Мои персонажи

Екатерина Индикова, 2022

Эта книга начинается с конца и заканчивается началом. Алекс – писатель и человек без прошлого. Он вернулся в Город, где родился, вырос и жил совершенно под другим именем. Всё, что у него осталось – страшный дар переиначивать людей с помощью таинственного литературного метода и необычная старая сказка о человеке, потерявшем душу, и братьях стихиях – Ветре, Мраке и Снеге, которые отправляются на ее поиски и встречаются со Смертью. Эта встреча предстоит и Алексу, ведь тот, кто безответно любил его мать и презирал отца, задумал отомстить ему, устроив чудовищный эксперимент, во время которого боль вернет ненавистному господину писателю все его воспоминания. Алексу придется выбирать, кому из его близких жить, а кому умереть. Но как он относится к ним? Как к людям или как персонажам? И каково это – отказаться от любимой, когда сама любовь официально запрещена, как и многое другое, а за порядком следит Главный ограничитель, и у него на Алекса совсем недобрые планы.

Глава 11. Дамы и нелинейные драмы

— Алекс, скажи, ты бы смог бросить девушку прямо во время процедуры электронной регистрации отношений?

— В прежние времена говорили «у венца».

— Так коротко?

— И красиво…

— Да…

— А платье для электронной регистрации отношений называлось подвенечным. И сама регистрация имела несколько иной смысл.

— И какой же?

— А то ты не знаешь.

— Я хочу, чтобы ты это сказал.

— Не провоцируй меня произносить запрещенные слова.

— А то что? сдашь меня ДОЛОВцам?

— Никогда. Лучше иди сюда.

— Не увиливай!

— Я говорил, что люблю твою манеру выражаться?

— Нет…

— Так вот, я люблю.

* * *

— Скажи, ты любил ее? Нет, не так. Ты еще любишь ее?

— Вэл, я не понимаю, о ком ты?

— Не думал же ты, милый Алекс, будто бы я поверю, что ты бросил все, сбежал в горы, и при этом не помнишь из-за чего. Я не дура. Так бегают только из-за любви, — Валерия нервно теребила моток шерстяных ниток.

— Мне бы твою уверенность. Я, действительно, не знаю, почему решил приехать сюда. Очевидно, в Городе мне было оставаться нельзя. Или просто напился.

— Я бы не стала копаться, ничего не знаю и пустяки. Сделали вид, что тебе отшибло память, вот и славно. Я каждый день просыпаюсь, и, знаешь какая первая моя мысль? Знаешь? Я боюсь, что сегодня ты уйдешь. Ненавижу себя за это, но продолжаю бояться, и все больше привязываюсь к тебе. Я, как эти несчастные нитки. Запуталась. Я не хочу лабиринтов, чудовищ, я хочу ясности. Особенно, когда ты вот так смотришь, куда-то за горизонт. За горы. Будто скучаешь, по кому-то неведомому.

Алекс догадывался, что этим кончится, но до последнего надеялся, что Валерия окажется каким-то удивительным исключением, которое не станет задавать вопросов.

— Вэл, поверь, я меньше всего хочу тебя обидеть.

— Да, да, знаю, ты ничего не обещал мне. Мы просто случайно познакомились в баре. Я просто помогла тебе найти жилье. И просто однажды не захотела уходить. Все очень просто, за исключением одного. Ты меня не любишь.

* * *

— Обожаю нелинейность повествования, она оставляет читателю свободу. Почему так, а не эдак, что случилось до, а что после и почему это случилось до, а это после?

— Дай-ка посмотреть, что ты читаешь?

— Великого аргентинца¹⁷. Одна из моих любимых вещей. В последнее время ношу ее с собой. — Алекс протянул книгу Лиз, с которой они уже добрых пятнадцать минут прогуливались вдоль пристани.

— А сам ты когда-нибудь использовал эту нелинейность повествования?

— Пытался. Хотя, моя жизнь, кажется, состоит из нелинейности.

— А моя из любви. Ну еще труда, бесполезных брошюр для привыкающих и привычки скрывать все на свете.

— Расскажи, какого это любить?

— А то ты не знаешь?

— Я лишь хочу услышать твою версию.

— Используешь ее для нового нелинейного романа?

— Смотря для какого… Или смотря с кем!

— Уверена, у тебя их много, тех, с кем…

— Ну и фразочка!

— Не я здесь писатель. И не я напридумывала себе кучу особенностей, чтобы измениться.

— В лучшую, надеюсь, сторону?

— Я уже не знаю. Понимаешь, Алберту я нравилась постоянно краснеющей скромницей… а теперь… когда я стала несколько настойчивее…

— Уверяю тебя, Лиз, я не мог ничего, как ты говоришь, напридумывать. Не совсем помню, как это работает, но для этой странной литературно–гипнотической методики нужно качество или событие, да что угодно, но, чтобы оно было изначально, принадлежало тебе. Понимаешь? Черта характера, чувство, действие. Я просто немного переписываю исходные данные. Объясняюсь как… Как ты!

