Белая крепость

Егор Калугин, 2022

Жизнь школьника Олега Печегина меняется в одночасье, когда с ним происходит цепь удивительных событий. Он становится невольным участником героической обороны Белой крепости, о которой читал в древней летописи. И только от него зависит выстоит ли русский город перед иноземным войском, идущим покорять поглощенную смутным временем Россию.

Глава 11. В которой объясняются некоторые качества охотников, и герой получает задание

— А что с охотниками? — вскрикнул Олег, погружаясь в протоку. — Что делать?

— С какими ещё охотниками? — Сивоус отнял палец от ладони.

— Ну хотя бы с этим здоровенным мужиком…

Погружение замедлилось.

— Что за здоровенный мужик? — озадачился Сивоус.

— Бородатый, черный. Побольше вас будет. И вширь, и в рост. Силищи в нём просто страшное количество. Одной рукой грузовик за колесо — раз!

Сивоус охнул:

— Зубы у него, зубы видел?

— Ага. Желтые, как будто в золотых коронках все. И блестят.

Небо просветлело, протока больше не сжимала Олегу ноги.

— Матерь Божья! — воскликнул Сивоус, и в глазах его показался ужас.

— А-а, — Олег неожиданно для себя обрадовался, что старик тоже боится бородатого громилу, что не один он такой на свете, — так вы, вижу, знакомы?

— Царица Небесная! — ахнул старик, и схватился за свои усы, дернул, будто старался оторвать совсем. — Ох, горе мне, старому, горе немощному. Где ты его видел?

— Возле музея.

— Любава далеко оттуда?

— Ну прилично, — пожал Олег плечами. — Две остановки на трамвае.

— Ох, господи, — он прижал ладони к лицу. — Они там уже, уже там…

— Кто — они? — осторожно поинтересовался Олег.

— Хлопец, — посмотрел он на него сквозь пальцы. — Возвращаться тебе надо! Быстрее возвращаться и забирать Любаву, девочку мою. Они её нашли, нашли, вороги…

— Ну не совсем. Мужик этот, видимо, за мной пришел.

— За тобой?

— Похоже, — Олег вспомнил, как бородач улыбался ему навстречу. — Вроде как меня ждал.

— Зачем ждал? — Сивоус отнял от лица ладони и поглядел на него с подозрением.

— А я знаю? Не успел спросить.

Старик закачался:

— Я знаю, что им нужно. Любаву они ищут, вот что. Тебя выследили, чтобы её найти. А раз тебя искали, — покачал он головой, проговорил задумчиво, — где она не знают они. Пока что не знают…

— А кто такие — они?

Сивоус сморщился, как от зубной боли, и отвернулся:

— Ой, не спрашивай! Не всё тебе знать надо, хлопец…

Это замечание Олега задело.

— Как это — не надо знать? — В его груди раздулся шарик обиды. — Как это? Меня, значит, гоняют туда-сюда по каким-то протокам все кому не лень. Какие-то мужики, понимаешь, двери ломают в музеях. Цыганки какие-то летают и стрелами стальными в меня метятся. А мне, значит, не надо знать, кто меня ухлопать хочет?

— Что ты сказал? — Сивоус отшатнулся. — Летает? Стрелами метит? Смуглянка такая, очи чернющие, громадные такие, будто с перепугу выпученные?

— О, вижу, вы и с ней знакомы, — не упустил Олег случая съязвить.

— Дева Пречистая, Богородица, спаси, — перекрестился старик. — Не остави нас в лихую годину!

И повернулся к Олегу:

— Кто ещё там есть?

— Всё. Не считая, конечно, ожившего чучела…

— Что ещё за чучело?

— Ну вроде пугала. Кукла большая. Как человек, только из тряпок. На него одежду всякую вешают.

Сивоус качнулся, ощупью нашел стену, уперся в неё ладонью:

— Ох, господи…

— Вам плохо, да? — Олег подступил к нему, представив на мгновение, что тот сейчас упадет, и совсем не понятно, чем можно помочь и, наверное, даже не удержать его, такой он толстый.

— Ничего, хлопчику. Ничего.

Старик потёр грудь ладонью, сотворил пальцами странный знак и вдруг и гул площади, и звуки чужеземного войскового стана померкли. Олег заметил, что контуры крепостных зубцов, строчки каменной кладки поплыли вдруг, как если бы вокруг оказалась прозрачная мутная стена.

— Слушай сюда, — проговорил Сивоус, и голос его загудел торжественно, словно труба. — Видел ты самых страшных людей из тех, что рождались от самого Адама по сию пору на земле нашей. И как ты жив, пока не ведомо, но уж если жив, то знай, что тебе свезло так, как не свезло ещё на земле ни одному человеку. Потому что люди, которых ты мне расписал, люди эти промышляют только тем, что ищут других по приказу. И они в своём деле так преуспели, что считаются самыми-самыми, и нет такой задачи, что они бы выполнить не смогли. Ведь по сию пору ни один человек, что встретился с ними, не мог ещё похвастать, что ушел от них живым и невредимым.

