Жабья царевна

Екатерина Шитова (2024)

Иринушка бросила нежеланного ребенка в лесу, чтобы в родной деревне ее не заклеймили позором. После этого она начала новую жизнь: вышла замуж за достойного мужчину, родила дочь. Все эти годы она жила без угрызений совести, как будто ничего страшного не сделала. Но брошенное в лесу дитя не сгинуло бесследно, оно превратилось в нежить — темную, нечистую, страшную сущность. Все это время нежить росла и крепла, обитая на болоте. А теперь она жаждет лишь одного — мести. Сможет ли Иринушка спасти себя и свою семью от жуткого зла, которое она сама же и породила?

Глава 5

Василий проснулся от жутких криков жены и выбежал на улицу в одних портках.

— Иринушка! Что стряслось? — закричал он.

Подбежав к жене, он принялся судорожно ощупывать и осматривать ее.

— Воры? Напали на тебя? Покалечили?

Убедившись, что одежда на Иринушке сухая, а ранений и крови нигде нет, он обхватил ладонями ее заплаканное лицо.

— Ты чего, женка, орешь тут, как недорезанная? Я уж решил, что убивают тебя!

Иринушка всхлипнула, прижалась к мужу, уткнулась лицом в его грудь.

— Ох, Васенька… Я тут это… Да просто… Сон мне нехороший приснился! — запинаясь на каждой фразе, выговорила она сквозь слезы.

— А что же ты на улице-то делаешь? — удивленно спросил Василий.

Иринушка пожала плечами, отстранилась от мужа.

— Да почудилось, видать, спросонья, вот и выбежала! Пойдем скорее в дом!

Василий помог жене подняться и под руку повел ко крыльцу.

— Надо бы к Василиске заглянуть, поди разбудила ты девку своими дурными криками! — шепотом сказал он, остановившись возле комнаты дочери.

— Не надо, Вася, не тревожь ее! — испуганно воскликнула Иринушка, — Если бы она проснулась, то уж давно бы сама выбежала. А так, спит девка, и пусть спит. Сам знаешь, что она раньше петухов поднимается!

— И то верно, — задумчиво ответил Василий.

Широко зевнув, он лег на постель и закинул руки за голову.

— Ложись уже и ты, женка! Хватит по ночам бродить, дня тебе мало?

Иринушка кивнула, стала расплетать косу и вскоре услышала храп мужа. До сна ли ей было? Конечно, нет! Опустившись на лавку, она сцепила руки в замок и стала ждать. Мысли в ее голове роились дикими пчелами, лицо то бледнело, как у покойницы, то становилось ярко-пунцовым, брови то хмурились, то удивленно ползли вверх. Василий крепко спал и не слышал, как Иринушка тяжело вздыхала, охала и всхлипывала время от времени. Спустя несколько бессонных часов она вновь услышала скрип ставня в спальне дочери.

— Вернулась… — прошептала женщина и от волнения прокусила нижнюю губу до крови.

Василиса немного повозилась в своей комнате, и вскоре все шорохи за стенкой стихли. Выждав еще четверть часа, Иринушка тихонько подошла к светлице дочери, постояла, прислушиваясь, а потом медленно открыла дверь и вошла внутрь. Василиса лежала на лавке, светлые волосы разметались по подушке, грудь под льняной ночнушкой равномерно вздымалась и опускалась, к бледному лицу прилипла озерная травинка. Иринушка молча смотрела на дочь. Личико ее было все еще по-детски миловидным: длинные ресницы дрожали, пухлые губки приоткрылись, и из уголка рта на лавку тянулась ниточка слюны — девушка крепко спала. Иринушка вздохнула, убрала с лица дочери травинку, нежно погладила ее по волосам. Василиса причмокнула губами во сне и повернулась на бок.

— Что же мне делать с тобою, Василиса, доченька? Что же делать-то?

