Жабья царевна

Екатерина Шитова (2024)

Иринушка бросила нежеланного ребенка в лесу, чтобы в родной деревне ее не заклеймили позором. После этого она начала новую жизнь: вышла замуж за достойного мужчину, родила дочь. Все эти годы она жила без угрызений совести, как будто ничего страшного не сделала. Но брошенное в лесу дитя не сгинуло бесследно, оно превратилось в нежить — темную, нечистую, страшную сущность. Все это время нежить росла и крепла, обитая на болоте. А теперь она жаждет лишь одного — мести. Сможет ли Иринушка спасти себя и свою семью от жуткого зла, которое она сама же и породила?

Глава 4

— Ты ее возьми и похорони, — наконец, произнесла старуха после долгого молчания.

Иринушка непонимающе уставилась на нее, глаза ее наполнились ужасом. Пелагея взяла испуганную женщину за руку, чтобы хоть как-то поддержать.

— Сходи на то место, где десять лет назад ее оставила, выкопай там могилку, положи в нее цветы да веточки пихты, закопай все земелькой, да раскайся, выплачь свою вину, слезами могилку омой. Если дите покойное и вправду на тебя зло затаило, упокоиться на том месте не смогло, то раскаяние поможет, простит тебя загубленная душа…

Старуха помолчала, слушая частые всхлипывания Иринушки, а потом снова заговорила:

— У моей сестры дочка умерла через день после рождения. Уснула и не проснулась. Сестрица днями и ночами горевала, а потом та являться ей начала. Сестра сказывала, будто повиснет мертвая девочка в воздухе над ней и ручки свои все тянет, плачет так жалобно… Худо, когда покойники к тебе руки тянут — значит, за собою на тот свет зовут. А с другой стороны — ведь родное дитя зовет. Как к нему не пойти? Тяжко сестрице было — места себе от горя не находила! Мать не вынесла ее стенаний, пошла к соседнее село к престарелому батюшке за советом. Так вот он наказал на могилке поплакать и слезами ее омыть. Молиться нельзя — дитятко некрещеное было, а плакать — можно. Материнские слезы сами по себе святы. Сестра так сделала, и ведь и вправду дочка перестала ей являться. Ей помогло, значит, и тебе поможет!

Иринушка вытерла лицо, поднялась с лавки и медленно побрела к двери.

— Попробую, бабушка Пелагея. Может и впрямь поможет! — вздохнула она. — Ох, как же я хотела все это позабыть!

— Да что ты, бабонька! Об таком разве позабудешь? — вослкикнула старуха, — Ты свое дите родное бросила, обрекла на смерть. Ты себе этим поступком на сердце дыру выжгла! Не срастется она, как ни ушивай.

Из глаз Иринушки брызнули слезы. Она ничего не ответила старой повитухе, вышла из темной избы и побежала к лесу. Соленая влага застилала глаза, но Иринушка хорошо знала дорогу к Зеленому озеру, и если бы ее глаза сейчас совсем ослепли, она все равно нашла бы то самое проклятое место…

***

Лицо покраснело от промозглого осеннего ветра, пальцы озябли от холодной, влажной земли, но Иринушка все копала и копала, скребла ногтями земляную твердь, устланную пожухлой озерной травой. Она копала могилку девочке, которую оставила здесь, на берегу Зеленого озера, десять лет назад. Это дитя могло навлечь на нее позор, оно могло обречь ее на муки, нищету и скитания. Иринушка выбрала тогда собственное спокойное будущее, отказалась от рожденного ребенка, отдала девочку природе.

«Как пришло, так и уйдет. Дитя неразумное даже не поймет, что родилось и умерло. А у меня вся жизнь впереди! Я все забуду, будто ничего и не было! А не забуду, так вырву из сердца!» — так успокаивала себя Иринушка, когда бежала из леса, зажав уши, чтобы не слышать плача брошенного младенца.

Вот только ничего не забылось. Сколько бы она не запрятывала свои воспоминания поглубже, они все равно были с ней, давили тяжестью. Память человеческая справедлива — не даст забыть то, что забыть невозможно.

Зеленое озеро, казалось, совсем не изменилось за все это время — его воды были таким же темными и глубокими, заросшими тиной у берегов. Здесь было, как и в тот раз, тихо и жутко.

— Прости меня, доченька! Прости меня, милая! Как же я виновата перед тобой! — плакала Иринушка, и горячие слезы капали на холодную землю.

