Жабья царевна

Екатерина Шитова (2024)

Иринушка бросила нежеланного ребенка в лесу, чтобы в родной деревне ее не заклеймили позором. После этого она начала новую жизнь: вышла замуж за достойного мужчину, родила дочь. Все эти годы она жила без угрызений совести, как будто ничего страшного не сделала. Но брошенное в лесу дитя не сгинуло бесследно, оно превратилось в нежить — темную, нечистую, страшную сущность. Все это время нежить росла и крепла, обитая на болоте. А теперь она жаждет лишь одного — мести. Сможет ли Иринушка спасти себя и свою семью от жуткого зла, которое она сама же и породила?

Глава 8

Впоследствии Игнат много раз вспоминал тот момент, и он переплелся у него лишь с одним ощущением — нестерпимого жара. Словно вспыхнуло где-то глубоко внутри пламя и выжгло все нутро дотла. Он даже испытал тогда самую настоящую боль — физическую и острую. Застонав, Игнат зажмурился, стал изо всех сил тереть глаза кулаками, но когда снова глянул на девушку, сердце его опять екнуло и упало в это яростное, жгучее пламя. Перед ним стояла она — Василиса!

Только это была она и не она. Голубые, почти прозрачные, как вода, глаза, маленький курносый носик, родинки на левой щеке, темные, широкие брови, длинные ресницы, пухлые губы — все было точь-в-точь, как у жены. Но вот остальное… Крепкое тело, пышная грудь, широкая талия, сильные руки — это было не Василисино. А волосы девушки так и вовсе были черными, как смоль. Нет, не могла она быть его женой. Он ошибся. Наверное, нечистая сила так решила над ним подшутить и хитростью заманила в лес. Игнат попятился назад, но уйти не смог — стоял, смотрел в пронзительные глаза незнакомки. Он смотрел и не мог насмотреться. Были эти глаза не холодными и безразличными, как у жены, а теплыми и живыми. От ее взгляда Игнат разволновался.

— Ты кто? — хрипло выговорил он.

— Василиса. Разве не узнаешь? — ответила она чужим, незнакомым голосом и улыбнулась хитро и лукаво.

Подойдя, она обошла его кругом и остановилась напротив — так близко, что Игнат почувствовал ее запах — сладкий женский пот, смешанный с горечью лесного мха. Запах этот был горячим и терпким, у Игната внутри все затрепетало, тело напряглось, налилось жаром. От Василисы никогда так не пахло. Это не она. Не она…

Обветренные губы приоткрылись, будто у жаждущего воды путника. Ему словно перестало хватать воздуха — он дышал шумно и тяжело, а внутри все горело неистовым пламенем. Девушка еще раз обошла его по кругу, нарочно касаясь своей рукой его руки, и эти прикосновения были, точно безмолвное согласие. Когда она остановилась, Игнат не выдержал — схватил ее за плечи и притянул к себе, впился жадными губами в пухлые, мягкие девичьи губы. Ее запах окутал его, одурманил, а поцелуи обожгли и заставили потерять разум. Ни одной мысли не осталось в голове Игната, когда девушка расстегнула его нарядную рубаху и коснулась ладонями горячей кожи. Да нет же! Это была его Василиса — его исполнившаяся мечта! Наконец-то он увидел ее любящей, ласковой, страстной. Игнат так долго ждал этого, и вот — дождался!

Волна счастья захлестнула его, накрыла с головой. Схватив девушку за талию, он повалил ее на землю и принялся жадно ласкать, покрывая поцелуями мягкую шею и полную грудь. Черные волосы рассыпались по земле, покрытой едва проклюнувшейся мягкой зеленью, задранная кверху юбка разлилась по ней кровавым пятном. Лес наполнился рычанием дикого зверя — это рычал Игнат, изнемогая от собственной страсти. Он любил Василису до одури, и впервые ему казалось, что она отвечает взаимностью на его чувства. Мягкие, женские руки блуждали по его телу, а губы покрывали поцелуями лицо. До этого дня Игнат не знал, что такое истинное счастье, а сегодня, наконец, понял, что вот оно, оказывается, какое…

***

Игнат проснулся тогда, когда над лесом разлилась непроглядной чернотой весенняя ночь. Голова гудела, как с похмелья, мышцы затекли от долгого лежания на холодной земле.

— Василиса? — позвал он.

Но никто не отозвался в ответ, в лесу он был один. Разочарованно вздохнув, Игнат осмотрел себя. Рубаха была распахнута и порвана в нескольких местах, штаны испачкались от земли и травы, в пышных кудрях застряла грязь и прошлогодняя хвоя. Шея болела и не ворочалась. Игнат нащупал на ней большую царапину — наверное, поранился, падая на землю.