— Очень смешно! Пытаешься разрядить обстановку? Ты делал такое раньше?

— Чувствую, это меня и погубило. За последние несколько лет я применял свои способности трижды. Приятель Макс, он был в отчаянии и хотел покончить со всем, в том числе и с собой, но я успел вовремя. Еще одна девушка — не стоило этого делать, вышла ошибка. А третья — ты, моя скромница Лиз. Могу, кстати, и с твоим визави поработать. Почему мы до сих пор не знакомы?

— Вот поэтому и не знакомы. Нет. Альберт замечательный. Он такой… непосредственный.

— Ему наверняка тяжело быть таким непосредственным. — Алекс сочувственно улыбнулся.

* * *

— Ба, что с тобой? Ба? Не молчи, пожалуйста! — Анна медленно повернула к внуку бледное лицо.

— Мне кажется, я сегодня встретила одного человека из прошлой жизни.

— Как это?

— Ну, был такой человек, возникал дважды. И каждый раз переворачивал все вверх дном.

— Кто этот человек?

— Я ничего не слышала о нем много лет. Ты, кстати, мог случайно увидеть его, но был слишком мал, чтобы запомнить. Теперь он почтенный старик, такой же, как и я.

— Не говори так! — Альберт сжал морщинистые ладони Анны. — Кто же он такой?

— Я никогда не упоминала о нем. Профессор. Был, по крайней мере. Когда мы познакомились, Герман только начинал изучать литературу. Теорию. Историю. Анализ. Непопулярное направление, но ему очень нравилось. А я любила слушать его неторопливую речь и предрекала карьеру профессора. Не ошиблась. У нас случился, как тогда говорили роман, который в итоге обернулся драмой. Он боялся, что ничего не выйдет. Такой был человек. Отступил, даже не попробовав. Думал, одному лучше, спокойнее.

— Он бросил тебя, этот Герман?

— Он передумал прямо перед… Сейчас это называется электронной регистрацией отношений. Твой дед был замечательным, Ал. Мы познакомились позже. Он принял меня.

— И ты смогла его также? Полюбить.

— Тише… Хватит с нас драм.

— Хорошо… Так смогла или нет?

— Смогла, но немного иначе. Я всегда ему буду благодарна. За Марию и за тебя. Когда профессор пришел во второй раз вместе с тем интересным юношей… Я еще тогда подумала, что тот парень, Данко его сын… Это был другой человек. Мы тогда спасли Данко от преследований ограничителей. А Герман, Герман просто исчез. Снова.

* * *

— Данко, я что-то неуверенно себя чувствую, может быть, не стоит идти? Вот так. Без предупреждения.

— Да бросьте профессор, столько лет прошло.

— А может у нее дела или семья, может ее вообще нет дома?

— Вы прекрасно знаете, что ее муж давно погиб, а нервничаете, как первокурсник.

— Ты когда-нибудь оставлял девушку практически у венца?

— Здесь профессор, я Вам не конкурент. А как же эксперимент? Мы же должны узнать, насколько сильны изменения личности? Прежний Герман Гесин, полагаю, и мысли бы не допустил о встрече с ней. — Данко крепко сжал локоть профессора.

— Хорошо, мы почти пришли. Только ради эксперимента!

— Как скажете, профессор.

* * *

— Привет! Вы кто? Ой, простите. Добрый день, господа. Могу я вам чем-то помочь?

— Какой культурный парень. Редкость в наше невежливое время. Привет! Я Данко. А это профессор Герман Гесин. Он… старый знакомый твоей… бабушки, я полагаю, верно, профессор?

— Хм… Да, надо полагать. Извините, в горле что-то першит.

— О, тогда Ба вам непременно поможет! Если я начинаю кашлять, стоит ей упомянуть о настойке чабреца, все, как рукой снимает! Честное слово!

— А ты занятный, как тебя зовут?

— Ой, простите. Я так невежлив. Совсем забыл… это… представиться. Я Ал. В смысле Альберт.

— Это хорошо, что есть смысл.

— Ал, кто там пришел?

— А вот и Ба… В смысле бабушка. Извините, мне пора заниматься.

— Удачи тебе в поисках смысла, парень! Профессор, да не стойте вы столбом!

— Я… Хм…

— Герман???

— Анна…

— Как ты здесь… Точнее, что ты здесь?

— Я… Хм…

— Ооо…. Я вижу вы… обескуражены. Причем, оба. Особенно, профессор.

— Хм…

— Извините меня, Я Данко, ученик профессор Гесина. А вы, стало быть… та самая…

— Что значит та самая?