Иринушка постояла еще немного, потом окинула взглядом крошечную комнатушку и увидела на подоконнике то, что превратило дочь несколько часов тому назад в жабу — кусок сморщенной, бурой ткани. Женщина подошла, взяла тряпицу в руки и тут же брезгливо отбросила в сторону. Это была вовсе не ткань! Это была настоящая жабья кожа — липкая, влажная, пупырчатая. Преодолев отвращение, Иринушка нагнулась и подняла с пола кусок кожи. Выйдя из комнаты, она распахнула дверцу печи, быстро набросала туда поленьев, разожгла огонь, и уже хотела бросить в печь омерзительную находку, но вдруг замерла в нерешительности, а потом и вовсе прикрыла заслонку. Вернувшись в комнату Василисы, она бросила кожу туда, где она лежала.

***

Несколько дней Иринушка ходила сама не своя, думала тяжелые думы и плакала. А потом открыла свой сундук, достала пуховую шаль, которую берегла для приданого и, тяжело вздохнув, положила ее в корзинку. После этого она кликнула дочь. Василиса прибежала с кухни, вытирая руки о фартук.

— Чего тебе, маменька? — нетерпеливо спросила она, — У меня каша на плите томится, кабы не подгорела.

Иринушка строго взглянула на нее и проворчала:

— Подождет твоя каша! Собирайся! К ведьме Матрене сейчас пойдем!

Василиса нахмурилась, лицо ее вмиг стало недовольным. Она прекрасно помнила, как мать водила ее, маленькую, к Матрене, помнила пронзительный и пугающий взгляд темных глаз этой странной женщины. А еще Василиса помнила снадобье, от одной капли которого она становилась сонной и вялой, будто больной. Она обтерла руки о фартук и подошла ближе к матери.

— Это еще зачем?

— А затем! — зло прошипела Иринушка, схватив дочь за руку, — знаю я, чем ты по ночам занимаешься! Совсем уж одурела со своими жабами!

Василиса переменилась в лице, покраснела, заморгала растерянно.

— Ты… Ты… Так ты все видела? — спросила она, — И отец тоже все знает?

Иринушка покраснела от злости и изо всех сил дернула дочь за руку.

— Отец не знает. Может и зря… Отцовского кулака на тебя нет, Василиска! Не бьет тебя, все жалеет, и вот что из того вышло!

Она насильно вытащила дочь из дома. Василиса не сопротивлялась — шла покорно следом за матерью, опустив голову. Иринушка одной рукой сжимала изо всех сил ее холодную ладонь, а другой вытирала слезы.

— Ну чего тебе опять неймется? Ведь так хорошо, так спокойно жили!

Василиса молчала. Иринушка и не ждала от нее ответов, она хотела скорее добежать до дома ведьмы Матрены и попросить у нее того самого заветного зелья. Помогло в детстве — поможет и сейчас!

***

Но Матрены дома не оказалось. Иринушку с Василисой встретил на пороге седой, но статный мужчина. Взгляд его был властный и суровый.

“Яков Афанасьич, Матренин муж, а до того он был ей свекром!” — подумала про себя Иринушка.

Мужчина прищурился, пристально осматривая обеих женщин. Взглянув на Василису, он явно оживился, лицо его расплылось в масляной улыбке.

— Яков Афанасьич? Здоровьица! А мы к Матрене пришли с просьбой.

Мужчина нехотя перевел взгляд на Иринушку.

— Матрены до поздней ночи не будет. Но вы заходите, гостями будете! Как раз квас из погреба достал. Как чувствовал, что вы пожалуете! Пойдемте, напою вас холодненьким с дорожки! По вам видно, что долго шли. Устали, наверное?

Взгляд Якова Афанасьича снова остановился на лице Василисы, а потом скользнул ниже и замер на высокой девичьей груди. Девушка, почуяв неладное, смущенно спряталась за спину матери.

— Вон у вас какая девка! На выданье! Сосватана уж поди?

Иринушка смущенно улыбнулась, заморгала растерянно, не ожидав такого теплого приема.