Он поднялся на ноги, отряхнулся и еще раз осмотрелся — может Василиса здесь, просто прячется от него? Но вокруг было темно и тихо. Под ногами что-то шевельнулось темной тенью, Игнат от неожиданности вздрогнул, сделал шаг в сторону и увидел на земле огромную жабу, она смотрела прямо на него черными, вытянутыми поперек, зрачками, а потом прыгнула в кусты.

— Фух, гадина, напугала! — пробубнил Игнат, и тут же услышал, как вокруг него раздалось многоголосое кваканье. Судя по всему, жаб было много.

Игнату стало не по себе, и он поспешил уйти из леса. Он шел на звук веселых гармоней, которые до сих пор звучали на Красной горке. Некоторые ноты фальшивили, значит, гармонисты уже изрядно напились сладкой медовухи. Но это было неважно — молодежь буйно, безудержно веселилась, никому не хотелось, чтобы праздник заканчивался.

Игнат прошел мимо поляны и устремился к дому. Только теперь он понял, как сильно замерз. Его трясло от озноба, зубы стучали, пальцы побелели и не сгибались. Как назло, пошел дождь, грязь под ногами стала жидкой, скользкой, и Игнат, торопясь дойти до дома, несколько раз упал.

В дом он завалился, будто подзаборный пьянчужка. Василиса выглянула из спальни, взглянула на мужа и ахнула испуганно.

— А я уже потеряла тебя! Что с тобой приключилось, Игнат? Ты пьян?

Игнат молча смотрел на жену, и взгляд его был странный, осоловелый. Он ведь только что был с ней, сначала плясал на поляне, а потом миловался на лесной опушке. Но настоящая Василиса стояла теперь перед ним такая же, как прежде — маленькая, бледная, недоступная. Светлые волосы ее были заплетены в тугую косу, а голубые глаза отливали холодом. Получается, там, в лесу, с ним все же была не она? Не она обвивала его шею горячими руками, не она страстно целовала его и прижималась к нему широкими бедрами? От нахлынувших воспоминаний Игната бросило в жар,а потом его тело сковал ледяной холод. Конечно же, это была не она. Это была какая-то другая, незнакомая девушка, не его жена, не Василиса. Как же он мог так ошибиться? Как посмел совершить предательство? Что же ему сейчас делать? Его охватил жгучий стыд, щеки покрылись густым румянцем. Это была истинная мука!

Игнат застонал и обхватил голову руками.

— Как ты захмелел, Игнат! Едва на ногах стоишь! Дай-ка я помогу тебе раздеться!

Василиса принялась стягивать с мужа грязную,насквозь промокшую одежду, а потом уложила его в постель,накрыла сверху одеялом — заботливо, почти нежно.

— Пойду на кухню, налью тебе кислого молока. Мать всегда наливала отцу. Помогает от похмелья, — тихо проговорила Василиса.

Но Игнат замотал головой. Только кислого молока ему сейчас не хватало! Его до сих пор бил озноб, и он не мог согреться даже под теплым одеялом. Василиса вниматөльно всмотрелась в его пылающее лицо, поднесла руку ко лбу.

— Игнат, да у тебя жар! Простудился ты, захворал!

Мужчина снова глухо застонал и прикрыл глаза от бессилия.

— Догулял на своей Красной горке и простыл! — с укором сказала Василиса, но потом добавила, — Я тебя сейчас салом разотру да на теплую печь положу. Вмиг оправишься. Печь все болезни вытягивает.

О последнем Василиса знала не понаслышке. Она напоила Игната теплой водой и принялась выхаживать его — так, как мать не раз выхаживала ее в детстве. Целую неделю Василиса заботилась о муже, днями и ночами сидела возле него. Она протирала его кожу теплой водой, вливала в рот по каплям травяные отвары, когда ему становилось совсем худо. Игнат то спал, тяжело дыша, то метался в бреду, крича на весь дом:

— Василиса! Василиса! Не уходи!

Кого он звал? Он звал ту, которая в лесу свела его с ума своей жаркой страстью. Ту, которая околдовала его томным взглядом, окутала длинными черными кудрями, опутала нежными руками. Игнат звал вовсе не жену, он звал ту, другую, без которой отныне не мог жить и дышать. Но Василиса, ничего не подозревая об измене, брала мужа за руку и шептала на ухо:

— Я тебя не брошу! Я здесь, рядом. Ты же мой нареченный супруг — перед Богом и перед людьми. Куда же мне от тебя идти? Некуда! Хотела сбежать, да не вышло, не позволили. Мать кожу мою жабью в сыру землю закопала, так что никуда мне теперь от тебя не деться, Игнат. Меня к тебе будто нитками пришили.

