Мои персонажи

Екатерина Индикова, 2022

Эта книга начинается с конца и заканчивается началом. Алекс – писатель и человек без прошлого. Он вернулся в Город, где родился, вырос и жил совершенно под другим именем. Всё, что у него осталось – страшный дар переиначивать людей с помощью таинственного литературного метода и необычная старая сказка о человеке, потерявшем душу, и братьях стихиях – Ветре, Мраке и Снеге, которые отправляются на ее поиски и встречаются со Смертью. Эта встреча предстоит и Алексу, ведь тот, кто безответно любил его мать и презирал отца, задумал отомстить ему, устроив чудовищный эксперимент, во время которого боль вернет ненавистному господину писателю все его воспоминания. Алексу придется выбирать, кому из его близких жить, а кому умереть. Но как он относится к ним? Как к людям или как персонажам? И каково это – отказаться от любимой, когда сама любовь официально запрещена, как и многое другое, а за порядком следит Главный ограничитель, и у него на Алекса совсем недобрые планы.

Глава 13. Во мраке

— Профессор! Профессор! Откройте! Ну же!

— Данко? Входи. Что случилось? За тобой кто-нибудь гонится?

— Ну… До этого пока не дошло, хотя, скоро…

— Так! Что ты еще задумал?

— Профессор, вы что пили?

— Так очевидно?

— Вижу, Вы переживаете из-за нашего визита к Анне… А я задумал новый эксперимент!

— И какой же? — В голове у Гесина звенело так, что впору было попросить Данко посетить один запретный адресок и взять на его имя что-нибудь покрепче, желательно шотландского производства, и плевать на деньги.

— Я хочу переписать Мрака! В смысле Марка!

— Что? Кого? Ты с ума сошел! О твоих способностях, твоем… даре не должна знать ни одна душа! О… моя голова…Но как в твою пришла столь глупая мысль?

— Профессор, если бы Вы не пили, то могли бы оценить все детали моего прекрасного плана. Я переписываю Мрака, никто ничего не замечает. Он перестает доставать реакционеров вроде меня. И не сдаст Вас на следующей неделе ДОЛОВцам!

— Откуда ты узнал?

— Георги случайно подслушал разговор его прихвостней. Он уже подготовил донос. Ждет удобного случая, чтобы передать его своему родственнику, Главному Ограничителю.

— Зачем этому недоноску…

— Извините, профессор. Личная неприязнь. Еще Мрак хочет выслужиться. На будущее. Он явно не намерен сочинять соцречевки.

— Это нужно обдумать. В любом случае, ты не станешь вмешиваться. И не смотри так. Я твой профессор. Будь послушным мальчиком.

— Вы это серьезно? Вы не просто профессор, Герман Гесин. Вы… мой друг. И я не останусь в стороне.

— Раз ты мой друг, останься, прошу тебя! Кто еще будет носить мне передачи и запрещенные книги в застенки ограничителей?

— Я сообщу Анне.

— Что? Не смей! Данко, обещай мне!

— Раз Вы сами не намерены действовать!

— Ты невыносим!

— И горжусь этим.

— Даже, если ты попробуешь воздействовать на Мрака, как ты заставишь прочесть его свой рассказ? И времени не хватит, раз уже на следующей неделе.

— Вот поэтому, не буду Вас задерживать. Прощайтесь со своими вредными привычками и преподаванием, а я сидеть не намерен!

— Данко! Данко, стой! Не нужно вырывать сердце из груди. Не ради меня.

— Позвольте мне решать, любитель Горького! Вот, кстати! Из наших с Георги запасов. Вам сразу станет легче.

Профессор Гесин откупорил бутылку. Лучше не станет, но раз ему осталось лишь несколько дней дышать относительно свободным воздухом, то сойдет. Главное, уберечь мальчишку, когда они придут. А в том, что придут, и обязательно во время занятий, так чтобы вся академия видела его позор, Герман не сомневался. Он отпил прямо из горлышка и сел писать план своей последней лекции.

* * *

— Гремлин Герман дремлет в дровнях. Гремлин. Герман. Дремлет. В дровнях.

— Алекс, с тобой все в порядке?

— А что, по мне не видно?