— Нет, мы со свадьбой не торопимся. Мала еще наша доченька.

Яков Афанасьич причмокнул губами и прошёл в дом. Иринушка, взяв Василису за руку, последовала за ним.

— А у нас с Матреной сыновья. Младший хил да слаб, а вот старший силен, как медведь! — хвастливо проговорил мужчина, разливая по чашкам холодный квас.

— Сыновья — это гордость отца! — несмело поддакнула Иринушка.

— А дочь — гордость матери! — тут же торжественно добавил он.

Подав чашку с квасом Василисе, он наклонился к ней так низко, что она почувствовала луковый запах из его приоткрытого рта. Девушка испуганно отпрянула, прижавшись спиной к стене. А Яков Афанасьич уже стоял около Иринушки.

— Не объединить ли нашу с вами гордость? А что? У вас товар, у нас купец! Свадьба — дело нехитрое!

— Не рановато ли свадьбу-то играть, Яков Афанасьич? — неуверенно пробормотала Иринушка.

Она взглянула на дочь, та сидела не жива, не мертва, вцепившись пальцами в край скамьи.

— Чем раньше детей остепенить, тем меньше дурости будет у них в головах! — медленно и серьезно проговорил Яков Афанасьич.

Иринушка задумчиво кивнула, а мужчина подошел к Василисе и положил ладони на плечи. Девушке от этого вдруг стало так тяжело, что в груди сперло дыхание. Она вся напряглась, выпрямилась и умоляющим взглядом посмотрела на мать. Но та смотрела в рот Якову Афанасьичу, будто завороженная.

— Смотри, девка-то уже выросла! После свадьбы тебе об ней переживать не придется — все у нее будет в достатке, в нашем доме будет жить, как царевна… — вкрадчивым голосом продолжал мужчина.

Иринушка закивала в ответ.

— Мама! — вдруг взвизгнула Василиса, — Нам домой уж пора! Отец потеряет! Извиняйте нас, Яков Афанасьич!

Она дернулась, скинула с себя тяжёлые мужские ладони, подбежала к двери, распахнула ее и тут же отскочила в сторону от неожиданности — в дверях стояла ведьма Матрена. Увидев Василису, женщина переменилась в лице, глаза ее наполнились злобой, губы скривились.

— Ой, а мы к тебе пришли, Матрена! Да пока тебя не было, нам Яков Афанасьич предложил Василису сосватать за сынка вашего! Представляешь? — протараторила Иринушка, не замечая растущей ярости в глазах ведьмы.

Матрена окинула злобным взглядом сначала ее, потом мужа и медленно вошла в дом.

— Свататься, значит, вздумал? — спросила она, ревниво взглянув на Якова Афаначьича.

Тот прищурился, растянул губы в улыбке и ответил:

— А чего? Вон какая девка красивая, белокурая. У нас в деревне таких нету! Хорошая невеста сыну будет!

Матрена остановилась возле мужа, сжала кулаки и процедила сквозь зубы:

— Никакого сватовства!

Потом повернулась к Иринушке и закричала ей в лицо:

— А ну, пошли отсюда обе! Убирайтесь прочь и подарки свои уносите! И чтоб я больше вас тут не видела, а не то на обеих порчу нашлю!

Она схватила метлу, стоящую у печи, и замахнулась на Василису. Перепуганная Иринушка схватила корзинку с шалью, быстро вытолкала дочь на улицу, и они побежали прочь от дома ведьмы.

— Вот ведь полоумная! — тяжело дыша, выговорила Иринушка, когда они добежали до леса, — Мало бед, еще порчи нам только не хватало! Что на нее нашло?

Василиса ничего не ответила матери, но после того, как Матрена прогнала их, на душе у нее сделалось легко. Слишком уж неприятен был Яков Афанасьич, слишком масляным был его взгляд, а о свадьбе с его сынком она и вовсе не хотела думать. Она шла следом за матерью и улыбалась, подставляя бледное лицо отблескам солнца, едва проникавшим сквозь густые, спутанные ветви деревьев.