Вытирая непрошенные, горячие слезы, Василиса затягивала песню, подбирая слова на ходу.

Моя мать родимая —

Колыбель лесная,

Ой ты, лес дремучий, темный

Ой ты, дух мой непокорный!

Ай ли, люли…

Горевала-плакала, по водицу бегала,

А вода студеная, камушки на дне.

Ой ты, речка-реченька,

Ой ты, моя душенька!

Ай ли, люли…

Я пойду на реченьку,

Белы ножки окуну,

Есть там камушек большой,

С ним уйду ко дну!

Ай ли, люли…

Ой ты, моя реченька,

Ой да ты глубокая…

Василиса знала, что Игнат не вспомнит потом ни ее слов, ни тоскливых песен, а если и вспомнит, то наверняка сочтет бредом, поэтому говорила и пела все, что долгое время копилось в душе. И от этого ей становилось легче, будто постепенно невидимый груз падал с плеч.

Игната лихорадило целую неделю, а потом болезнь начала потихоньку отступать. Он пришел в себя и начал понемногу есть — Василиса кормила его с ложки теплым бульоном, поила парным молоком. Теперь, с каждым днем Игнату становилось все лучше, и вскоре он уже смог встать с постели, а когда в ноги и руки вернулась сила, он не стал засиживаться дома и пошел на работу.

— Обождал бы еще пару дней. Куда спешить? Не горит ведь, — сказала Василиса.

В голосе ее прозвучало волнение, но Игнат не заметил этого. За те дни, пока он лежал в постели, он понял, что больше не может даже смотреть на настоящую Василису. Она ему не нужна — холодная, бесчувственная, неласковая. И забота ее не нужна! Он смотрел на жену, когда она суетилась на кухне, готовя ему бульон или похлебку, и ничего больше не чувствовал. Все былые чувства к ней испарились, в душе была пустота, с которой Игнат не хотел, не мог мириться. Жена стала ему не мила.

Он изнемогал от желания вновь увидеть ту, другую Василису, которая была похожа на его жену, но при этом была совершенно другой. Когда Игнат вспоминал их ласки и поцелуи на лесной опушке, его вновь бросало в жар, к щекам приливала кровь, и тело начинало дрожать мелкой дрожью. Это было наваждение, болезнь. Он заболел той, другой Василисой, только от этой любовной лихорадки не спасут ни травы, ни примочки. Игнат сгорал от желания вновь увидеть загадочную девушку, но не знал, где ее искать.

Несколько дней Игнат вместо работы ходил в лес, бродил между деревьями, кричал, аукал. Раз за разом он возвращался к той поляне, где впервые в жизни почувствовал себя счастливым. Но никто не откликался на его зов, и он возвращался домой злым и срывался на жене. Василиса терпеливо сносила ругань и бесконечные придирки мужа. Она видела, что Игнат переменился, стал холодным и злым. Он даже перестал делить с ней постель.

Мужчина не на шутку терзался. Ему казалось, что он сходит с ума, так хотелось еще раз увидеть черноволосую искусительницу. Без нее он страшно тосковал, испытывал сильную, почти физическую, боль. Он был расстроен, как ребенок, которого поманили игрушкой, и тут же ее отобрали.

И вот однажды девушка вновь появилась. Игнат возвращался с работы домой, понурив голову и сунув руки глубоко в карманы штанов. Он не спешил домой, пиная на ходу комья подсохшей грязи. Закатное солнце золотило рыжие кудри, ветер небрежно трепал их, бросая в разные стороны. Давно небритое лицо мужчины было бледным и печальным, будто что-то плохое случилось в его жизни, настолько плохое, что он никак не мог оправиться.

— Игнат!

Низкий женский голос прозвучал откуда-то издали, и Игнат тут же узнал, кто его зовет. Обернувшись, он увидел свою возлюбленную, стоящую возле узкой тропки между деревьями. Сердце бешено застучало в груди, глаза заблестели, наполнились счастьем. Он же только что прошел через то место — как мог ее не заметить? Василиса, та другая прекрасная Василиса, стояла, укутавшись в цветной платок, черные волосы были распущены и свисали волнистыми прядями до талии. Игнат подбежал к возлюбленной, сжал ее в крепких объятиях и прильнул к алым губам. Он, как жаждущий, хотел напиться ею, хотел выпить ее всю без остатка. Страсть вспыхнула и вмиг разгорелась внутри него, превратилась в мощное пламя. Игнат покрывал поцелуями лицо и шею девушки, вдыхал ее терпкий запах, и никак не мог надышаться ею, ему все было мало.