— Знаешь, детские стишки в исполнении взрослого мужчины можно списать либо на алкогольное опьянение, либо на проблемы с душевным равновесием.

— У меня второе. Я болен любовью. И это в наше непростое время.

— И это, между прочим, запрещено.

— Тебе это нравится, как я погляжу. Лола — плохая девочка?

— Не уходи от темы. Какой еще гремлин, то есть, Герман.

— Не знаю. Всплыло откуда-то. Из недр моей мятущейся души. Знаешь игру The world of words?¹⁸ — Лола покачала головой. — Вот и я не знаю, кто меня ей научил.

— А в чем она заключается?

— Ерунда. Напихаешь в предложение кучу омонимов. Всем смешно.

— На родине Густавовой башни это называется каламбур.

— А ты когда-нибудь бывала на родине Густавовой башни?

— Да, однажды. Еще с бабушкой. Она умерла несколько лет назад.

— Прости, я не знал. Глупо звучит в моем исполнении.

— Послушай, Алекс, а вдруг и ты ее видел?

— Твою бабушку?

— Нет же, Густавову башню?

— Понятия не имею.

— Так! Вот прямо сейчас не думая, отвечай на вопрос: откуда открывается лучший вид на Густавову башню?

— Шутишь! Конечно, со стороны Трокадеро.

— Откуда знаешь?

— Ума не приложу! Как ты это сделала?

— Не дала тебе опомниться!

— А сейчас я не дам.

— Алекс, перестань… Хотя, знаешь, продолжай.

Позже Алекс приподнялся на локте и внимательно посмотрел на Лолу.

— Ты удивительная, знаешь об этом?

— Серьезно? Настолько, что могу поразить такого серьезного интеллектуального господина писателя?

— Ты меня сразу поразила. Я даже подумать не успел.

— Вот! Мы нашли ключ к твоему восприятию. Размышления все портят.

— Дело не в размышлениях, а в тебе… Ах, как ты тогда парила по мосту…. Видишь, у меня есть воспоминания. Я держу их прямо здесь. — Алекс похлопал себя по грудной клетке. Лола накрыла его руку.

— Они не очень долгосрочные. Возможно, у тебя есть и более дорогие воспоминания, которые помещены сюда, просто они надежно заперты.

— А у кого-то, похоже, нашелся ключ. Не к ним, а ко мне.

— Алекс…

— Я не прошу тебя признаваться мне в любви.

— Знаешь, сложно признаться в том, чего официально нет.

— Но ты же в это не веришь?

— А ты?

— А я могу обойтись метафорами, но это не отменяет того, что я люблю тебя.

— Так… мы слишком неприлично себя ведем. Давай хотя бы вид создадим, что мы нормальные. Вот. Это мне выдали в департаменте. Благопристойный досуг. И прекрати хихикать. Я одна туда не пойду!

— Лола в цирке. С ватой и ведром сладкой кукурузы. Я бы такое ни за что не пропустил. Ты можешь пригласить меня, кстати, ради приличия!

— Уважаемый господин Алекс, согласишься ли ты составить мне компанию в столь чудном месте, полном привыкающих юных дев и их потенциальных партнеров… И нормальных семеек с детишками.

— Ну раз ты не хочешь признавать мне в любви, тогда идем. Когда?

— Вечером.

— О, тогда у нас еще куча времени, а я знаю, чем заняться!

— Поиграем в the world of words?

— Это только один из вариантов.

* * *

— Ты пригласишь меня?

— О чем ты?

— Ты знаешь.

— Валерия, ты стала невероятно загадочна, но, если настаиваешь, да, я тебя приглашу.

— Даже не спросишь куда?

— Разумеется, нет. Ведь ты ради этого затеяла бесполезный разговор.

— И все ты знаешь, любитель штампов.

Алекс ухмыльнулся. Весь последний месяц, 24 дня, если быть точным, Валерия вела себя невыносимо. Он мысленно пообещал дать ей 31. Не больше, не меньше. Тьфу. Опять штамп. Она невыносима.

— И не надейся уязвить меня, трансильванская роза! У меня в чемодане еще куча штампов. Ждут своего часа между связкой чеснока и парой неношеных клыков. Итак, ты примешь мое приглашение?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

18

Англ. — мир слов