Иринушку за плечи.

Но она оттолкнула его и попятилась к двери.

— О, Господи! — снова прошептала она и выбежала из дома.

Василий выскочил на улицу следом за женой, но догнать ее так и не смог — Иринушка скрылась в темноте так быстро, будто не бежала, а взяла и растворилась в ней.