— Извините, мне стоит поучиться вежливости у вашего внука. Как я могу к вам обращаться?

— Ах, зовите меня просто Анна. Если не считаете слишком старой. Мы с Алом, как раз изучаем этикет по французским романам. Ах, только не говорите никому, бога ради!

— Что Вы, мадам… Никогда кавалер не выдаст такую прекрасную даму.

— А знаете, да.

— Простите?

— Заметно, кто Ваш учитель.

— Кстати, профессор, может быть, присоединитесь к нашей беседе? Анна, послушайте, нам очень нелегко дался этот поход. Дело в одном своеобразном психологическом эксперименте, вы же понимаете, о чем я?

— Нет, не понимаю, ладно, давайте не будем стоять на пороге. Проходите. Моей дочери сейчас нет в блоке. Ал наверху, он нам не помешает.

* * *

— Так, так, сейчас, сейчас. Включаю свет. Садитесь! Минуту! Где-то у меня был…

— Да, очень не хватает.

— Вот, выпейте.

— Ох, хорошо, налей-ка еще.

— Мне выпишут порицание за спаивание профессорско–преподавательского состава.

— Я пережил потрясение. И я никому не скажу.

— Знаете, профессор, финал мне не очень понравился. Не сочтите за бестактность, но, чтобы продолжить работу, мне нужно знать, о чем вы говорили.

— Данко, послушай, работу не нужно продолжать. Зря потратишь время.

— Но почему?

— Некоторые вещи нельзя переписать.

— А что, если вы просто опять даете задний ход?

— Нет, моя Душа, моя Анна осталась в прошлом. И даже твои способности не смогут этого исправить.

* * *

Анна даже тогда давным-давно, когда выплакала все слезы, запретила себе думать, что однажды он вот так посмеет прийти и станет смотреть на нее. Заявится, выразилась бы Мария. Данко вскоре ретировался в кухню. Якобы, выяснить, умеет ли он заваривать чай. Дальнейшее молчание становилось неудобным. Эффект воздействия сказок его ученика упал до минимума, но Гесин все же нашел в себе силы попробовать.

— Анна…

— Ты стал не многословен, Герман.

— Прости, прости, ты не знаешь, как я раскаивался. И до сих пор раскаиваюсь.

— Конечно, я не знаю, ведь ты не счел необходимым сообщить мне об этом.

— Прости.

— Спустя столько лет? Зачем тебе это?

— Я не могу больше жить, как прежде. Я очень не хочу говорить, но я должен. Давай… можно присесть?

— Вот сюда, на диван. Итак, я слушаю.

— Я… заявился к тебе не для того, чтобы бередить наше общее прошлое.

–… Которое ты полностью собственноручно уничтожил.

— Да, и никто не знает, то есть, не знал до последнего времени, как мне жаль. Я будто разрушил собственную душу, когда отказался от тебя. Я глупо заблуждался, что не готов создать… Как это теперь называется… Социальную…

— Семью, Герман. Мы с тобой из нормального времени.

— Да, семью. Я думал, мы будем несчастливы, не справимся, я не смогу заниматься наукой. Тогда я не хотел детей. А я догадывался, как ты хотела.

–…

— Нет, не перебивай, пожалуйста. Я столько лет копил это. Я любил тебя Анна, но мой ужасный эгоцентризм был сильнее этого. Я только потом осознал, что удовольствие мне доставляли чувства к тебе через призму собственного самолюбия. Я даже предложение тебе сделал, просто потому что возжелал красивого жеста. Я был опутан своими желаниями. А когда понял это, решил отказаться от всего. И от тебя тоже. Попытаться найти себя.

— Да, ты ушел искать себя, а я осталась. — Анна вздохнула и устало улыбнулась. Слушать все это было больно, несмотря на солидный отрезок времени, отделявший двух молодых людей от двух зрелых измученных мужчины и женщины. — Но что, скажи, что заставило тебя прийти ко мне сейчас? Не говори только, что угрызения совести. Не поверю.

— Я бы тоже не поверил. — Улыбка Гесина вышла похожей на ту, что Анна подарила ему несколько секунд назад. — Ты в праве знать правду. Это Данко.

— Тот юноша? Твой ученик? Меня, конечно, удивляет, что ты свои душевные раны доверяешь своим студентам. Да и с чего мне лезть в твою жизнь…

— Нет, Анна, ты не понимаешь. У Данко удивительный дар. Он может переписывать людей. Не совсем, но мы над этим работаем.

— То, что ты говоришь похоже на…

— На бред, я знаю, но ты первая, кого мы посвятили. Так вышло. Прости, может, все это не вовремя.

— Ах, Герман. Ничего не бывает вовремя. Полагаю, стоит позвать твоего ученика с кухни. Судя по запаху, с чаем у него не вышло.