— Подожди же ты, шальной! Увидят нас здесь! — прошептала она.

Игнат, опьяненный чувствами, совсем позабыл, что они стоят у тропки, по которой нет-нет, да и проходят люди, идущие с фермы коротким путем. Он оглянулся по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, подхватил Василису на руки и понес ее в кусты. Ноги запутались в ветвях, и он повалился на землю. Василиса, оказавшись сверху, засмеялась низким, хрипловатым смехом, а потом вскочила на ноги, скинула платок и расстегнула пуговицы на темном платье. Игнат замер, даже перестал дышать. Медленно раздеваясь, Василиса неотрывно смотрела мужчине в глаза. Взгляд ее горел огнем, щеки пылали алым румянцем. Пухлые губы приоткрылись, обнажив ровные, белые зубы.

Наконец, она предстала перед ним совсем нагая — полная грудь с коричневыми сосками высоко вздымалась, белая кожа покрылась мурашками. Ее тело было сильным, красивым и манящим. А самым сладостным было то, что она, эта чужая, незнакомая Василиса, добровольно отдавала ему всю себя. Не нужно больше было выпрашивать, вымаливать и брать силой. Василиса, как и он сам, сгорала от страсти. Она любила Игната, а больше ему ничего не нужно было.

Опустившись на колени, Василиса обвила руками шею мужчины, прижала его лицо к мягкой груди. Игнат застонал от восторга и вновь окунулся с головой в темную пучину своей страсти, в которой готов был утонуть…

***

— Я тебя больше не отпущу, не смогу без тебя жить. Я, пока от болезни отходил, чуть из ума не выжил от муки! Я люблю тебя, люблю больше жизни!

Так Игнат сказал Василисе, когда они, обессиленные от ласк, лежали на земле в обнимку. Он гладил черные кудрявые волосы девушки, вынимая из них сухую листву и травинки. На душе было неспокойно — Игнат одновременно ощущал тревожную пустоту и счастливую наполненность. В его руках находилось самое большое сокровище — любящая женщина, и он ни за что не хотел отпускать ее. Вот только дома его ждала другая женщина. Теперь брак стал для Игната обузой, тяжелой ношей, от которой он захотел избавиться.

— А как же твоя жена? — спросила Василиса, будто прочитала его мысли.

Игнат недовольно хмыкнул и крепче прижал любимую к себе.

— Мне теперь до жены дела нет! Разведусь.

— Разведешься? — усмехнулась девушка.

— Разведусь! Да, родители поднимут вой, но я не поддамся. Мы с тобой уедем отсюда. Сбежим! Я везде буду счастлив, лишь бы рядом была ты.

Василиса сорвала травинку и пощекотала ею голубые венки, вздувшиеся на лбу Игната.

— Так ведь ты обо мне ничего не знаешь! — насмешливо проговорила Василиса.

— Я знаю главное — то, что ты меня любишь. Больше ничего знать не нужно.

— Раз так, раз ты уж точно все решил, то давай как можно быстрее сбежим. Чего ждать?

Василиса перевернулась на живот, приподнялась на руках и томно взглянула на Игната. В лице ее читалась любовь, и снова он поразился тому, как она похожа лицом на его жену. Как две капли воды! Это было странно и даже пугающе.

— Сбежим хоть завтра! Как захочешь, так и будет! — радостно ответил Игнат.

Девушка посмотрела на него пристально, прищурив глаза, будто ждала, что он возьмет и передумает. Но ее дерзость лишь подстегивала чувства Игната.

— Неужели и вправду не побоишься вот так взять и все изменить? — спросила она.

— Не побоюсь! За тобой хоть на край земли пойду! — воскликнул он и звонко поцеловал ее.

— На край земли не нужно, — задумчиво проговорила Василиса, а потом спросила, — В наших лесах есть такое Зеленое озеро. Слыхал?

Игнат кивнул, и Василиса продолжила:

— Недалеко от того озера стоит избушка. Там тетушка моя живет. К ней-то мы и отправимся.

Лицо Игната вытянулось от удивления.

— Тетушка твоя у Зеленого озера живет? — спросил он, — Как же так? У нас в деревне болтают, что те места нечистые, кикимор, жаб и прочей нечисти там полно! Местные в ту сторону не ходят уже много лет. Говорят, там нежить лютует.

Василиса улыбнулась.

— Ты не бойся. Там мой дом, никто тебе зла не причинит.