Мороз пробежал по спине Олега, стягивая пупырышками кожу.

— Великан этот, ходят слухи — наполовину медведь, — продолжал Сивоус. — Волосат и дик, говорить не обучен, но любую речь разумеет. И сила в нём неизмеримая, и ярость звериная, и быстр он к тому же и ловок, что человеку не угнаться за ним, и не сладить целой дружине воинов. Говорили ещё, что пришел он в наши земли с турками, был у Глали-бея-паши первым багатуром, да обманул его паша как-то, на верную смерть отправил. А багатур этот хитрость паши разгадал, вернулся, и пашу и всех, кто коварного Глали-бея защитить хотел, порешил, так что сотни две мертвыми насчитали там. С той поры сам себе голова он. Кто платит больше — тому и служит. Где хочет — там живёт. Только и слышно, то в Ковно богатея пополам порванного нашли. То в Кракове со шпиля городской ратуши кого-то снимали. Работы ему хватает на грешной земле, времена нынче лютые, звериные.

Сивоус откашлялся и продолжил:

— Та, что ты цыганкой назвал, сама из дальних мест, из-за гор высоких и чужой нам, неведомой земли, где бродят огромные звери с двумя хвостами и всегда тепло, а дождь идет полгода и днём и ночью. Там, в её земле, тысячи лет князья враждуют друг с другом, и войнами сотрясается земля и льётся кровь веками, что тот дождь. Только не войной чаще решают вражду между собой князья тамошние, а подлым убийством. У них даже цеха мастеровых есть с незапамятных времён, вроде кузнечных или пушечных у нас, которые только этим коварным ремеслом живут. Веками живут, с каждым поколением шибче их приёмы, быстрее удары, хитрее уловки. Тысячелетьями уже служат они князьям, передают свое черное искусство от сына к отцу, от матери к дочке, а женщины почитаются там сильнее мужчин и опаснее многократно, потому как мужику и в голову не придёт такое, что, бывает, женщина замыслит. И та, что для тебя цыганка — она последняя и самая искусная из своего тысячелетнего рода.

Олег вспомнил, как взлетела охотница по лестнице, и звон её арбалета вспомнил, и ему стало дурно.

— Значит, они пришли отсюда? — произнёс Олег вяло.

— Верно. Тем они сильны ещё, что входят в протоки, и нет для них преград ни в этом свете, ни во времени.

— Их кто-то нанял, — голос Олега упал. — Убить… меня, да?

Сивоус неожиданно захохотал, и хохотал он долго, поглядывая на него, словно на клоуна:

— Ох, хлопчик, ох-хо-хо…

Отсмеявшись, вытер слёзы ладонью:

— Ты ж сам сказал — отсюда они. Что ж им от тебя-то понадобилось, в твоей-то жизни, а?

— Она в меня стреляла, — попытался защититься Олег.

Глаза старика стали круглыми, как блюдца:

— В тебя? Стрелами?

Олег почувствовал вдруг странную гордость, что его пытались подстрелить.

— Ага, — подтвердил с достоинством.

— Дивны дела твои, господи, — покрутил старик головой. — И ты увернулся?

«Споткнулся», — вертелось на языке, но Олег смолчал, спросил только:

— А чучело — кто?

Сивоус сразу потупился и вздохнул:

— Это, хлопчик, самый из них лютый. Сам он не может ходить в протоки, как другие его прихвостни, но способности его самые ужасные и чудные. Он силу имеет управлять всем, до чего сквозь протоку дотянуться может. И чучелом, и не чучелом. И оружием, и зверями, и брёвнами. Даже управлять человеком может, если человек пустой или отвлекся ненароком. Такой вроде как спит, а когда опомнится, случается, столько бед натворит, что и подумать бы никогда не смог. И страшен он тем, что не узнан никем, в любом оставаться может и творить, что пожелает, а как время придет — бросает тело и другим властвует издалека, неуязвимо и недосягаемо.

— Ох, ужас, — вырвалось у Олега.

— Верно сказал, — кивнул Сивоус. — Ужас, да и только. Сам не свой человек делается. И может быть с каждым это. С каждым!

И перекрестился старик:

— Храни нас, Пресвятая Богородица!

Ужас сковал Олега. Он собственными глазами видел, что бородач необъяснимо силен, а охотница движется с быстротой молнии, и как чучело ожило в музее. Слова Сивоуса ясно поясняли эти чудеса, и верилось в них уже безоговорочно, до последней буквы верилось. Так верилось, что показалось ему, как в темноте крепостного прохода, там, куда не светят факелы, незримые, неслышные, крадутся к нему сейчас самые страшные на земле охотники.

Мир померк и поплыл. Сивоус, уже потерявший краски и контуры, превратившийся в серое пятно, шептал едва слышно, и голос его метался эхом в темном туннеле протоки:

Конец ознакомительного фрагмента.