* * *

— И вы можете запросто взять и переиначить человека? Простите, но это, даже в наше сумасшедшее время такое кажется невероятным. — Анна решила хотя бы попробовать понять эту странную парочку.

— Не совсем так. Видите ли, писатели обычно пользуются элементарными выразительными средствами. Это своеобразные инструменты литературы. К примеру, метафора, гипербола, антитеза и другие… Я тоже их использую, но по какой-то неведомой нам с профессором причине, они могут воздействовать на психику.

— То, что Вы рассказываете…

— Звучит, как бред сумасшедшего, знаю, но поверьте, профессор никогда бы… Ой, извините…

— Да ничего, ты прав Данко, мне бы никогда не хватило смелости прийти к тебе, Анна, и попросить прощение. Я так глубоко загнал свое одиночество, свое раскаяние и боль, что и вовсе перестал что-либо чувствовать.

— Знаешь, Герман, ты всегда был несколько… Бесчувственным. Я рада, что твоему ученику удалось это исправить. Но как это работает? Расскажите, Данко!

— О, на самом деле не так уж сложно. Я написал сказку, метафорическую историю о нашем бедном профессоре Гесине. Она о том, как человек потерял душу и отправился на ее поиски. Это очень старая сказка. Возможны бесконечные вариации. Моя мать открыла мне ее. Необязательно использовать ее. В детстве мы с мамой практиковались на мифе об Амуре и Психее. Мою, кстати, тоже звали Психея. Так вот, в случае с профессором я подумал, что та старая сказка будет лучшим решением. Извините, я говорю очень сбивчиво. Просто Вы, Анна, очень располагаете к общению.

— Хм, точно. — Кашлянул профессор. — Мне ты так душу не изливал.

— Помолчи, Герман. — Сверху послышался шум.

— Альберт, это ты?

— Ба, я есть хочу. Можно уже спуститься?

— Ох, конечно. Иди к нам. Надеюсь, ты не подслушивал?

— Ну что Вы, этот парень не способен на дурные поступки, верно?

— Верно… Наверно!

— Альберт, опять ты со своей игрой! Перестань дурачиться!

— Что за игра? — Спросил Данко.

— Ну… в слова. И в стишки.

— Научишь?

— А то!

* * *

— Гремлин Герман дремлет в дровнях… О, это нечто, сейчас лопну от смеха…

— Очень остроумно, Данко! Ну, как считаешь, все прошло… приемлемо?

— Приемлемо? Да просто отлично! Она не выгнала нас. Поверила, когда любой другой бы вызвал ДОЛОВЦов в ту же секунду, когда я начал рассказывать про наши странные опыты. Хотите мое мнение? Анна — удивительная женщина! И внук ее занятный парень. Зря она так сильно беспокоится. Максимум, что ему грозит — плохая успеваемость и проблемы с социализацией.

— А нам что похуже, если хоть одна душа узнает. Тьфу, как символично. Кстати, ты упомянул свою мать, впервые. Я читал твое личное дело, Данко.

— Да, необычные имена — конек моей семьи. Бабушка и дедушка боготворили греков. Такой вот каламбур. Да, ее правда звали Психея.

— Если не хочешь говорить об этом…

— Ничего. Может быть, это сгодится для дела. Ведь это у меня от нее. Эта способность. Только для нее она стала проклятьем. И погубила отца. Нашу семью. И ее саму. Она отреклась от всего. Я даже не знаю, где теперь моя мать. Я пытался искать, но все бес толку.

— Мне жаль, Данко.

— Прошлое нельзя переписать.

* * *

— Ничего не выйдет. Даже если ты не помнишь большую часть своего прошлого, как не прикидывайся чистым листочком, будешь Алексом, Игорем, Германом или как тебя там звали? Неважно, при этом останешься собой, той потерянной личностью, от которой сбежал. — Валерия нервно расхаживала по комнате.

— Почему ты назвала меня Германом?

— Да так просто, в голову пришло! Ты вообще слушаешь меня?

— Вэл, не кричи, твой темперамент иногда пугает.

— Ах, пугает? Наш нежный заморский цветок трепещет на суровом горном ветру.

— Очень похоже на наши с тобой отношения.

— То есть, ты все-таки признаешь, что у нас есть отношения? Чудесно. Я польщена.

— Вэл…

— Зачем я с тобой связалась? Мне нужно другое. Я взрослая. Я хочу детей. Семью. Нормальность.

— Так и ответь на вопрос. Зачем ты со мной связалась?

— Чертов психолингвист. Я люблю тебя!

— Хочешь, я над этим поработаю?

— Что???

— Не могу объяснить. Я могу сделать так, что ты не будешь любить меня.

— Ты это серьезно сейчас?

— Абсолютно. Я попробую.

— Псих!

Примечания

17

Хулио Кортасар (1914 — 1984 гг.)