Игнат отстранился от девушки, щеки которой от возбуждения покрылись алым румянцем. Ему стало не по себе от ее слов. Он думал, что они с Василисой сбегут далеко-далеко, осядут где-нибудь в незнакомом городке или деревне, Игнат найдет там работу, и заживут они с Василисой припеваючи, в любви и счастье. А что теперь? Василиса хочет скрыться от всех в лесу, который зовётся нечистым? Там их искать не будут, это понятно, да только как же там им жить-то в одиночестве? Что делать в лесных дебрях?

— Все тропы к Зелёному озеру давным-давно позаросли, — неуверенно произнес он, — Дойдём ли?

И снова Василиса загадочно и хитро улыбнулась, сверкнув белыми зубами.

— Дойдём, любимый мой, дойдем. Я дорогу хорошо знаю. С закрытыми глазами проведу.

— Как же мы в лесу, без людей-то будем жить? — спросил Игнат, почесывая затылок.

— Тебе, кроме меня, никто не нужен, ты сам так сказал. И мне нужен только ты.

Василиса поцеловала Игната, и по телу его вновь потекло приятное тепло. Когда она касалась его, он был согласен на все. Испокон веков у женщин была и есть особая любовная власть над мужчиной, хоть и временная, но сильная и опасная. Мужчины и сами не замечают, как склоняют голову, покоряясь ей. Вот и Игнат поддался, покорился своей страстной возлюбленной.

— Хорошо, Василиса. Как скажешь, так и будет. Пойду с тобой к Зелёному озеру, — изнемогая от нестерпимо горячего жара в теле, проговорил он, — Прямо сейчас и пойдем!

— Не торопись, — прошептала ему в ухо Василиса, — через неделю буду ждать тебя на этом самом месте. Придешь — будешь счастлив со мной до конца своих дней. Ну а если не придешь, то больше никогда меня не увидишь, так и знай.

Внезапно рядом раздалось громкое кваканье. Игнат глянул вниз — на его ноге сидела огромная жаба. Он брезгливо стряхнул ее, отодвинулся в сторону, но Василиса строго взглянула на него.

— Ты сестриц моих не обижай!

— Каких еще сестриц? — испуганно пробормотал Игнат, а потом добавил, — Ты, Василиса, ведьма, что ли? В проклятом лесу живешь, жаб сестрицами называешь!

— А если вдруг и ведьма, то что? Разлюбишь меня сразу?

Взгляд девушки стал ледяным, и внутри у Игната как будто что-то оборвалось.

— Нет, — уверенно ответил он, — Я тебя никогда не разлюблю. Будь хоть самой дьяволицей!

Василиса рассмеялась, запрокинув голову.

— Не дьяволица я и не ведьма! А жаб сестрицами зову, потому что выросла с ними. Я ведь сиротка, Игнат. Меня в младенчества у Зеленого озера оставили. Для кого-то те места прокляты, а для меня они стали домом. Тетушка меня подобрала, пожалела, взяла к себе. Я росла у Зеленого озера, как дикая озерная кувшинка. Детям свою любовь нужно дарить кому-то, вот я и подарила ее жабам, они стали мне родными сестрицами. Ближе них у меня никого не было. Тетушка как-то раз увидела меня в окружении сестриц, и дала мне жабью кожу, научила оборачиваться жабой. В жабьем обличье я впервые увидала тебя. И так ты мне приглянулся, что не утерпела, обернулась собой и пустилась в пляс, хотя до того момента никогда прежде не плясала!

Василиса положила голову Игнату на грудь, и он почувствовал на коже горячие капли — девичьи слезы.

— Прости меня Василиса! На твою долю выпали тяжелые испытания. Ты всю жизнь была одна, нелегко тебе пришлось! Но теперь у тебя есть я, и я все для тебя сделаю.

— Я люблю тебя, Игнат. Все, что я хочу — чтобы ты стал моим мужем.

Игнат крепко обнял возлюбленную, прижал к груди, вдыхая ее запах. Он твердо решил уйти с ней во что бы то ни стало. Ничто его не остановит.

Когда они с Василисой расстались, с трудом разомкнув объятия, девушка долго смотрела на него печальным взглядом, а потом достала из узелка, подвешенного к платью, что-то маленькое, темное, похожее на камень, подбросила в воздух. Камень взлетел высоко, к самым вершинам осин и берез, расправился в воздухе, словно большой, темный парус, а потом опустился и накрыл Василису. И вмиг не стало девушки, лишь большая коричневая жаба поскакала прочь от него.

— Василиса! — крикнул Игнат вслед жабе, — Я люблю тебя! Я вернусь на это место через неделю!

Но вернуться ему было не суждено.