***

Несколько дней Иринушка не подходила к дочери с разговорами, только странно косилась на нее, когда они сталкивались нос к носу в тесной кухоньке. Но как-то вечером, когда девушка доила корову, мать подошла к ней и встала за ее спиной.

— Я так подумала, Василиска… — тихо заговорила она, — А ведь Яков Афанасьич был прав. Тебе уже семнадцать, ты выросла, по хозяйству хлопочешь лучше меня. Надо было соглашаться, пусть бы шли к нам свататься.

Василиса сидела на старом перевернутом ведре, прижавшись лбом к теплому коровьему боку. Руки ее, жирно смазанные свиным салом, проворно скользили по пухлым коровьим соскам. После слов матери она ничем не выдала своего волнения, только напряглась всем телом, да стала яростнее тянуть коровье вымя.

— Познакомитесь, поженихаетесь. Времечко пройдет, выйдешь замуж. Пока пообвыкнешься в новой семье, потом родишь ребеночка, будешь с ним нянькаться. Глядишь и вылетит вся дурь из твоей головы, не до жаб будет.

Иринушка говорила тихо, но при этом сверлила дочь таким настойчивым взглядом, что у Василисы по спине побежали мурашки. Она отставила в сторону ведро с парным молоком, обтерла вымя сухим полотенцем и только тогда нехотя обернулась к матери.

— Не хочу я замуж, мама.

Голос Василисы прозвучал глухо. В коровнике повисла тишина. Мать и дочь смотрели друг на друга, и во взглядах обеих сквозило непонимание.

— Послушай, — строго проговорила Иринушка, — Я ведь тебе не чужой человек. Я для тебя как лучше хочу. Послушай материных советов, не упрямься.

Она взяла Василису за тонкую, белую руку, притянула ее к себе и крепко обняла. Светлые кудри дочери, пахнущие летними травами, щекотали Иринушкины щеки, и на нее вдруг нахлынула такая нежность, что сердце защемило. Она вспомнила, как качала и баюкала маленькую Василису, сидя на лавке ночи напролет, когда та, маленькая и слабая, в очередной раз сильно хворала. Иринушка ведь тогда не раз думала, что ее дитятко не выживет, прижимала девочку к себе, хотела надышаться ею вдоволь, чтоб, если уж помрет она, потом вспоминать до конца собственных дней этот теплый, родной детский запах. Теперь дочь стояла перед ней взрослая, здоровая и красивая. Это ли не чудо? Самое настоящее чудо! И Иринушка, как мать, обязана сделать все возможное, чтобы Василиса была счастлива. Она сделает! Она выдаст ее замуж!

— Послушай мать, Василисушка. А уж я все устрою в лучшем виде. Вот схожу завтра к Якову Афанасьичу и договорюсь с ним обо всем. Думаю, и Матрена с нами согласится, — заискивающе произнесла Иринушка.

— Нет, маменька.

Василиса отстранилась от матери, сжала упрямо губы.

— Нет, — повторила она, — Ты туда больше не пойдешь!

Иринушка сначала опешила от такой дерзости, а потом нахмурилась сурово.

— Ты матери вздумала указывать? Я, значит, ради тебя унижаюсь, через себя переступаю, а ты… Ах ты, гадина неблагодарная!

— Маменька! — воскликнула Василиса, — Да послушай же ты меня хоть раз!

Девушка смахнула с глаз слезинки, всхлипнула и проговорила с отчаянием в голосе:

— Не хочу я за сына Якова Афанасьича замуж идти! Есть уже у меня возлюбленный!

Иринушка изменилась в лице, открыла рот от изумления, но тут же его закрыла.

— Когда ж ты успела влюбиться-то, дочка? Вроде бы все дома сидишь, с молодежью не гуляешь!