Она устлала дно вырытой могилки мхом и бережно положила туда куколку, которую скрутила только что из сухой травы. Таких куколок они в детстве мастерили с подружками. Свое дитя она лишила и детства, и всей жизни. Иринушка сморщилась, завыла и принялась закапывать могилку. Упав на свежий холмик, она прильнула к земле лицом и еще долго лежала так, плакала, а потом, вконец обессиленная, уснула.

Проснулась Иринушка от того, что кто-то тронул ее за плечо. Она вздрогнула, подняла голову и уперлась сонным взглядом в круглые, желтые глаза с продольными зрачками — прямо перед ней сидела огромная жаба. Ее влажная, серо-зеленая кожа была покрыта буграми и бородавками, мощное тело то вздувалось, точно огромный шар, то оседало к земле. Иринушка, обуреваемая диким страхом, закричала, вскочила на ноги, бросилась бежать прочь.

Но пока она спала, над лесом поднялся, завыл ветер, он раскачивал осины, обрывая с них последнюю серую листву, переплетал между собой еловые ветви. Бежать было тяжело, Иринушка то и дело падала, запинаясь о кочки и коряги, путаясь в своем длинном платье. Огромная жаба прыгала за ней, громко квакая. А потом появились другие жабы — они будто выскакивали из-под земли, их становилось все больше и больше. Громкое, нестройное кваканье слышалось повсюду, оно окружало Иринушку со всех сторон, оглушало ее.

— Аааа! Сгиньте, проклятые! — закричала она.

Но жабы прыгали ей на подол платья, взбирались выше — на плечи и голову, касались холодными, бородавчатыми телами лица. Иринушка крутилась во все стороны, пытаясь скинуть их с себя, высвободиться, но их становилось все больше и больше, они опутывали ее длинными лапами.

— Господи, помоги! Да что же это за наваждение? — взмолилась Иринушка.

Запутавшись в подоле, она упала на землю и с ужасом поняла, что не может больше подняться — жабы придавили ее к земле. Побарахтавшись еще немного, Иринушка уткнулась лицом в землю и лежала так, едва дыша. Она открыла рот, чтобы вдохнуть побольше воздуха, и тут же в него заползла жаба. Женщина пыталась вытолкнуть ее языком, но не могла, жаба намертво застряла во рту. Сердце бешено колотилось в груди Иринушки. В голове мелькнула мысль, что это ее конец. Этот тот конец, который она заслужила! От удушья в глазах потемнело, тело стало слабеть. Иринушка закрыла глаза, перестав бороться.

И тут в лесу раздался пронзительный крик:

— Мама! Маменька! Где ты?

Услышав тонкий, детский, до боли знакомый, голосок, Иринушка встрепенулась, задергалась всем телом из последних сил. Василиса! Но как она здесь оказалась?

— Мама! Мама! — голосок звучал все ближе и ближе.

Когда Василиса подбежала совсем близко, Иринушка услышала, как она взмолилась:

— Сестрицы, что же вы наделали? Жабья царевна, молю, не губи мою маму! Она добрая, она хорошая! Она никому зла не желает! Не губи, прошу! На, возьми возьми мою куколку, только отпусти мою маменьку!

Иринушка слышала, как дочка плачет от страха, и сердце ее разрывалось на части. Она лежала на земле в жабьем плену и не могла помочь ни себе, ни ей. А потом вдруг жабы стали спрыгивать с нее. Та, которая сидела во рту, тоже выползла. Иринушка сплюнула противную слизь, пахнущую тиной, откашлялась, поднимаясь с земли, и Василиса тут же бросилась матери на шею. Женщина ахнула, увидев, что дочь прибежала в лес босая, в одной тонкой ночнушке. Ветер трепал светлые распущенные волосы Василисы, лицо побледнело до синевы, она была больше похожа не на ребенка, а на лесную мавку, которыми пугают непослушных детей.

— Василисушка… — дрожащим голосом проговорила Иринушка, — Как же ты тут оказалась, доченька? Как узнала, что я пошла в проклятый лес?

Не дожидаясь ответа, она скинула с себя фуфайку и, обернув ею продрогшую девочку, подхватила ее на руки и побежала прочь, подальше от этого жуткого места.

— Не заругаешься, если я тебе правду скажу? — прошептала Василиса.

— Говори, доченька, не буду ругаться! — на ходу ответила ей Иринушка.

Василиса помолчала, а потом проговорила:

— Мне сестрица на окошко прыгнула и сказала, что Жабья царевна тебя погубить вздумала. Я как это услыхала, испугалась за тебя и тут же в лес помчалась!

Иринушка замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. Взглянув в лицо дочери, она спросила странным, будто не своим, голосом:

— Жабья царевна? Отчего ж она погубить меня захотела?