— Много ли надо, чтобы влюбиться, маменька? Разок взглянула на того, кто тебе по сердцу, и все — сама не своя сделалась. Теперь когда вижу его, сердце то в пятки падает, то к горлу подпрыгивает! Никакого покою!

От волнения губы Василисы дрожали, щеки налились румянцем. Она опустила голову, чтобы не смотреть на мать. А Иринушка, широко улыбнувшись, взяла холодные руки дочери в свои и спросила шепотом:

— Кто хоть это? Скажешь?

Василиса замешкалась на пару мгновений, а потом неуверенно произнесла:

— Так это… Сосед наш…

— Игнатка что ли? — переспросила Иринушка, удивленно подняв брови.

— Ну да, он самый, — кивнула в ответ Василиса.

— А что там любить-то? Тощий, рыжий, конопатый. Вы же с ним самого детства вместе, соседи как никак! Как же тебя влюбиться-то угораздило?

— Не знаю, маменька. Вот люб стал, и все тут.

Иринушка всплеснула руками, вздохнула разочарованно, а потом сказала:

— Ладно, дочка, пойдем в дом. Надо отца кормить и спать ложиться. Завтра поговорим, утро вечера мудренее.

Иринушка ушла, а Василиса снова села на ведро и обхватила голову руками.

***

Игнат был на год старше Василисы. В детстве, в те редкие моменты, когда они виделись, он обзывался, дергал за косы, а теперь, проходя мимо, даже не здоровался с Василисой, лишь презрительно морщился и отворачивался. Мать не зря удивлялась, как Василиса могла в него влюбиться — парень мало кому нравился, скорее, наоборот, он многих раздражал своей дерзостью и самоуверенностью. Тем не менее, всю жизнь родители Игната приходились соседями их семье, и часто летом они собирались вместе, накрывали общий стол, сажали стариков на почетные места и пировали ночь напролёт.

Будучи маленькими, Василиса с Игнатом дружили, играли вместе во время таких застолий, прячась от взрослых под широким столом, накрытым длинными белыми скатертями. Атмосфера общего веселья кружила их детские головы радостью, и не хотелось, чтобы матери раньше времени нашли их и уложили спать. Для Василисы такие застолья были, как глоток долгожданной свободы, она совсем дурела от счастья и временной, такой сладкой, свободы. В те моменты им с Игнатом было весело вдвоем. А потом они подросли, и с мальчишкой что-то случилось: он вдруг, ни с того ни с сего, стал зло коситься на Василису. Поначалу она терпела его грубость и заносчивость, пыталась дружить, как прежде, но, видимо, детство Игната подошло к концу, и он больше не желал водиться с девчонкой. Он тоже стал звать Василису запечницей, и это ее злило и обижало.

За последние пять лет Василиса с Игнатом не сказали друг другу и пары слов. Они не были друзьями, скорее наоборот. Объявив матери о том, что она влюблена, девушка думала, что Игнат — это последний человек, который обратит на нее внимание. Она была уверена, что он презирает ее и никогда не станет к ней свататься и, уж тем более, не женится на ней!

Вот только все пошло совсем не так, как предполагала Василиса. Иринушка на следующий же день сбегала к матери Игната, они долго шептались на кухне,улыбаясь друг другу и отпивая из чашек мятный отвар. Домой Иринушка прибежала возбужденная и довольная.

— Что случилось, маменька? Ты чего сияешь, как начищенный самовар? — насторожившись, спросила Василиса.

— Ничего, доченька, — ласково ответила женщина. — Ты не переживай ни о чем. Мамка твоя все устроила!

— Что же ты устроила? — голос Василисы задрожал.

— Скоро все узнаешь. Скоро-скоро!

Женщина улыбнулась, лицо ее засветилось еще не угасшей красотой. А у Василисы все внутри оборвалось и рухнуло вниз, в самые пятки. Последующие дни она мучилась от неведения, томилась неизвестностью и ожиданием.

Ровно через неделю в дверь их дома постучался жених, за спиной которого стояли радостные сваты.