Из глаз Василисы потекли крупные, прозрачные слезы.

— Прости, это все из-за меня, мамочка! Все из-за меня! Это я виновата!

Худенькое тельце Василисы затряслось от рыданий. Иринушка, все еже дрожа от ужаса, прошептала дочери на ухо:

— Ох, Василисушка… Пойдем-ка скорее домой. Уходить надо из этого проклятого места!

Лес тревожно шумел, столетние ели и сосны скрипели стволами, в кронах их завывал ветер. Иринушка бежала со всех ног и не видела, что за ее спиной, на сделанном ею могильном холмике, замерла неподвижно маленькая девичья фигурка: худое тельце было обмотано грязным тряпьем, длинные черные волосы взмывали в воздух при каждом порыве ветра. Немного постояв на берегу, девочка вдруг присела к земле, а потом резко распрямила длинные ноги и прыгнула в воду. По темной озерной глади в разные стороны поплыли круги…

***

Двенадцать лет спустя

— Василиска, подай соль!

Девушка отряхнула руки от муки, взяла солонку из бересты и поднесла отцу.

— Спасибо, дочь! — сказал Василий, вытирая рукавом обмасленные губы, — Ох и вкусны твои пироги с луком! Сколько уж съел, и еще хочется!

Василий окинул гордым взглядом взрослую дочь.

— Совсем ты у нас невеста! Через пару годков можно замуж выдавать!

— И то правда! — улыбнулась Иринушка, шутливо толкнув дочь в бок.

Василиса ничуть не смутилась, щеки ее не запылали стыдливым румянцем, каким обычно покрываются личики юных девиц, когда разговор заходит о сватовстве или замужестве. Взгляд девушки был холоден и строг.

— Ешь на здоровье, папаня! — скромно сказала она, — Завтра с картошкой пирогов напеку, ещё вкуснее этих будут!

— Ай да, Василиска, ай да, умница! Хозяюшка наша! А серьезная какая! Самой завидной невестой на деревне будешь!

Василий отодвинул пустую чашку, встал и обнял дочь за плечи. Девушка взглянула на него большими голубыми глазами.

— Не торопись меня сватать, папаня, — проговорила Василиса, — Не хочу я замуж. С вами пока поживу.

Василий погладил дочь по голове.

— И правильно! Рановато еще тебе из гнезда вылетать, голубка ты наша белокрылая!

Василиса слабо улыбнулась и отстранилась от отца, взяла ухват и ловко вынула из пышущего жаром печного зева очередной противень с румяными пирогами.

За прошедшие годы Василиса повзрослела: из худой, угловатой, болезненной девчонки превратилась в настоящую красавицу с круглым личиком, тонким станом и густой светлой косой. Парни по всей округе заглядывались на такую красоту, хорохорились перед ней, соперничали промеж собой, даже дрались, но девушка не обращала на них внимания. Взгляд ее был холоден и неласков.

Все было у Василисы — стать, красота, скромность, не было в ней лишь одного — чувства. У иных людей чувство внутри такое горячее и пламенное, что от него кровь кипит в жилах, огонь этот виден даже во взгляде, у других чувство не так бурно кипит внутри, но тоже греет. А у Василисы внутри огня не было совсем, будто лютый холод сковал все ее нутро, и глаза ее от этого сияли голубыми льдинками.

Василий этого не замечал, думал, что дочь излишне строга да серьезна, говорил Иринушке, что это и к лучшему — уж лучше пускай дома по хозяйству хлопочет, чем по задворкам с парнями обжимается! Но Иринушка женским чутьем все чуяла, видела, что с дочерью что-то не так, что ни жалости в ней нет, ни сочувствия, ни любви. Да, Василиса была послушна и примерна, прилежно делала все, что ей скажут, не перечила родителям, не вступала в споры, но при этом она их как будто и не любила. Обычно, молоденькие девчонки бывают привязаны к закадычным подругам, секретничают с ними, шепчутся при встрече, но Василиса и с подругами не водилась, все время была одна. Даже когда Василий разрешил дочери ходить на вечорки да на посиделки, Василиса, скромно улыбнувшись, ответила, что ей не хочется.

— Кабы не засиделась дочка в девках с таким-то характером! — вздохнула Иринушка на ухо мужу.

— Да что ты, женка! — шепнул он в ответ. — Ей всего-то семнадцать годков! И хорошо, что по вечоркам не бегает! Это, знаешь ли, ни к чему хорошему порой не приводит!

Василий цокнул языком и покачал головой, укоризненно взглянув на жену, залившуюся румянцем. В это время Василиса, как обычно, подошла поцеловать мать с отцом перед сном. Ложилась она рано, сразу после ужина уходила в свою комнатку и велела ее до утра не тревожить. Вставала девушка тоже раньше всех и к тому времени, как поднималась Иринушка, она уже успевала переделать кучу дел по дому.

— Ты моя умница! Опять все за меня сделала: и скотину накормила, и хлеб испекла! Золотце ты мое!

Иринушка всякий раз обнимала дочь, целовала ее бледные щеки, гладила волосы. Василиса ловко уворачивалась от материнских объятий, ссылаясь на то, что руки ее в муке или в мыле, улыбалась Иринушке, но при этом взгляд ее был холодный и отчужденный. Иринушка все это подмечала, все видела, материнское сердце чуяло неладное, но до поры до времени женщина гнала прочь переживания, утешая себя тем, что у Василисы такой характер от природы, а не от того, что она ее в детстве опоила ведьминым зельем…

Все в семье Иринушки и Василия было ровно да гладко. Так в их доме было хорошо, что не хотелось этот мир и порядок рушить, вот Иринушка и закрывала глаза на многое, даже на то, что вызывало у нее явное беспокойство. Меньше знаешь — крепче спишь. И все же однажды произошло нечто такое, после чего выдуманный мир Иринушки чуть было не рухнул.

Как-то летом, засидевшись допоздна за шитьем, Иринушка почувствовала себя плохо — то ли от духоты, то ли от усталости. Она вышла на улицу и присела на крыльцо подышать воздухом. Ночь стояла тихая и безоблачная, в темном небе висели звезды, яркий месяц сверкал холодным светом, серебря крышы спящей деревни. Иринушка наслаждалась прохладой, опустив ноги во влажную от росы траву. Прислонив голову к деревянным перилам, она прикрыла глаза и задремала. И тут, сквозь сон, до нее донесся шум — где-то совсем рядом, наверное, в кустах крыжовника, заквакала жаба. Женщина вздрогнула, открыла глаза и прошептала:

— Кыш, пошла отсюда, мерзкая тварь!

После случая в лесу она жаб на дух не переносила и до ужаса боялась. Собравшись пойти в дом, женщина ухватилась за перила. Внезапно скрипнул деревянный ставень, окно в комнатке Василисы резко распахнулось, и с подоконника свесились голые девичьи ноги.

— Иду, сестрица! — послышался из окна тихий голос Василисы.

— Ой, что ж такое творится? Куда Василиска наша собралась посреди ночи? — испуганно прошептала Иринушка.

Жаба снова тревожно заквакала в кустах, и Иринушка замерла на месте, прижавшись спиной к перилам. Благо, светлую ночнушку она еще не успела надеть, а темное платье сливалось с деревянными досками, делая ее практически невидимой в темноте. Взволнованная женщина прижала край фартука к губам, чтобы ни единым звуком не выдать своего присутствия.

Спустя несколько мгновений Василиса ловко спрыгнула с подоконника в траву. Иринушка смотрела на дочь, округлив глаза от изумления — Василиса стояла под окном совершенно нагая, ее тонкое, гибкое тело озарял тусклый свет месяца, и бледная кожа, казалась, светилась в темноте. Девушка улыбнулась, вытянула вперед руку, на которую в следующий миг запрыгнула большая жаба. Иринушку передернуло от отвращения, она сморщилась и крепче зажала рот рукой, глаза защипало от подступающих слез. Ей хотелось закричать, что есть мочи, подбежать к дочери и отбросить в сторону противную жабу, которая сидела на ее руке и громко квакала.

Она резко выпрямилась и уже хотела окликнуть Василису, но жаба уже сама прыгнула в кусты, а Василиса, вытянув вперед вторую руку, разжала кулак. На ладони девушки лежало что-то темное и сморщенное, похожее кусок старой тряпки. Она подбросила эту тряпицу в воздух, а сама закружилась вокруг себя быстро-быстро. Иринушка ахнула от изумления, ноги ее подкосились, и она снова осела на крыльцо. Тряпица, брошенная в воздух, увеличилась в размерах, раздулась, будто парус и накрыла Василису с головой. И девушка в тот же миг исчезла, будто испарилась! Вместо нее из травы выпрыгнула… жаба.

— Василиса! Дочка! — не своим голосом закричала Иринушка и бросилась бежать за прыгающей к лесу жабой.

Но пробежала она совсем немного — упала без сил в траву, уронила голову на землю и зарыдала от горя и бессилия.